Агата Кристи - Багдадская встреча. Смерть приходит в конце (сборник)
Она с удивлением посмотрела на него:
– Боги… они умеют творить чудеса!
– И всё?
– Я не понимаю, о чем ты, Хори…
– Я имею в виду, что для тебя бог – это всего лишь мужчина или женщина, которые умеют делать то, на что не способны обычные мужчины и женщины.
– Ты говоришь такие странные вещи! Я тебя не понимаю…
Ренисенб озадаченно посмотрела на него, потом перевела взгляд на долину, и ее внимание привлекла необычная сцена.
– Смотри! – воскликнула она. – Нофрет разговаривает с Себеком. Она смеется… Ой! – Ренисенб задохнулась. – Нет, ничего. Мне показалось, он собирается ее ударить. Она возвращается в дом, а Себек поднимается сюда.
Появился Себек, мрачнее тучи.
– Чтоб ее крокодил сожрал, эту женщину! – воскликнул он. – Мой отец совершил ужасную глупость, когда взял ее в наложницы!
– Что она тебе сказала? – полюбопытствовал Хори.
– Оскорбляла меня – как всегда! Спросила, доверил ли мне отец еще раз продать лес… У нее язык как жало змеи. Я бы ее убил.
Он сделал несколько шагов по площадке, подобрал камень и швырнул вниз, в долину. Камень ударился о скалу, и этот звук, похоже, доставил удовольствие Себеку. Он поднял камень побольше и отпрыгнул назад, заметив свернувшуюся под ним змею, которая подняла голову. Змея с шипением поползла прочь, и Ренисенб увидела, что это кобра.
Схватив тяжелый посох, Себек яростно набросился на змею. Ловкий удар отбросил ее назад, но Себек продолжал хлестать ее; голова его откинулась назад, глаза блестели, с губ слетело какое-то слово, которое Ренисенб не расслышала.
– Прекрати, Себек, остановись – она мертва!
Мужчина замер, затем отбросил посох и рассмеялся:
– Одной ядовитой змеей меньше.
Он снова рассмеялся и стал спускаться по тропинке. К нему вернулось хорошее настроение.
– Мне кажется, Себеку… нравится убивать, – тихо сказала Ренисенб.
– Да.
В ответе Хори не прозвучало удивления. Он просто признавал факт, очевидно уже давно ему известный. Ренисенб повернулась к нему:
– Змеи опасны… но эта кобра была такой красивой… – задумчиво произнесла она.
Ренисенб посмотрела на искалеченное тело змеи и вдруг почувствовала, как у нее сжалось сердце.
– Помню, когда мы были маленькими, – задумчиво произнес Хори, – Себек набросился на Яхмоса. Тот был на год старше, но Себек – больше и сильнее. В руке у него был камень, и он бил им по голове Яхмоса. Прибежала твоя мать и разняла их. Я помню, как она стояла и смотрела на Яхмоса… как она кричала: «Так нельзя делать, Себек, это опасно. Говорю тебе, это опасно!»… – Хори немного помолчал, потом продолжил: – Она была очень красивая… Я так думал, когда был еще ребенком. Ты похожа на нее, Ренисенб.
– Правда? – Ренисенб было приятно это слышать. – А Яхмосу сильно досталось?
– Нет, не так сильно, как казалось. На следующий день Себеку было очень плохо. Наверное, чем-то отравился, но твоя мать сказала, что виновата его злоба и жаркое солнце – была середина лета.
– Себек очень вспыльчивый, – задумчиво произнесла Ренисенб.
Она снова посмотрела на мертвую змею и, вздрогнув, отвернулась.
IIВернувшись к дому, Ренисенб увидела Камени, который сидел на галерее со свитком папируса в руках. Юноша напевал. Она остановилась, вслушиваясь в слова.
В Мемфис хочу поспеть и богу Пта взмолиться:
– Любимую дай мне сегодня ночью!
Река – вино!
Бог Пта – ее тростник,
Растений водяных листы – богиня Сехмет,
Бутоны их – богиня Иарит, бог Нефертум – цветок.
Блистая красотой, ликует Золотая[29],
И на земле светло. Вдали Мемфис,
Как чаша с померанцами, поставлен
Рукою бога…[30]
Он поднял голову и улыбнулся:
– Тебе нравится моя песня, Ренисенб?
– Что это за песня?
– Любовный гимн из Мемфиса.
Не отрывая взгляда от девушки, он тихо пропел:
Отяжелив густым бальзамом кудри,
Наполнив руки ветками персей,
Себе кажусь владычицей Египта,
Когда сжимаешь ты меня в объятьях.
Ренисенб густо покраснела. Она поспешно вошла в дом и едва не столкнулась с Нофрет.
– Куда ты так спешишь, Ренисенб?
Голос Нофрет звучал раздраженно. Ренисенб с легким удивлением посмотрела на девушку. Наложница отца не улыбалась. Лицо ее было мрачным и напряженным, а кулаки – это не укрылось от взгляда Ренисенб – сжатыми.
