Элизабет Хейнс - Ласковый голос смерти
— Добровольный отказ от пищи и воды — достаточно распространенное явление, — сказал я. — Советую посмотреть в Интернете. Другое его название — добровольная смерть от обезвоживания, или иногда смертельное обезвоживание. Стоит пройти определенную точку, и тело начинает отключаться, а после этого уже все просто. Это длится недолго, и, если справиться со страхом и некоторой болью, умирать даже приятно. В зависимости от физической формы и состояния здоровья на это требуется в среднем от пяти до семи дней, бо́льшую часть которых человек просто спит, находясь в состоянии покоя. Здесь нет никакого насилия, и все на самом деле очень мирно. Просто уходишь во сне.
Оба не сводили с меня глаз.
— Если бы кто-то из них передумал умирать, он бы выпил воды, — в конце концов, они были у себя дома. У некоторых еще оставалась еда в холодильнике, в кухонных шкафах. Они могли передумать в любой момент. Но они выбрали свой путь. Я лишь облегчил им дальнейшие шаги.
— Вы присутствовали при их смерти?
— Нет. Для них это был особый момент. Обычно я оставлял их в покое, как только они теряли сознание.
— Но вы возвращались?
— Я возвращался, чтобы убедиться, что они достигли цели.
Они переглянулись. Я ждал, что они спросят, возвращался ли я потом снова, поскольку, задай они этот вопрос, я, вероятно, солгал бы в ответ. Но, к счастью для меня и моей приверженности правде, мысль, что кто-то добровольно может проводить время в обществе разлагающейся человеческой плоти, была выше их понимания.
— Давайте вернемся к вашим телефонам, Колин. Вы признали, что использовали разные сим-карты для каждого из… ваших знакомых.
— Полагаю, да.
— Полагаете?
— Ладно, да.
— Зачем вы это делали?
— Чтобы поддерживать связь с каждым.
— Как-то слишком сложно, не находите? Почему бы просто не сохранить их номера в списке контактов?
— Я не храню контактов в телефоне. Возможно, вы заметили.
— Почему?
— Предпочитаю держать все по отдельности, только и всего.
Льюис вздохнул, что предвещало неминуемую смену темы.
— Ваш телефон также связан… — он сверился со своими записями, — еще с двадцатью семью сим-картами, в дополнение к тем, которые мы уже обсуждали. Что можете сказать по этому поводу?
— Без комментариев.
— Ну же, Колин. Еще двадцать семь сим-карт! Неужели не тяжело каждый раз выискивать нужную и постоянно их менять?
— Не особо. Я давно пользуюсь разными сим-картами.
— И всеми ими вы пользуетесь для одной и той же цели?
— Да, чтобы поддерживать связь с людьми.
— Я правильно понимаю, что где-то есть еще двадцать семь человек, которых пока не нашли?
— Да, немало, — улыбнулся я. — Плоховато вы заботитесь о своих ближних, ничего не скажешь.
— Кто-нибудь из них еще жив, Колин?
— Я все думал, когда вы наконец об этом спросите.
— И?.. Среди них кто-нибудь еще жив?
Оба смотрели на меня не шевелясь и затаив дыхание. Наконец-то меня спросили о чем-то интересном, имеющем хоть какое-то значение. И пришло время впервые солгать.
— Нет.
Оба одновременно выдохнули, что выглядело почти комично. Казалось, будто они мне поверили — или настолько хотели мне верить, что их разум не смог даже представить альтернативы.
— Вы уверены?
— Была одна женщина несколько недель назад, но, похоже, кто-то вмешался, и ей не хватило времени.
Последовала пауза, послышался шелест бумаг. Льюис пнул коробку под столом.
— Ладно, вернемся к телефонам. Вы всегда использовали для связи такой метод?
— Да.
— Не только с теми, кому… э… «помогали выбрать верный путь», но и с друзьями?
— У меня нет друзей, детектив-констебль Льюис.
— Не удивительно. Вы ведь все свободное время только тем и занимаетесь, что лезете в чужие жизни?
— Это вопрос?
— Зачем вы это делаете, Колин?
На этот раз он старался быть со мной дружелюбным, пытаясь сломать разделявшие нас, по его мнению, барьеры, — хотя разделял нас лишь стол. Он слишком многое себе вообразил, хотя на самом деле все было безмятежно просто.
— Ну же, Колин. Зачем вы это делаете?
— Я уже объяснял. Я экономлю деньги налогоплательщиков и делаю людей счастливее.
— И вам это доставляет удовольствие?
— Почему бы и нет?
— Вас это сексуально возбуждает, Колин?
Я уставился на него, на мгновение лишившись дара речи и чувствуя, как в гневе приливает к щекам кровь. Тема сменилась слишком внезапно и на этот раз неожиданно.
