Монс Каллентофт - Дикая весна
Поле сужается, Малин.
Чувствуешь?
Весна показывает свое испуганное лицо; ты видишь наши лица, искаженные гримасой, Малин, это мы кричим:
– Мама, папа, приходите скорее! Мы не хотим больше оставаться одни. Мы не можем так долго бояться.
Те, другие дети, которые заперты, кричат так же, как и мы. И мы думаем – неужели нам пришлось умереть, чтобы они могли жить? До чего же несправедливо! Разве все не должно быть справедливо?
Как нам во всем этом разобраться?
* * *Когда они стоят в лифте по пути вниз после встречи с Оттилией Стенлунд, Малин включает свой телефон.
Два пропущенных звонка. Два новых сообщения.
«Папа. Не смей звонить сюда.
Туве.
Черт, проклятье!
Я забыла позвонить Туве и сказать, что еду в Стокгольм».
В животе все сжимается. Сердце чернеет, словно вся кровь в нем свернулась. «Как я могла?»
Она набирает номер Туве, но та не отвечает. Вместо этого в трубке звучит ее красивый, чуть хрипловатый голос:
– Сейчас я не могу ответить на звонок. Оставьте сообщение после писка, я перезвоню с писком.
Малин улыбается, потом начинает смеяться – она на минуточку забыла о том, какое у Туве чувство юмора; теперь она готова стоять в этом лифте несколько недель подряд и без конца слушать сообщение ее автоответчика.
– Что с тобой, Малин? – спрашивает Зак.
Она закрывает телефон ладонью.
– Ничего. Думаю, я начинаю сходить с ума. – Убирает руку. – Туве, я в Стокгольме по работе. Позвоню позже.
– С ума ты сошла уже давно, – отвечает Зак, и после этого они выходят из лифта, покидают здание, в котором расположена социальная служба района Норрмальм.
– А теперь? – спрашивает он.
– А теперь мы достанем из-под земли Юсефину Марлоу, – отвечает Малин. – Живую или мертвую. Тут что-то есть, все это неспроста.
Глава 41
Кто был наш отец, Малин?
Кто приходил к нашей маме по ночам?
Теперь мы знаем, кто наша мама, Малин, и ее тут у нас нет, это мы точно можем тебе сказать.
Ты должна разыскать ее, Малин, только она может подтолкнуть тебя дальше, чтобы ты нашла тех, других детей, пока не поздно. Ты должна это сделать, иначе мы не найдем покоя.
Не бойся, Малин, куда бы эта история ни завела тебя.
Это рассказ о твоей жизни, ты ведь не можешь бояться собственной жизни, не так ли?
Там, куда ты направляешься, тепло.
Там горит.
Там только злоба, никакой надежды, никаких песенок перед сном; там нет мамы, которая гладит своих спящих детей по щечке в квартире, где на стенах развешаны фотографиии из счастливой жизни.
* * *Ветер сотрясает кроны деревьев в парке Тегнера; Малин слышит, как дети играют там, шумят и хохочут. Ей кажется, что она слышит что-то сквозь ветер. «Это вы, девочки? – думает она. – Это вы что-то нашептываете мне? Но я не могу разобрать, что вы говорите».
Они с Заком идут пешком мимо только что построенного здания с матовым черным фасадом и стеклянными лоджиями, на которые кто-то наклеил гигантский силуэт дерева без листьев.
Они спускаются по Тегнергатан к Свеавеген, и, когда проходят мимо ресторана «Кухня Рольфа», у Малин звонит телефон.
– Форс.
– Это Оттилия Стенлунд.
Малин останавливается и, слушая Оттилию Стенлунд, заглядывает в переполненный ресторан, смотрит на хорошо одетых, уверенных в себе, наслаждающихся субботней свободой людей своего возраста, поедающих поздний завтрак, – тех, кто преуспел в большом городе.
Интересно, чем они занимаются? Наверняка работают в СМИ. Во всяком случае, они так выглядят. Издают глянцевые журналы – такие, которых сама Малин никогда не читает.
И тут она видит мужчину.
В профиль.
И внутри у нее все переворачивается – неужели это… нет, это не он… хотя – да, но нет, все-таки не он. Это не врач Петер Хамсе, но она ощущает, как мурашки бегут по всему телу. Ей хочется отдаться чувству – как Янне, и Зак, и Даниэль Хёгфельдт, которые грубо, по-мужски, отдаются своим инстинктам, и тут она осознает, что именно так обычно поступает сама, и что она переспит с Петером Хамсе, рано или поздно. Но когда в ее сознании соединяются эти слова и красивое лицо врача, к горлу подступает тошнота, словно она испачкала что-то прекрасное, изысканное и благоухающее весной.
– Вы меня слушаете?
– Слушаю.
