Кэрол Дуглас - Роковая женщина
– Дело не только в их печальном положении – тихо сказала Ирен. – Я наконец-то узнала имя женщины, которая приходила навещать нас, детей, в театре и меблированных комнатах. Это преступная мадам Рестелл[66]. Меня охватывает страх при мысли, что это может означать.
– Видимо, не такая уж она преступная – ведь я никогда о ней не слышала. Ее фамилия похожа на французскую, – добавила я, презрительно фыркнув. Правда, мое презрение было не совсем искренним. – Это так банально!
Прожив столько времени под Парижем, я опасалась, что моя неприязнь к представителям этой нации, которая так долго враждовала с англичанами, несколько ослабела.
– Вряд ли здесь есть хоть капля банальности, Нелл. – Ирен начала спускаться в темноте, прижимаясь к грязной стене. – Хотя я забыла многое из своего детства, я помню, что мадам Рестелл ненавидели как «самую безнравственную женщину Нью-Йорка».
– Безнравственную! Сейчас даже не услышишь такого слова. Наверное, это ужасная старуха.
– Ее больше нет в живых. Она умерла ужасной смертью за два-три года до того, как я покинула Нью-Йорк ради Старого Света. Погибла от собственной руки.
К этому времени мы добрались до первого этажа. Слабый электрический свет наконец позволил нам увидеть окружающее и друг друга.
– Паутина! – воскликнула я, сбрасывая липкую паучью «эктоплазму», которая пристала к моей шляпе.
Ирен быстро смела с себя нити паутины, орудуя перчатками, как метлой. Однако у нее было при этом застывшее лицо и отрешенный взгляд.
– Но эта безнравственная женщина, которой нет в живых, конечно, не может теперь причинить нам зла, – настаивала я. – Я не боюсь мертвецов.
Подруга холодно улыбнулась:
– Тогда тебе не страшны привидения. Может быть, я все-таки смогу предъявить фигуру, которая тебя напугает. Возможно, мадам Рестелл замешана в какую-то печальную историю, которая стала причиной ужасных недавних событий. В таком случае нам нужно, не теряя времени, узнать худшее. Есть лишь один способ сделать это быстро, а именно: засунуть в карман свою гордость и обратиться к Пинк и ко всем ресурсам, которыми может располагать отчаянная журналистка Нелли Блай.
– Клянчить у Пинк! После того вечера в «Дельмонико»? Никогда!
– Тогда я сделаю это сама.
У Ирен слово не расходилось с делом. Открыв старую деревянную дверь, она спустилась по лестнице и, выйдя на улицу, занялась поисками кэба.
Мне волей-неволей пришлось последовать за ней. Я не знала, что страшнее: узнать правду о безнравственной мадам Рестелл или снова встретиться с предательницей Пинк.
Глава тридцать шестая
Французская связь
Не секрет, что семьи женатых пар часто разрастаются настолько, что это мешает счастью самих родителей…Поэтому вряд ли желательно и правильно, с точки зрения морали, чтобы супруги увеличивали свои семьи, невзирая на последствия для них самих и для благополучия их потомства. А ведь у нас имеется простое и надежное средство, безопасное для здоровья. (Оно было изобретено знаменитой повитухой и гинекологом, миссис Рестелл – бабушкой лица, поместившего это объявление.)
Объявление в «Нью-Йорк сан», 1839Ирен послала Пинк сообщение из вестибюля нашего отеля. Затем мы поднялись в свой номер, чтобы почистить одежду. Отправляясь в трансатлантическое путешествие, мы в спешке упаковали всего по одному чемодану на каждую, поэтому ничего из взятых с собою вещей невозможно было заменить.
Затем примадонна закурила маленькую сигару и принялась быстро расхаживать по ковру. Таким образом гадкий дым быстро распространился по всей комнате.
Я тихонько кашлянула, потом уже громче, но Ирен ничего не замечала. Она была погружена в свои мрачные размышления.
Наконец она остановилась и погасила окурок в хрустальной пепельнице, которую принесла с туалетного столика в спальне.
– Пожалуй, нам нужно поесть. Ресторан отеля вполне респектабелен.
Я даже не стала утруждать себя отказом. Мне не терпелось узнать побольше о той демонической женщине, одно имя которой наводило ужас на мою бесстрашную подругу.
Итак, мы отправились обедать. В ресторане мне пришлось мириться (во всяком случае, пока Ирен ела), только с дымом, который исходил от многочисленных курящих джентльменов. Их сигары были величиной с пикколо.
Я заметила за некоторыми столиками женщин, которых, так же, как и нас, не сопровождали джентльмены. Кажется, в Нью-Йорке действительно не считаются с правилами.
