Ю Несбё - Сын
– Хм.
– Интересно, что полиции удалось снять с бутылки отпечаток пальца.
– И?
– И он не принадлежал Лофтхусу.
Симон кивнул:
– И как Лофтхус это объяснил?
– Сказал, что вынул бутылку из урны поблизости. Что торчки вроде него всегда так поступают.
– И?
– Торчки не собирают пустые бутылки. Чтобы таким образом набрать денег на дозу, требуется очень много времени. А в протоколе написано, что отпечаток большого пальца сняли с донышка бутылки.
Симон понял, куда она клонит, но не хотел все испортить, опередив ее.
– Я хочу сказать, кто оставляет отпечаток пальца на дне бутылки, когда пьет? А вот когда ты запихиваешь бутылку в глотку кому-нибудь…
– И ты считаешь, что в тот раз полиция не подумала об этом?
Кари пожала плечами:
– Я думаю, что полиция не отдает приоритет делам о том, как наркоторговцы убивают друг друга. Они пробили отпечатки по базе, но не нашли соответствий. Так что когда вдобавок у них появилось признание по делу, которое давно лежало без движения…
– Они с поклоном поблагодарили, поставили на дело печать «раскрыто» и стали двигаться дальше?
– Ну, вы ведь так работаете, правда?
Симон вздохнул. «Вы». Он прочитал в газете, что общественное мнение о полиции улучшается после событий последних лет, но полиция по-прежнему занимает предпоследнее место в рейтинге популярности, опережая только Железные дороги. «Вы». Она, наверное, безумно рада, что одной ногой уже выбралась из этого открытого офисного пространства.
– Значит, у нас есть два убийства, за которые осудили Сонни Лофтхуса, но в обоих случаях подозрения указывали в сторону наркосреды. Ты хочешь сказать, что он профессиональный козел отпущения?
– А вы не согласны?
– Может быть. Но по-прежнему нет ничего, что связывало бы его или Фаррисена с Агнете Иверсен.
– Есть и третье убийство, – сказала Кари. – Эва Морсанд.
– Жена судовладельца, – произнес Симон, думая о кофе и кофейном автомате. – Полицейское управление Бускеруда.
– Точно. Верхушка черепа отрезана. Сонни Лофтхуса в этом тоже подозревали.
– Ну, такого не могло быть. В это время он сидел в тюрьме.
– Нет, он был в отпуске. Находился поблизости от места преступления. Там даже нашли волос, который может принадлежать ему.
– Ты шутишь, – сказал Симон, позабыв о кофе. – Об этом бы написали в газетах. Известный убийца, которого можно привязать к месту преступления, – более убийственной новости не существует.
– Руководство следствием в Бускеруде решило не обнародовать это, – сказала Кари.
– Почему?
– Спросите у них.
Кари сделала знак, и Симон обратил внимание на высокого широкоплечего мужчину, который шел в их сторону от кофейного автомата с кружкой кофе в руке. Несмотря на летнюю жару, он был одет в толстый шерстяной свитер.
– Хенрик Вестад, – сказал мужчина, протягивая руку. – Старший инспектор управления полиции Бускеруда. Я веду дело Эвы Морсанд.
– Я попросила его заехать сегодня утром и поговорить с нами, – сказала Кари.
– Из Драммена в утренний час пик, – произнес Симон и пожал руку мужчины. – Мы вам благодарны.
– До часа пик, – сказал Вестад. – Мы сидим здесь с половины седьмого. На самом деле я не думал, что смогу так много рассказать о следствии, но у вас очень пытливая коллега. – Он кивнул на Кари и уселся на стул напротив нее.
– Так почему же вы не обнародовали тот факт, что нашли волос осужденного убийцы? – спросил Симон, с завистью глядя на кружку, которую гость поднес к губам. – Это же все равно что объявить, что вы раскрыли дело. Полиция обычно не скрывает хорошие новости.
– Это правда, – ответил Вестад. – Особенно если учесть, что владелец волоса на первом допросе сознался.
– И что же случилось?
– Случился Лейф.
– Лейф?
Вестад медленно кивнул:
– Я мог бы обнародовать выяснившееся на первом допросе, но кое-что было не так. Что-то… в его отношении. И я стал ждать. А на втором допросе он отозвал признание и начал утверждать, что у него есть алиби. Парень по имени Лейф с наклейкой «Драммен» на синем «вольво», у которого, как показалось этому человеку, были проблемы с сердцем. Я поговорил с дилером «Вольво» в Драммене и с отделением кардиологии Центральной больницы Бускеруда.
– Да?
