Агата Кристи - Знаменитые расследования Эркюля Пуаро в одном томе (сборник)
Полковник Арбэтнот и Маккуин шли по коридору в их направлении.
– Пойдемте ко мне в купе, – предложил последний. – Постель еще не застелили. Так вот что я хотел вам сказать по поводу британской политики в Индии…
Мужчины прошли мимо них в направлении купе Маккуина.
Миссис Хаббард пожелала Пуаро спокойной ночи.
– Думаю, что я сейчас лягу и немного почитаю, – сказала она. – Спокойной вам ночи.
– Спокойной ночи, мадам.
Пуаро прошел в свое купе, которое находилось по другую сторону от купе Рэтчетта, разделся, лег в постель, почитал около получаса, а потом погасил свет.
Через несколько часов сыщик проснулся как от толчка. Он знал, что его разбудило, – громкий стон, почти крик, который раздался совсем рядом. В тот же момент раздался резкий звонок.
Пуаро сел в кровати и зажег свет. Он заметил, что поезд стоит неподвижно – скорее всего, на станции.
Этот крик сильно встревожил сыщика. Он вспомнил, что Рэтчетт находится в соседнем с ним купе. Пуаро вылез из кровати и приоткрыл дверь своего купе как раз в тот момент, когда к купе Рэтчетта торопливо подошел проводник и постучал в нее. Пуаро наблюдал за ним в щелку. Проводник постучал во второй раз. Раздался еще один звонок, и одна из дверей дальше по коридору открылась, отбросив яркое пятно света в коридор. Проводник взглянул через плечо в направлении открывшейся двери.
Как раз в этот момент из-за двери купе Рэтчетта раздался мужской голос:
– Ce n’est rien. Je me suis trompé [26].
– Bien, monsieur, – сказал проводник и заторопился к двери, из которой падал свет.
Пуаро с облегчением вернулся в кровать и выключил свет. Он взглянул на часы – без двадцати трех минут час.
Глава 5
Преступление
Эркюль Пуаро долго не мог заснуть. С одной стороны, ему не хватало размеренного движения поезда. Если это станция, то почему на ней так тихо? В то же время звуки в самом вагоне казались необычно громкими. Он слышал, как в соседнем купе двигается Рэтчетт. Щелчок опущенного умывальника, звук текущей в раковину воды, плещущаяся вода, а потом еще один щелчок, когда умывальник опять подняли. По коридору прошел некто в ночных тапочках.
Эркюль Пуаро лежал, уставившись в потолок. Почему на станции царит такая тишина? В горле у него пересохло, а он совсем забыл заказать свою обычную бутылку минеральной воды. Сыщик еще раз взглянул на часы. Всего лишь четверть второго. Надо позвонить проводнику и попросить у него минеральную воду. Он уже было протянул руку к звонку, но внезапно в тишине раздался еще один звонок. Проводник не может одновременно ответить на все.
Дзинь… дзинь… дзинь…
Трели звонка не смолкали. Куда подевался этот проводник? Кто-то явно терял терпение.
Еще одна трель. Кто бы это ни был, он явно не снимал палец с кнопки.
Неожиданно появился проводник – он бежал, и эхо его шагов раздавалось в коридоре. Проводник постучал в дверь купе, расположенного недалеко от Пуаро. Затем раздались голоса: проводника – почтительный и извиняющийся, и женщины – громкий и настойчивый.
Миссис Хаббард.
Пуаро улыбнулся.
Препирательство – если это можно было так назвать – продолжалось какое-то время, при этом девяносто процентов времени говорила миссис Хаббард и только десять – проводник. Наконец они пришли к какому-то согласию, Пуаро четко услышал: «Bonne nuit, madame» [27], и дверь закрылась.
Тогда сыщик нажал кнопку своего звонка. Проводник появился почти мгновенно. Выглядел он взмыленным и взволнованным.
– De l’eau minerale, s’il vous plait [28].
– Bien, monsieur. – Что-то в глазах Пуаро сказало проводнику, что он может облегчить душу.
– La Dame Americaine… [29]
– И что она?
Проводник утер пот со лба.
– Вы только представьте себе, что мне пришлось пережить. Она настаивала, именно настаивала, что в ее купе прячется мужчина. Вы только представьте себе, месье. В таком крошечном пространстве… – Он обвел рукой купе. – Ну где он может здесь спрятаться? Я ее уговаривал и объяснял, что это просто невозможно. Но она продолжала настаивать – якобы она проснулась, и в купе был мужчина. Тогда я спросил ее, как же ему удалось уйти, оставив дверь запертой изнутри. Но она ничего не хотела слышать. Как будто у нас больше нет причин для беспокойства. Этот снегопад…
– Снегопад?
– Ну конечно, месье. Разве месье ничего не заметил? Поезд стоит – мы попали в снежный занос. И одному богу известно, сколько мы здесь простоим. Помню, один раз снег шел целых семь дней.