– Как неприлично, что Пинк обедала наедине с мужчиной, которого едва знает, – сказала я, когда от основного блюда остались одни воспоминания. Мы обе почему-то ужасно проголодались.
– В Нью-Йорке это вполне допустимо. Неприлично другое: Пинк тайно встречалась с Квентином у нас за спиной. Теперь я не скоро начну ей снова доверять.
– Тогда зачем она нам нужна?
– Дело в том, что мои воспоминания о мадам Рестелл весьма обрывочны, а в газетных архивах хранятся сведения о каждом ее аресте, каждом суде, каждом клеветническом письме редактору, каждом тюремном заключении и, наконец, о ее кончине. Мне нужно знать, что она делала в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом и в последующие годы, когда «леди в черном» навещала детей нашей труппы, выступавших на сцене.
– По-видимому, у этой особы было черное сердце. – Меня шокировало перечисление подругой столь мелодраматических событий, как аресты, суды, насильственная смерть и бранные письма в газеты.
– В конце семидесятых, когда мадам Рестелл совершила самоубийство, ходили слухи, что на самом деле она не погибла. Якобы преступница просто сбежала от властей, чтобы продолжить свою безнравственную деятельность в другом месте.
– Если даже ты говоришь о ней с таким осуждением, значит, эта женщина была монстром!
Ирен сделала паузу, чтобы закурить послеобеденную сигарету. Окинув взглядом зал, я была поражена. Оказывается, она была здесь не единственной женщиной, которая обладала дорогим мундштуком. Правда, у Ирен он выглядел самым изысканным из всех: золотая змейка, украшенная бриллиантами, обвилась вокруг перламутрового стержня.
Затем примадонна заказала бренди, что пристало делать только мужчинам. Я заметила, что взгляды всех мужчин прикованы к моей подруге. Они выражали удивление и легкое беспокойство.
Ирен не обращала на них никакого внимания.
– Что это было за создание? – спросила я. – Современная горгона Медуза, один взгляд которой превращал людей в камень? Американская femme fatale[67], которая доводила мужчин до безумия и губила их?
– Обо всех чудовищах – особенно женского пола – неверно судят. Ты хочешь, чтобы я совсем сбила тебя с толку, Нелл? Я могла бы сказать, что она была самозванным врачом, благодетельницей, имя которой было священным для многих женщин, тайно благословлявших ее. Да-да, именно так – даже когда эту женщину публично объявили символом безнравственности.
– Ты действительно меня запутала!
– А затем я сказала бы тебе, что она была англичанкой, а не француженкой.
– Не может быть!
Ирен улыбнулась:
– Фамилию Рестелл она взяла лишь потому, что для многих французское происхождение означает респектабельность и изысканность, которых якобы нет у других наций. Французские корни, французское образование и французские методы гарантируют, по мнению обывателя, высшее качество.
– Ты говорила, что Шерлок Холмс утверждал, будто он в родстве с мадам Ворт, урожденной Верне. А уж он-то, конечно, стоит троих, даже если они англичане.
– Как и многие, мадам Рестелл эмигрировала в Америку. Когда я впервые о ней услышала, она здесь уже утвердилась, так что весь Нью-Йорк знал о ее ремесле. Некоторые благословляли ее за это, другие осуждали.
– Значит, она не была распутницей, пользующейся дурной славой?
– Она была не распутницей, а замужней женщиной, много лет состоявшей в браке, и матерью.
– Тогда как же вышло, что она так себя опозорила?
Ирен вертела в пальцах поблескивающий мундштук в стиле рококо, наблюдая, как пепел толщиной в четверть дюйма слетает с темной сигареты и рассыпается в пепельнице. Очевидно, здесь их специально ставили для курящих.
– Придется ждать Пинк, которая прибудет завтра с более надежными фактами о мадам Рестелл, чем мои воспоминания.
– Ты, кажется, помнишь о ней больше, чем о своем собственном детстве.
– Это потому, что тогда я уже покончила с детством. Я ежедневно занималась вокалом и работала в агентстве Пинкертона. Да и в газетах постоянно говорилось о мадам Рестелл. Весь город ею интересовался, особенно юные девушки моего возраста и… положения.
Я не совсем поняла, какое «положение» имела в виду Ирен, но у меня не было желания углубляться в столь каверзные вопросы.
Вытащив из своего ванильного мороженого треугольную вафлю, я задумчиво принялась ее грызть. Она заменяла мне послеобеденную сигарету. Пусть я и не пробовала прославленную запеченную «Аляску» ресторана «Дельмонико», такой десерт вполне устраивал дочь приходского священника.
