Заговор Людвига - Пётч Оливер

– Что на тебя нашло, Теодор? – прошипела она. – Как ты смеешь разговаривать так со мной? Ты не знаешь ни меня, ни короля и все равно насмехаешься над ним! Как все остальные!

– А что, если в этих насмешках есть доля правды? – спросил я бесстрастно. Злость слепо вела меня за собой. – Люди болтают не без оснований. Поверь, мне из достоверных источников известно, что твой любимый король рискует оказаться в сумасшедшем доме. А своими эскападами, этим гротом, своими играми в германцев и ночными скачками он сам себе роет могилу! – Я до того возвысил голос, что испугался, как бы меня не услышал король. – Разве ты не понимаешь, что он таким образом лишь подыгрывает своим врагам? – воскликнул я. – А ты еще и кормишь его, как будто он старый пес…

Мария побледнела.

– Замолчи! – прошептала она глухим голосом. – Что ты вообще знаешь о короле? Что вы все знаете? Еще вчера в трактире болтали, будто король ужинает вместе со своим конем! Что за глупости… – Она сокрушенно покачала головой. – Выдумывают какую-нибудь историю и устраивают балаган! Если вы не понимаете Людвига, это еще не значит, что он сумасшедший!

Она развернулась и пошла прочь, оставив меня стоять с разинутым ртом. Я чувствовал, как злость понемногу стихает и на смену ей приходит ощущение собственной ничтожности.

– Мария, вернись! – закричал я ей вслед. – Прости! Я не это хотел сказать!

Но Мария уже скрылась среди деревьев.

Прошло немало времени, прежде чем она снова со мной заговорила. Ревность между тем продолжала бурлить во мне – и вскоре получила новый источник.

Я уже дважды наблюдал, как Мария уходит с Леопольдом в Обераммергау, но теперь это происходило гораздо чаще. Возвращалась же она всякий раз в унынии. Поэтому я решил при первой же возможности проследить за ними. Их путь пролегал по узкой тропе у подножия Пюршлинга, через Грасвангталь. Дорога заняла несколько часов и окончилась у крошечного домика на краю деревни. Им открыл мужчина сорока лет, с хмурым лицом и косматой бородой. Вокруг дома играли дети. Мужчина разогнал их повелительным жестом и только потом пригласил Марию в дом. Леопольд трогательно повис у мужчины на шее, и все трое скрылись за дверью.

Три чувства боролись во мне: тоска, облегчение и стыд. Как я вообще мог подумать, что между Марией и королем может существовать какая-то тайная связь! Малыш Леопольд, очевидно, был бастардом, и с отцом ему разрешалось бывать лишь в отсутствие его супруги. Мне не верилось, что Мария по-прежнему любит этого хмурого крестьянина. Ребёнок, вероятно, был случайным, и отец украдкой давал ей деньги. Надежда вспыхнула во мне с новой силой.

Вскоре после этого Мария, казалось, простила меня; она снова разговаривала со мной, но по большей части о чем-нибудь отвлеченном. Следовало выждать какое-то время, прежде чем отношения между нами станут такими же доверительными, какими были до ссоры у грота.

Так проходил сентябрь, непривычно теплый и мирный, что никак не сочеталось с теми политическими бурями, которые бушевали в то время в Баварии. Еще трижды я пытался заговорить с Людвигом о психиатрическом заключении доктора фон Гуддена и вероятном государственном перевороте, но всякий раз натыкался на стену молчания. По крайней мере, КОРОЛЬ, казалось, простил мне ту выходку на платформе. Я читал ему по ночам Эдгара Алана По и «Одиссею» Гомера, составлял компанию во время ужина и сопровождал его в непродолжительной поездке на Шахен или в прогулках на Брунненкопфхойзер. При этом он сообщил мне, как далеко продвинулось строительство его нового замка на ХЕРРЕНХИМЗЕЕ, и намекнул, что вскоре я смогу сам все увидеть. Кроме того, мы вместе предавались его новому увлечению фотографией. В результате у меня появились несколько трогательных снимков, которые я навсегда сохраню в своей памяти. Ведь, несмотря на все его причуды, впоследствии названные бредом сумасшедшего, Людвиг был настоящим королем, последним в своем роде. И я любил его, пусть любовь эта была иного рода, нежели моя любовь к Марии.

