Убийство в магазине игрушек - Криспин Эдмунд

– Чтобы быть повешенным, – сказал Фен дрожащим голосом. – Что ж, – добавил он уже более бодрым тоном, – одним поклонником Джейн Остен меньше…

И это, пожалуй, будет последней репликой в летописании этого дня. Почти сразу же, как Фен произнес ее, на «Лили Кристин III» подъехали мистер Скотт и мистер Бивис. За ними следовал главный констебль в окружении подчиненных, за ними – владелец голубого «Хиллмана», за ним полицейские, которых вызвала по телефону Салли, за полицейскими – хозяин велосипеда, который угнал Шарман, за ним следовал мистер Барнеби со своей армией, изрядно взбодренной запасами станционного бара, а за ними – младший проктор, главный университетский надзиратель и два буллера, которым железнодорожное начальство сообщило, что происходит что-то неладное, и которые выглядели все такими же суровыми, важными и бесполезными, как всегда.

Да, наконец-то все собрались вместе!

Глава 14

Случай с сатириком-провидцем

– Объяснения, – сказал Фен мрачно. – Объяснения, объяснения, объяснения. Объяснения для полиции, объяснения для прокторов, объяснения для газет. Собачья у меня жизнь в эти последние сорок восемь часов. Моей репутации – конец. Отныне меня никто не уважает. Мои студенты откровенно хихикают. Люди показывают пальцами на «Лили Кристин», когда я проезжаю мимо. И мне до сих пор непонятно, чем я заслужил такое, – он с обреченным видом пил виски. Но было не похоже, чтобы хоть кто-то из его слушателей сочувствовал ему – хотя прошло уже два дня, они не испытывали ничего, кроме ликования.

Кадоган, Уилкс, Салли и мистер Хоскинс сидели вместе с Феном в готическом баре гостиницы «Булава и Скипетр». Было восемь часов вечера, поэтому зал был довольно полон. Молодой человек в очках и с длинной шеей закончил чтение «Аббатства кошмаров» и теперь читал «Замок капризов» [146], большеротый студент по-прежнему обсуждал лошадей с барменом, а рыжеволосый социалист, как и раньше, излагал свои взгляды на всемирное экономическое неравенство своей подруге.

– Коронерское расследование по делу Россетера, – продолжал Фен. – Допросы в полиции. Почему это я угнал машину? Почему доктор Уилкс украл велосипед? Почему мистер Кадоган стащил продукты? Какая мелочность мысли! Это действует мне на нервы. Нет справедливости.

– Полагаю, что признание Шармана подтвердило твои умозаключения, но я все еще не постигаю, в чем они состояли.

– Все подтверждается. – Фен был очень мрачен. – Тело мисс Тарди было обнаружено там, где сказал Хейверинг. Портфель Россетера и ружье, из которого его застрелили, были найдены в доме Шармана. Кстати, оно было небольшое, и я думаю, что он прятал его под одеждой. Полиция поймала Уинкворт. Представьте себе, сегодня во второй половине дня она пыталась убежать за границу! И, конечно, они схватили Хейверинга. Думаю, оба они предстанут перед судом не за одно, так за другое. – Он заказал еще порцию выпивки. – Шарману потребуется еще шесть месяцев, чтобы прийти в себя, говорят доктора. Да и мне тоже, если уж на то пошло. Мне пришлось извиняться перед капелланом за происшествие в ризнице. Сплошное унижение. И никакой благодарности.

– Я думаю, что все рассказы свидетелей о том, что произошло в магазине игрушек, имели своей целью обвинить в преступлении Салли.

– Вполне может быть. Я подходил к этому делу непредвзято. Однако, если предположить, что они говорили правду, существует один-единственный возможный способ, которым могло быть совершено убийство, и единственный человек, который мог совершить его, – Шарман.

– Я все еще не понимаю. Что, она в самом деле умерла в 10.40, как говорил Хейверинг? Потому что, если это так, все остальные были в то время в другой комнате.

Принесли выпивку, и Фен заплатил.

