Кэрол Дуглас - Роковая женщина
– Анна, – тихо выговорила Ирен.
Огромная голова поднялась от работы, лежащей на коленях.
– Смотрите! – воскликнула девочка, вырвав у меня ручонку и метнувшись к стене. Дневной свет падал на маленькую кроватку и на эстамп без рамки, висевший над ней. Вернее, это был не эстамп, а афиша. Я сразу же узнала ту, кто был на ней изображен, – Мерлинда-русалка.
Эта малышка каким-то образом узнала Ирен через десять лет после выхода афиши! И это при том, что локоны, которые разметало морским течением, были теперь подколоты и скрыты шляпой.
– Анна, – мягким голосом повторила примадонна.
Лицо повернулось к нам, и я вздрогнула.
Но пока был виден только полумесяц, окружавший его подобно темному нимбу, – не то чепец, не то капюшон. Из недр этого полукруга донесся голос:
– Никто больше не называет меня этим именем.
У хозяйки был низкий, благозвучный голос, не имевший ничего общего с хрюканьем.
– Ты же сказала, что мне нельзя так тебя называть, – напомнила девочка. – Я должна говорить старшим «мистер», «миссис» и «мисс». А тебе – «мама».
Женщина не ответила ей.
– Я мисс, – пояснила я. – А моя подруга – миссис.
– Нет! – воскликнула малышка. – Она русалка.
– То было раньше. Теперь она миссис Нортон.
– Миссис Нортон? – Судя по голосу, женщина у окна улыбнулась. – Ты уехала в поисках удачи, чтобы петь, маленькая Рина, а вернулась замужней дамой. Это так?
– Ну что же, – сказала Ирен, осторожно приближаясь к окну. – Я пела, это правда. И удача не отвернулась от меня. И я действительно миссис.
Руки Леди Хрюшки оставили шитье. На одной был наперсток, в другой она держала иглу.
– Я так рада это слышать! Когда ты начала серьезно заниматься музыкой, мы скоро тебя потеряли.
– Требовалось очень много сил и времени.
– Этого требует любой дар. У тебя все хорошо?
– Очень.
– А твоя спутница, которая так чудесно поладила с моей дочерью?
Я невольно покраснела в полумраке.
– Мисс Хаксли. Верный друг. Я живу и работаю в Англии, а с недавних пор – во Франции.
Женщина издала вздох, и при ярком свете, лившемся из окна, было видно, как тяжело вздымается ее грудь.
Мы все равно что разговаривали с силуэтом, вырезанном из черной бумаги, который четко темнел на фоне белого окна. Что же такого ужасного в лице Леди Хрюшки, если оно должно оставаться тайной? Сначала мне не хотелось знать, но теперь уже не терпелось увидеть.
Я начала понимать, что привлекло Еву к яблокам.
Ирен нашла маленький стульчик и скорчилась на нем. Наверное, это был детский табурет. Я спросила девочку:
– Как тебя зовут?
– Эдит, – ответила та с гордостью, которой заслуживало такое изысканное имя.
– Чудесно! – Я уселась рядом с ней на кроватку. – А я Пенелопа.
– Пенелопа! Никогда не слышала ничего смешнее!
– Может быть, я и сама смешная, – предположила я с улыбкой.
Малютка схватила меня за большой палец и наклонилась ближе:
– Думаю, так и есть! Но я тоже смешная. Иногда нужны двое, чтобы стало весело.
А еще нужно время, подумала я. Шалости требуют времени, и поэтому взрослые так редко их себе позволяют. Интересно, находится ли у ее мамы время повеселиться? И часто ли девочка слышала, как насмехаются над ее матерью?
– Анна, – сказала Ирен, – я вернулась из-за тревожных новостей. Софи и Саламандра мертвы.
Закутанная голова опустилась, словно от удара.
Примадонна снова заговорила:
– Корреспондентка из «Уорлд» решила выставить напоказ мое незавидное прошлое.
Женщина у окна засмеялась.
– Эта новость тебя рассмешила? – осведомилась Ирен.
– Только потому, что никто не станет выставлять напоказ твое «незавидное прошлое», если у тебя нет завидного настоящего. Я так рада за тебя, Ирен! Я мечтала о таком ребенке, как ты, хоть и знала, что лелею пустые мечты. Но то было давно, когда я была молодой и глупой, да еще с таким… изъяном.
– У молодых всегда есть изъяны, – поспешно добавила Ирен.
– У меня больше, чем у других. Когда тебя с ранних лет называют Леди Хрюшка, ты ничего не ждешь от жизни, кроме свиного пойла, и знаешь, что рано или поздно отправишься к мяснику. Я хлебнула и того, и другого.
– Мне очень жаль! Знаешь, вот что странно: мои воспоминания о детстве так туманны и обрывочны…
– Тут нет ничего странного. – Силуэт Леди Хрюшки приблизился к нам, а голос стал хриплым. – Ты появилась у нас поздней ночью. Тогда ты была даже младше моей Эдит. И ты была закутана с головы до ног, как будто за тобой гнались шерифы.