TC

Сколь велика была моя радость, когда я узнал, что Мария в качестве служанки будет сопровождать нас в Берг! Вечером 27 сентября мы наконец отправились к Вюрмзее, поистине величественному озеру к югу от Мюнхена, которое в народе все чаще называли Штарнбергским. То была длинная вереница людей, экипажей и лошадей, во главе которой ехала королевская карета, украшенная золотыми фигурами и узорами, запряженная четверкой белых лошадей. Мы, как обычно, ехали ночью, и мне вспоминались баллады об эльфах и феях, которые появлялись в лесах с наступлением темноты и околдовывали всякого, кто им попадался. В одном я был уверен: те немногие, кто видел нас той ночью, будут и своим внукам рассказывать, как повстречали настоящего короля.

Ранним утром мы наконец добрались до замка Берг, небольшого поместья Виттельсбахов на восточном берегу Штарнбергского озера, где Людвиг провел, возможно, счастливейшие дни своего детства и которое до последних дней служило ему летней резиденцией. Сам замок был довольно простым, скорее маленькой крепостью с эркерами, зубьями и мрачной на вид башней. Как и в предыдущие мои визиты, меня поразила царившая здесь сельская атмосфера. По коридорам и в саду сновала челядь, кухонные служки и горничные. В воздухе стоял запах жаркого, конского навоза и едкого раствора для проявления фотографий. Только два верхних этажа, где жили Людвиг и его мать, были обставлены с некоторой роскошью, хотя с роскошью Линдерхофа это не шло ни в какое сравнение.

Мария сразу почувствовала себя лучше. Она помогла слугам перенести в комнаты личные вещи короля, после чего побежала вместе с Леопольдом к озеру. Я последовал было за ней, но увидел возле небольшого фонтана графа Дюркхайма в униформе. Вид у него был весьма серьезный, и он жестом подозвал меня к себе.

– Мое почтение, – приветствовал я его торопливо. – Надеюсь, мое письмо…

Дюркхайм прижал палец к губам, призывая меня к молчанию.

– Не здесь! – прошипел он. – Пройдем в приемную. Там нас ожидают еще несколько господ. Следуйте за мной и не привлекайте внимания.

Минуя разноцветные стеклянные шары, по приказу Людвига расставленные всюду на подставках, мы прошли к небольшому строению, предназначенному для посетителей короля. Навстречу нам вышел мой наставник, доктор Шляйс фон Лёвенфельд, который жил там довольно часто. Опираясь на трость, он молча провел нас в скромно обставленный кабинет и осторожно запер дверь.

Я осмотрелся. Возле камина стояли, покуривая, еще двое мужчин. Один из них был конюх Рихард Хорниг – давний друг короля, он служил ему кучером и сопровождал его во время конных прогулок. Второго, бледного и худощавого мужчину лет сорока, в белом летнем костюме и соломенной шляпе, я узнал не сразу. Это был мюнхенский художник Герман фон Каульбах, который уже не раз писал портреты для Людвига и был беззаветно ему предан. Лёвенфельд заметил мое удивление и поднял руку.

– Не беспокойтесь, мой юный коллега, – успокоил он меня и оперся на трость. – Здесь вы среди друзей. – Он слабо улыбнулся. – Возможно, последних, каковые еще остались у короля.

Доктор фон Лёвенфельд, почти восьмидесяти лет, за последние месяцы состарился буквально на глазах. Он по-прежнему носил старомодные бакенбарды, как убитый двадцать лет назад американский президент Линкольн. Но волосы стали белы как снег, под глазами залегли глубокие морщины. Лёвенфельд служил лейб-медиком еще при отце Людвига, Максимилиана II. Верный друг Виттельсбахов, он был вынужден наблюдать, как Баварское королевство приближается к своей гибели.

– Ну, что? – резким голосом спросил меня граф Дюркхайм. – Удалось вам побудить короля к действию?

Я молча помотал головой, и граф понимающе кивнул.

– Так я и думал. Но теперь нам, по крайней, мере, известен замысел министров. Заручившись поддержкой тайной службы Пруссии, они собираются объявить короля сумасшедшим. Это государственная измена! – Он поднес ладонь к офицерской фуражке. – Благодарю вас, Марот. Вы оказали стране неоценимую услугу.