— Да как вы смеете? — тихо проговорил я, изо всех сил сдерживая ярость.
— Видите ли, Колин, во время обыска в вашем доме нашли вот это.
Льюис достал из коробки под столом пластиковый пакет, запаянный и с какими-то надписями, но прозрачный. Внутри лежал старый экземпляр «Брайарстоун кроникл», центральный разворот с фотографиями счастливых улыбающихся людей.
— Вы знаете, что это?
— Газета, — ровным голосом ответил я.
— Как я уже сказал, мы нашли ее в вашем доме. Если точнее, в вашей спальне. Если еще точнее, под вашей кроватью.
— И что?
— Она забрызгана спермой, Колин. Вашей?
Я снова побагровел, не в силах подобрать слова, чтобы выразить негодование. Черт бы его побрал!
— Без комментариев! — наконец прошипел я сквозь зубы.
— Вы мастурбировали на эту газету, Колин?
— Без комментариев!
— Вас возбуждала мысль, что эти люди умерли из-за вас?
— Без комментариев!
Оба несколько секунд смотрели на меня. Я тяжело дышал, сжимая и разжимая кулаки, не в силах вынести столь кошмарного вмешательства в мою личную жизнь.
«Как они посмели? — подумал я. — Неужели они не понимают, кто я и на что способен?»
— И что? — бросил я. — Теперь уже и дрочить считается преступлением? Хотите обвинить меня в осквернении какой-то гребаной газеты?
— Попрошу не ругаться, Колин.
— Предпочитаю, чтобы вы называли меня «мистер Фридленд», детектив-констебль Льюис.
— Как угодно, — вздохнул Льюис. — Пока закончим. Я попрошу сержанта, чтобы он проводил вас в камеру.
Когда я наконец успокаиваюсь и ложусь на узкую койку в камере, мне вдруг приходит в голову мысль, вызывающая улыбку. Газета — главный их козырь, а это означает, что они не нашли моих конспектов и фотографий. И если не найдут, у них в руках не будет вообще ничего.
Мэгги
Я не всегда была такой — в смысле, одинокой. У меня были муж и дети, двое мальчиков. Когда они выросли и покинули дом, мы остались вдвоем с Леонардом, и это вполне меня устраивало. Я работала два дня в неделю в кафе-кондитерской в поселке, да и то ради развлечения. Леонард занимал достаточно высокий пост в своей компании, и, когда он ушел на пенсию, а мальчики уехали, денег нам вполне хватало. Стивен советовал продать дом и купить что-нибудь поменьше, но в итоге у нас появились бы только лишние деньги в банке, почти не приносящие дохода, да и на что их было тратить? Конечно, мы ездили отдыхать, обычно в круизы, проводя месяц с лишним на солнце посреди холодной темной зимы. Но даже тогда я всегда с нетерпением ждала возвращения домой.
Наш большой дом стоял в тихом переулке на окраине поселка, а сад со столетними деревьями, стонавшими и вздыхавшими под порывами ветра, выходил прямо к реке. Дом кормил нас, заботился о нас, оберегал нас и вырастил из моих мальчиков статных гордых мужчин. Зачем мне было жить где-то еще?
Стивен женился на норвежке по имени Ина. Они поселились в Северном Лондоне, и у них родились две дочери. Я постоянно с ними виделась, как минимум раз в месяц, — они часто приезжали к нам на обед в воскресенье. Мой младший сын Адриан познакомился с девушкой и отправился с ней путешествовать. В конце концов они обосновались в Австралии, где у нее была семья, а еще через год у них родился мальчик. Они так и не поженились. Конечно, я не могла видеться с ними так же часто, как со Стивеном и Иной. Адриан и Диана приезжали один раз на Рождество и на мое шестидесятилетие. А потом они приехали в суд.
За Леонардом пришли рано утром во вторник. Он еще крепко спал. Я была на кухне — в то время мне плохо спалось после пяти утра. Сделав себе чашку чая, я сидела за кухонным столом, читая вчерашнюю газету и дожидаясь рассвета, чтобы закончить прополку в саду, брошенную накануне из-за темноты.
Когда в дверь постучали, я подумала, что почтальон сегодня пришел раньше обычного, но, конечно, это оказался не почтальон. На пороге стояли двое детективов, мужчина и женщина.
— Что случилось? Что-то с мальчиками? — спросила я.
— Нам нужно поговорить с вашим мужем, миссис Ньюмен. Он дома?
Взяв у мужчины удостоверение, я закрыла дверь и тщательно изучила его в коридоре, а потом впустила их.
— Где ваш муж? — сразу же спросила женщина. — Где Леонард?
— Спит, конечно, — сейчас половина седьмого. А в чем, собственно, дело?