– Прости, Нофрет, я тебя не видела. Здесь темно, когда входишь с улицы.
– Да, здесь темно… – Нофрет сделала небольшую паузу. – Снаружи гораздо приятнее… на галерее… когда слушаешь Камени. Он хорошо поет, правда?
– Да… хорошо… наверное.
– Почему ты не осталась и не послушала? Камени, наверное, разочарован.
Щеки Ренисенб снова залил румянец. Холодный, недоброжелательный взгляд Нофрет был ей неприятен.
– Ты не любишь любовные гимны, Ренисенб?
– А тебе не все равно, Нофрет, что я люблю, а что нет?
– О, у нашего котенка имеются коготки…
– Что ты имеешь в виду?
Нофрет рассмеялась:
– Ты не такая дура, какой кажешься, Ренисенб. Думаешь, Камени красивый? Вне всякого сомнения, это ему понравится.
– Я думаю, что ты отвратительна! – с жаром сказала Ренисенб.
Она бросилась мимо Нофрет в глубь дома, и вслед за нею летел язвительный смех. Но этот смех не смог заглушить воспоминания о голосе Камени, о песне, которую он пел, не отрывая взгляда от ее лица…
IIIВ ту ночь Ренисенб приснился сон.
Она плыла вместе с Хеем на барке мертвых в Загробный мир. Муж стоял на носу барки – она видела только его затылок. Затем, когда уже начало всходить солнце, он повернул голову, и она увидела, что это не Хей, а Камени. И в то же мгновение зашевелился нос барки, вырезанный в виде змеиной головы. Это была живая змея, кобра, и Ренисенб подумала: «Это змея, которая выползает на поверхность в гробницах, чтобы пожирать души умерших». Она была парализована страхом. А потом увидела, что вместо морды у змеи лицо Нофрет, и проснулась с криком: «Нофрет… Нофрет…»
На самом деле Ренисенб не кричала – все происходило во сне. Она лежала неподвижно, чувствуя, как бешено колотится сердце, и убеждая себя, что все это сон. А потом вдруг подумала: «Вот что бормотал Себек, когда вчера убивал змею. Он произнес: «Нофрет…»
Глава 7
Первый месяц зимы, 5‑й день
Ночной кошмар прогнал сон. Ренисенб спала урывками, постоянно просыпаясь, а к утру сна и вовсе как не бывало. Ее не покидало смутное предчувствие приближающейся беды.
Она встала рано и вышла из дома. Ноги сами, как это часто бывало, привели ее к Нилу. Рыбаки уже погрузились в большую лодку и мощными ударами весел направляли ее в сторону Фив. Слабые порывы ветра надували паруса других лодок.
Что-то перевернулось в сердце Ренисенб, пробудив неясное желание, у которого не было имени. Она подумала: «Я чувствую… Я чувствую…» Но Ренисенб не могла определить, что именно. То есть у нее не находилось слов, чтобы описать свои чувства. «Я чего-то хочу – но чего?»
Может, ей нужен Хей? Но Хей умер, и его не вернешь. Она сказала себе: «Я больше не буду думать о Хее. Что толку? Все закончилось».
Потом она заметила еще одну одинокую фигуру, наблюдавшую за баркой, которая направлялась в Фивы, и что-то в этой застывшей фигуре потрясло Ренисенб, хотя она и узнала Нофрет.
Нофрет, смотрящая на Нил. Одинокая Нофрет. Задумчивая Нофрет… Интересно, о чем она думает?
Ренисенб вдруг с удивлением осознала, как мало все они знают о Нофрет. Ее воспринимали как врага – чужака, – не проявляя ни интереса, ни любопытства к ее прежней жизни.
Наверное, Нофрет здесь страдает в одиночестве, подумала Ренисенб, без друзей, окруженная только людьми, которые ее ненавидят…
Она медленно подошла к отцовской наложнице и остановилась рядом с нею. Нофрет на мгновение повернула голову, а затем снова устремила взгляд на Нил. Лицо ее ничего не выражало.
– На Реке много лодок, – робко заметила Ренисенб.
– Да.
– Там, откуда ты приехала, тоже так? – продолжила Ренисенб, повинуясь безотчетному порыву.
Нофрет с горечью рассмеялась.
– Совсем не так. Мой отец – торговец из Мемфиса. В Мемфисе весело и интересно. Музыка, песни, танцы… И мой отец много путешествует. Я была с ним в Сирии – в Библе, за Носом Газели. Я плавала с ним в большой лодке по открытой воде.
Она произнесла это с гордостью и воодушевлением.
Ренисенб стояла неподвижно; в ее душе постепенно росли интерес и понимание.
– Должно быть, здесь тебе очень скучно, – медленно проговорила она.
Нофрет только рассмеялась в ответ.
– Здесь нет жизни… ничего нет… кроме пахоты и сева, жатвы и покоса… разговоров об урожае… и споров о ценах на лен.