– Я видела Юсефину полгода назад. Поначалу я не хотела об этом рассказывать, но теперь чувствую, что должна это сделать. Так что извините меня. Я встретила ее на переходе у универмага «Оленс» в центре города. Вид у нее был совершенно опустившийся; меня она не заметила, стояла грязная, исхудавшая, как человек, дошедший до ручки.
– Вы знаете, где она может находиться сегодня?
– Как я уже сказала, понятия не имею.
– А вы не могли бы постараться это узнать?
– Я могу спросить тех, кто работает с наркоманами в центре города.
– Как вы думаете, ей известно, что случилось с ее детьми?
– Вероятно. Она отслеживала их судьбу – руководствуясь своей собственной логикой.
– Тогда она может быть в отчаянии. У нее горе.
– У меня тоже возникла эта мысль, – произносит Оттилия Стенлунд.
Мимо проносится серебристый «Ягуар». В нем рядом с пожилым мужчиной сидит совсем молоденькая девушка.
– Тьфу, черт! – восклицает Малин.
– Что, простите?
– Прошу прощения, – отвечает она. – Я подумала о другом, о личном.
«Туве.
Я не отпущу тебя ни в какой Лундсберг. Ты останешься рядом со мной. Мне важно держать тебя под наблюдением. Не думай, что ты сможешь так запросто взять и уехать».
Усилием воли она заставляет себя вернуться к разговору с Оттилией Стенлунд.
– Обычно она жила в метро. В разных местах. На «Т-централен», «Слюссен», «Хурнштуль». Там масса заброшенных ходов, переходов и подземных камер.
– Стало быть, Юсефина Марлоу скрывается под землей?
Оттилия Стенлунд замолкает, потом произносит почти шепотом:
– Она там уже давно пребывает.
И тут Малин снова слышит страх в ее голосе.
От него последние слова Оттилии Стенлунд с трудом срываются с губ:
– Я не желаю больше иметь к этому отношения. Никогда никому не называйте мое имя.
* * *«Вы, во всяком случае, не под землей», – думает Малин, когда снова обращает взгляд на людей, толпящихся за изящно состаренными деревянными столами в ресторане «Кухня Рольфа». Кажется, посетители за большими окнами строят ей гримасы, и она чувствует себя убого в своем платье; ей хочется переодеться во что-нибудь более шикарное, сидеть там с этими успешными типами, и ее отвращение уступает место зависти.
– Я проголодался, – говорит Зак.
– И я, – отвечает Малин.
– Тогда давай зайдем, – предлагает Зак. – У них наверняка найдется место для двух голодных полицейских из Линчёпинга.
– Тут слишком дорого, – замечает Малин.
– Можем себе позволить. Командировочные.
Люди.
Еда у них на тарелках кажется такой аппетитной, а сами они, похоже, вовлечены в такие увлекательные дискуссии – о том, что связано с жизнью, а никак не со смертью.
– Найдем какое-нибудь другое местечко, – отвечает Малин, отворачивается и идет дальше в сторону Свеавеген.
* * *Большие бифштексы, маленькие цены.
«Йенсенс Бёфхюс», потрепанный датский мясной ресторанчик. Бифштекс на обед за шестьдесят семь крон.
То что нужно.
Здесь совсем другая публика, хотя два ресторана и расположены в нескольких сотнях метров друг от друга, а за большими окнами машины носятся взад-вперед по широкой непритязательной улице, и люди в них, кажется, точно знают, куда направляются.
– Похоже, неплохой бифштекс, – произносит Зак, когда кусок мяса, смахивающий на подметку, приземляется перед ним на стол. Затем он спрашивает: – Что будем делать дальше?
– Есть, – отвечает Малин и видит, как ее ответ раздражает Зака, так что она заставляет себя улыбнуться и добавляет: – Постараемся разыскать Юсефину Марлоу. И узнать побольше о семействе Куртзонов.
– Эта последняя задача как нельзя лучше подошла бы Юхану Якобсону.
– А что, он сегодня работает?
– Все работают без выходных, пока не раскроем это дело.
Малин вытаскивает телефон, набирает эсэмэску: «Юсеф Куртзон и семейство. Всю инфу как можно скорее. Сможешь?»
Ответ приходит через тридцать секунд:
«У нас тут затишье. Инфу пришлю».
* * *За чем гоняется Малин?
Юхан Якобсон набрал в «Гугле» фамилию «Куртзон».
Десятки тысяч ссылок.
Глава семейства – Юсеф Куртзон. Родился в 1925 году. После войны создал финансовую компанию, которая занималась управлением имуществом еврейских семей, спасенных от нацистов. Также управлял делами людей, нажившихся на войне, – тех, кто украл имущество евреев, погибших в концентрационных лагерях, или разбогател на поставках нацистской армии.