– О да, она умерла в 10.40, все правильно, – сказал он. – И совсем не по естественным причинам. Видите ли, это и не может быть по-другому; она была удушена.

– Удушена?

– Да, должно быть. Признаки смерти от удушения и удавления совершенно одинаковы, очевидно потому, что оба этих способа означают прекращение доступа в легкие воздуха, но один – через рот, а другой – через глотку. Таким образом, если ее не могли удавить, то ее, должно быть, задушили. Удавление действует почти немедленно, а смерть от удушения может занять некоторое время.

Кадоган залпом допил свое пиво.

– А как же следы – синяки на горле?

– Их появления можно было добиться и после ее смерти, – Фен пошарил в кармане и извлек запачканный узкий клочок бумаги. – Я выписал это для вас. Это из авторитетного источника: «Судебной медициной установлено, что следы от удавления живого человека почти или совсем не отличаются от нанесенных трупу, в особенности если смерть наступила совсем недавно» [147]. А смерть наступила совсем недавно.

Причина явной невозможности другого вывода заключалась в следующем: если убийца удавливает жертву, он должен быть на месте преступления до тех пор, пока она не умрет, но если он подстраивает удушение, ему нет необходимости лично присутствовать.

Конечно, предположение о смерти от удушения недвусмысленно указывало на Шармана. Помните, какова была расстановка сил? Россетер разговаривал с женщиной, и, согласно двум другим свидетелям, не считая его самого, она была жива и разговаривала, когда он выходил из ее комнаты. А раз она разговаривала, она точно не могла находиться в первой стадии удушения. Затем Россетер присоединился к Хейверингу и Уинкворт, и единственным человеком, предоставленным самому себе до времени ее смерти, был Шарман. Это просто, как дважды два.

Вот как было дело: он понял, что из затеи с ее запугиванием ничего не получится. Поэтому он вошел, оглушил ее ударом по голове, заткнул ей ноздри, запихнул в глотку носовой платок и оставил умирать. Потом, когда Россетер послал его обратно с пистолетом, он убрал свидетельства удушения и обвязал ее шею шнурком, прибегнув в свое оправдание к выдуманной истории о потухшей лампочке.

– Но, ради всего святого, – прервал его Кадоган, – зачем ему понадобилось организовывать все таким образом? Зачем стараться, чтобы это казалось невозможным? Кроме того, почем ему знать, умерла ли она к тому времени, как он вернулся. А что, если нет? Это могло бы разрушить весь его план.

– Само собой, он не собирался сделать так, чтобы это казалось невозможным, – нетерпеливо ответил Фен. – Но дело в том, что когда он вернулся, подстроив весь механизм удушения, то увидел, что все остальные находятся вместе, в то время как он думал, что они в разных комнатах. А это, как мы уже говорили, безошибочно указало бы на него. Поэтому он должен был сделать так, чтобы казалось, будто убийство было совершено другим способом. А удавление, если учитывать внешние признаки, было единственно возможным вариантом.

– А как насчет его россказней о том, что кто-то ходил в магазине? Салли сказала, что никто там не ходил.

– Конечно, нет, – ответил Фен тоном, в котором чувствовалось отвращение. – Он слышал, как ходила Салли. Ведь так, Уилкс? – резко добавил он.

– А? – переспросил Уилкс, вздрогнув от внезапного оклика.

– Видите, – продолжал Фен, – проницательный и живой ум Уилкса моментально пришел к тому же заключению. – Тут он бросил злорадный взгляд на своего престарелого коллегу. – Естественно, – продолжал Фен, – все дело было в том, насколько правдивыми были рассказы свидетелей. К счастью, глубоко копаться в этом не пришлось, потому что Шарман выдал себя во время второго допроса. Он сказал: «Ни одна живая душа не сможет подтвердить, что я был участником какого-либо сговора». Но Россетер-то мог бы подтвердить, будь он жив. А единственными людьми, знавшими, что он мертв, были мы с вами и полиция. Следовательно, Шарман убил Россетера. Следовательно, он также убил мисс Тарди.

– Как он добился того, что мисс Снейт оставила ему деньги? Кто-нибудь узнал об этом?