– И где же мы встали?
– Между Винковцами и Бродом.
– Ла-ла, – печально произнес Пуаро.
Проводник отошел и вернулся с бутылкой минеральной воды.
– Bon soir, monsieur [30].
Пуаро попил воды и приготовился ко сну.
Он уже засыпал, когда что-то опять разбудило его. На этот раз ему показалось, как что-то тяжелое упало, ударившись о дверь его купе.
Сыщик вскочил, открыл дверь и выглянул в коридор. Ничего. Но он увидел, как вдоль по коридору удаляется женщина, закутанная в красное кимоно. В другом конце коридора на откидном стуле сидел проводник, который заносил какие-то цифры в ведомости. Все выглядело тихо и мирно.
– Мне явно надо подлечить нервы, – сказал вслух Пуаро и опять улегся в постель. На это раз он проспал, не пробуждаясь, до самого утра.
Когда сыщик проснулся, поезд все еще продолжал стоять. Подняв штору, маленький бельгиец выглянул на улицу. Их окружали громадные сугробы снега.
Его часы показывали, что время уже больше девяти часов утра.
Без четверти десять Пуаро, как всегда отутюженный и принаряженный – настоящий щеголь, – вошел в вагон-ресторан, в котором не замолкал хор печальных голосов.
Все барьеры, которые еще оставались между пассажирами, теперь были сломаны. Все они оказались объединены одним общим несчастьем. Громче всех звучали жалобы миссис Хаббард.
– Моя дочь говорила мне, что это будет самым приятным путешествием в моей жизни. Надо, мол, просто сесть в поезд и ждать, пока не доедешь до Паррыжа. А теперь мы застряли здесь бог знает на сколько… А у меня послезавтра отплывает пароход, – не переставая ныла она. – Как я теперь на него попаду? Я даже не могу послать телеграмму, чтобы отменить резервацию. У меня просто голова лопается, когда я обо всем этом думаю.
Итальянец тут же сказал ей, что у него самого срочное дело в Милане, а американец согласился: «Скверное дело, мэм» – и выразил робкую надежду, что, может быть, поезд еще нагонит упущенное время.
– Мой сестра – ее дети ждать меня, – сказала шведка и расплакалась. – Как им сообщать? Что они думать? Они решить, со мной случаться совсем плохо.
– И сколько мы здесь проторчим? – требовательно спросила Мэри Дебенхэм. – Хоть кто-нибудь может ответить на этот вопрос?
В ее голосе слышалось нетерпение, но Пуаро заметил, что оно ни в какое сравнение не шло с тем лихорадочным нетерпением, которое она продемонстрировала во время пожара на «Таврском экспрессе».
И опять раздался голос миссис Хаббард:
– На этом поезде никто ничего не знает. И никто ничего не хочет делать. Просто какая-то банда совершенно бесполезных иностранцев. Если б это произошло дома, то кто-то наверняка попытался бы сделать хоть что-нибудь.
Арбэтнот повернулся к Пуаро и осторожно обратился к нему на языке, который все британцы почему-то считают французским:
– Vous êtes un directeur de la ligne, je crois, monsieur. Vous pouvez nous dire… [31]
Улыбнувшись, Пуаро поправил его.
– Нет, нет, – ответил он по-английски. – Это не я. Вы перепутали меня с моим другом, месье Буком.
– Ох, тогда прошу прощения!
– Ничего страшного. Это совершенно естественно. Просто я сейчас занял его купе.
В ресторане месье Бука не было. Пуаро осмотрелся, чтобы понять, кто еще отсутствует. Не было княгини Драгомировой и венгерской четы. Кроме того, отсутствовали Рэтчетт, его слуга и немецкая горничная мадам.
Шведская дама вытерла глаза.
– Я есть глупый, – сказала она. – Плакать как беби. Все к лучший, что ни происходить.
Однако мало кто из присутствовавших разделял этот христианский подход к случившемуся.
– Все это очень здорово, – беспокойно произнес Маккуин, – но мы можем застрять здесь надолго.
– А что это хотя бы за страна? – плаксивым голосом спросила миссис Хаббард.
Узнав, что это Югославия, она сказала:
– Так это одна из балканских стран? Тогда чего еще мы могли ожидать?
– Вы здесь единственный спокойный человек, мадемуазель, – произнес Пуаро, обращаясь к мисс Дебенхэм.
Девушка слегка пожала плечами.
– А что мы можем сделать?
– А вы, оказывается, философ, мадемуазель.
– Философия подразумевает отстраненное отношение к жизни, а у меня все гораздо проще – я научилась не тратить нервы и силы на бесполезные эмоции.
Разговаривая, мисс Дебенхэм даже не взглянула на сыщика. Она смотрела сквозь него, куда-то далеко, туда, где возвышались горы нанесенного снега.