– Лейф Крогнес, пятьдесят три года. Живет в Коннеруде в Драммене. Он сразу опознал парня на фотографии, которую я ему предъявил. Он видел его на площадке для стоянки автомобилей у старой государственной дороги, идущей параллельно шоссе Драмменсвейен. Ну, знаете, такая площадка со скамейками и столами, где можно насладиться природой. Лейф Крогнес поехал на небольшую прогулку в солнечную погоду и просидел на площадке несколько часов, потому что очень устал. Обычно там никого не бывает, все ездят по новой дороге, и, кроме того, там рассадник комаров. Но в тот день за одним из столов сидели двое мужчин. Они просто сидели и молчали, час за часом, как будто чего-то ждали. Потом один из них посмотрел на часы и сказал, что они могут ехать. Когда они проходили мимо стола, у которого сидел Лейф, этот человек наклонился к нему, спросил, как его зовут, и посоветовал ему обратиться к врачу, потому что с его сердцем что-то не так. Второй мужчин поволок его за собой, и Лейф тогда подумал, что это пациент психушки на прогулке. Потом они уехали.
– Но ему не удалось совсем изгнать воспоминания об этой встрече, – произнесла Кари. – И он пошел к врачу, который обнаружил у него проблемы с сердцем и немедленно положил его в больницу. Именно поэтому Лейф запомнил парня, которого он видел один раз на площадке для автомобилей у государственной дороги возле речки Драмменсельва.
Возле реки Драмменсельва, подумал Симон.
– Ага, – сказал Вестад. – Лейф Крогнес утверждает, что тот парень спас ему жизнь. Но дело не в этом. Дело в том, что в отчете патологоанатома говорится, что Эву Морсанд убили в то время, когда они сидели на автомобильной площадке.
Симон кивнул:
– А волос? Вы не выяснили, как он мог оказаться на месте преступления?
Вестад пожал плечами:
– У подозреваемого, как я уже сказал, есть алиби.
Симон заметил, что Вестад еще ни разу не назвал Лофтхуса по имени. Он кашлянул:
– Может показаться, что волос подкинули. И если отпуск был организован для того, чтобы подставить Сонни Лофтхуса, то в деле замешан кто-то из надзирателей Гостюрьмы. Вы из-за этого не стали поднимать шум?
Хенрик Вестад поставил чашку на стол Кари. Может быть, кофе утратил вкус.
– Мне приказали молчать, – сказал он. – Мой шеф наверняка получил указание от кого-то сверху оставить дело в покое, пока они все не проверят.
– Они хотят получить контроль над фактами до того, как разразится скандал, – произнесла Кари.
– Будем надеяться, что так, – тихо сказал Симон. – Но почему вы рассказываете нам все это, если вам приказали молчать, Вестад?
Вестад снова пожал плечами:
– Трудно быть единственным, кому все известно. А когда Кари рассказала, что работает вместе с Симоном Кефасом… Ну, про вас говорят, что вы самостоятельный.
Симон посмотрел на Вестада:
– Вам известно, что это просто другое обозначение нарушителя спокойствия?
– Да, – сказал Вестад. – Я не хочу проблем. Я просто не хочу быть единственным, кому все известно.
– Чувствуете себя в большей безопасности?
Вестад в третий раз пожал плечами. Когда он сидел, то не казался таким высоким и широкоплечим. И, несмотря на свитер, создавалось ощущение, что ему холодно.
В продолговатой комнате для переговоров стояла полная тишина.
Взгляд Хуго Нестора был прикован к стулу в конце стола.
Высокий стул, обтянутый белой буйволиной кожей, был повернут к ним спинкой.
Человек, сидевший на стуле, потребовал объяснений.
Нестор посмотрел на картину, висевшую на стене над стулом. На ней было изображено распятие. Картина была гротескной, кровавой, преувеличенно натуралистичной. У мужчины на кресте росло два рога на лбу, а глаза его горели красным огнем. За этим исключением сходство было очевидным. По слухам, художник написал это полотно после того, как человек, сидящий на стуле, отрезал у него два пальца за неуплату долга. Про пальцы – правда, Нестор присутствовал при этом. Тоже по слухам, через двенадцать часов после того, как художник выставил эту картину в своей галерее, ее конфисковал человек, сидящий на стуле. Картину и печень художника. А вот этот слух не был правдой. Прошло восемь часов, и взяли не печень, а селезенку.
Что касается буйволиной кожи, то Нестор не мог ни подтвердить, ни опровергнуть слухов о том, что человек, сидящий на стуле, заплатил тринадцать с половиной тысяч долларов, чтобы получить право поохотиться и застрелить белого буйвола, священное животное индейцев лакота сиу. Говорили, что он убил буйвола из арбалета и что, получив две стрелы в область сердца, зверь не умер, и тогда мужчина сел верхом на огромное животное весом в полтонны и свернул ему шею, пользуясь только мышцами ног. Нестор не видел причин сомневаться в правдивости этих слухов. Разница в весе между зверем и мужчиной не могла быть слишком большой.