– С Запада? Я пришла с Запада?
– Не знаю. Здесь Нью-Джерси, а мир лежит к востоку, за рекой: там Нью-Йорк. – Огромная голова странной формы повернулась ко мне. – Мисс, вы не могли бы пойти с Эдит на лестницу и поиграть во что-нибудь? Дети все слышат…
– Конечно, – ответила я, вовсе не обидевшись, что меня выпроваживают на лестницу (это слишком часто со мной случалось). Эдит – очаровательный ребенок, и мне было приятно подержать ее на коленях. Я так давно не общалась с детьми!
Правда, меня очень интриговала история Леди Хрюшки, но я знала… надеялась, что Ирен позже расскажет мне все до последней детали.
А пока что я принялась играть в ладушки с весьма искусным противником.
Дверь над нами с Эдит внезапно скрипнула, отворившись. Ребенок вскочил с криком «мама!» и ринулся внутрь. Я поднялась гораздо медленнее из-за тяжелых юбок и тугого корсета. Да и лет мне было побольше, чем шустрой малышке.
Теперь силуэт Ирен четко вырисовывался на фоне интерьера, причем источник света находился внутри комнаты.
Я поняла, что зажгли лампу и если я вернусь в комнату, то увижу загадочное лицо Леди Хрюшки. Но также я поняла, что мне этого не хочется.
Спустившись на четыре-пять ступенек, Ирен оказалась рядом со мной.
– Бедная Нелл! Та заждалась?
– Немного.
– Очаровательный ребенок.
– Дети часто бывают такими, пока мир не схватит их за шиворот и не встряхнет. А эта бедная женщина – сколько она может заработать?
– Жалкие гроши. – Ирен отвела взгляд.
– Ты что-нибудь узнала? – спросила я.
– Узнала? Больше, чем мне бы хотелось. – Подруга начала спускаться по лестнице впереди меня, держась за грязную стену рукой без перчатки.
Я старалась не отставать, насколько позволяла неосвещенная лестница.
Мне вспомнился слабый свет в комнате наверху, который, по-видимому, исходил от единственной свечи в доме. Да, придется нам обойтись без света, даже если мы сломаем из-за этого шею.
Погруженная в размышления, я наткнулась на какое-то препятствие на лестнице. Это было что-то большое и мягкое, как мешок с мукой.
Я отодвинулась в сторону и остановилась, выжидая, пока глаза привыкнут к теням, сгустившимся вокруг меня. И тут обнаружилось, что я споткнулась об Ирен! Оказывается, она неожиданно уселась на ступеньку.
Я присела рядом с подругой.
Она плачет? Я не могла пошевелиться и вымолвить ни слова, поскольку никогда не видела ее плачущей. И она, конечно, тоже никогда не видела моих слез, что совсем неплохо для длительных отношений.
Я не знала, как начать разговор, и, что еще хуже, рисковала расплакаться, едва открою рот.
Так мы молча сидели в темноте.
Наконец я вынула чистый носовой платок из кармана юбки и сунула его Ирен. Она оттолкнула платок, как будто мой жест ее оскорбил. Но даже если я неверно истолковала глубину ее отчаяния, несомненно, примадонна была в отчаянии.
– Их положение, – сказала я в конце концов, – совершенно ужасное.
– О, этому можно помочь, – с горечью ответила Ирен. – И я помогу, если они позволят. Но я не могу ничего поделать с воспоминаниями, Нелл… Когда-то я была невинным ребенком. Я думала, что все эти экзотические взрослые вокруг меня – солнце и луна. Что они справедливые, стойкие и бесстрашные. Они даровали мне чувство уверенности и умение выживать, а это величайший дар из всех. А теперь они расплачиваются за это! И все из-за меня.
– Расплачиваются? Каким образом?
– Я попала к ним невесть откуда двадцать восемь лет назад. Они приняли меня безоговорочно и даже отпустили через десять лет с добрыми пожеланиями и без всяких неудобных вопросов. Теперь я вернулась, и все мои вопросы неудобные, а ответы… смертельные.
– Боже мой! Ты в самом деле была настолько важна? Такой маленький ребенок?
Последовала пауза. Ее голос мягко прозвучал в темноте:
– Я не в самом центре этой истории, этой тайны, Нелл, теперь я вижу. Но каким-то образом я – повод. И не могу допустить, чтобы жизнь дорогих мне людей закончилась болью и хаосом.
– Нет, конечно нет, – согласилась я. – А я не могу допустить, чтобы мы еще хоть минуту оставались на этой темной лестнице. Нам и так придется спускаться на ощупь, как слепым. И я содрогаюсь при мысли о том, что может пристать к нашим юбкам.
Я потянула подругу за руку, как непослушного ребенка, и в конце концов она поднялась.
