Второй выстрел - Беркли Энтони Кокс "Френсис Айлс"

В конце концов я отдался этому чувству, и на один из бесконечных вопросов, почему я сделал то и не сделал это, тихо ответил:

- Вы хотите знать почему, сэр? Я понимал, что полиция подозревает, будто именно я застрелил Скотт-Дейвиса, и при таких обстоятельствах мне показалось неразумным добровольно предоставлять ей информацию, которая только укрепит ее подозрения. Думаю, сэр, если бы несчастливое стечение обстоятельств поставило вас или кого-то другого на мое место, вы поступили бы точно так же.

Это, мне кажется, на мгновение выбило моего противника из колеи. В самом деле, эффект, которого я добился, на следующее утро был представлен в газетах как сенсация. Но в тот момент мне было не до него.

Разумеется, очень скоро мой оппонент пришел в себя и сумел воспользоваться моей оплошностью. Он повернулся к коронеру и сказал:

- Я полагаю, что мне не следует пока задавать других вопросов этому свидетелю в его же собственных интересах, пока он не посоветуется со своим адвокатом.

- Совершенно с вами согласен,- торопливо сказал коронер.- Э-э... спасибо, мистер Пинкертон. Достаточно. Вы можете занять свое место.

Я вернулся на место. Судя по выражению лиц Этель и Джона, они были шокированы. Я чувствовал, как мне вослед смотрели десятки глаз, и слышал, как люди переводили дыхание, когда я проходил мимо. Из укоризненного молчания Джона и судорожных вздохов Этель я заключил, что сам только что лишил себя самых ничтожных шансов на то, чтобы избежать обвинительною заключения, а может быть, даже ареста. Хотя какое это теперь имело значение?

Я погрузился в состояние, напоминающее добровольный ступор. Сквозь пелену, окутавшую мое сознание, я слышал, как вызвали Джона, как он поднялся со своего места возле меня, но у меня осталось самое туманное представление, о чем он говорил. На самом деле я с благодарностью принял странное оцепенение, охватившее меня. Я расслабился и окунулся в него, позволил ему овладеть мною; это было желанное избавление от окружившей меня жестокой действительности. Несомненно, это было проявлением трусости, но я думаю, что к этому можно отнестись как к естественной реакции моей расшатанной нервной системы.

Позже я узнал, что свидетельские показания Джона не добавили ничего нового к общей картине, так же как и слова Этель, которую опрашивали после него. Они старались (может быть, даже излишне старались) сказать все что можно в мою пользу, по это было не так-то просто. Джону, например, пришлось давать объяснения по поводу того инцидента, когда Скотт-Дейвис окунул меня в бассейн, хотя Этель пыталась убедить суд, что мое предполагаемое увлечение Эльзой не простиралось дальше обычного дружеского расположения (что вряд ли было очень тактично но отношению к девушке, сидящей тут же в зале на виду у всех и вынужденной все это выслушивать). Позже я понял, что она и сама не очень-то верила в убедительность своих слов.

Следующим пригласили доктора Сэмсона, который подтвердил первоначальное впечатление, что нуля прошла прямо через сердце покойного. Его не вынуждали называть время смерти, так как этот пункт не вызывал сомнений в данный момент. За доктором последовал инспектор Хэнкок.

Показания инспектора, как мне показалось, немногое смогли добавить к общей картине. Он старался не делать никаких выводов и строго придерживался фактов, пусть их было не много в его распоряжении. Основным, что произвело впечатление на Джона (как он сам сказал впоследствии) было то, что он действовал справедливо и не исключал возможность несчастного случая. Он честно признал, что, если исходить из имеющихся фактов, практически ничто не противоречит теории гибели от несчастного случая. Единственное, что заставляло усомниться в ней,- это траектория пули, которая указывала на противоположное.

В этой связи всплыло одно интересное обстоятельство. Ружье, лежавшее за Скотт-Дейвисом, носило только его собственные отпечатки пальцев. Само по себе это, как мы уже знали, не имело особого значения, но внимание привлекало расположение этих отпечатков. Оно явно указывало на то, что Скотт-Дейвис держал ружье обыкновенным образом, то есть за середину и за конец дула - гак, как если бы он волок его за собой по земле. Добавляло ли это обстоятельство что-нибудь существенного к самому наличию его отпечатков на ружье, судить не мне. Однако присяжных, несомненно, заинтересовало сообщение, что на втором ружье, уже фигурировавшем в качестве вещественного доказательства (из которого я стрелял холостым патроном и на которое затем нанес отпечатки пальцев Эрика его безжизненной рукой), эти отпечатки были смазанными и бессистемными, не указывающими на определенное место захвата.

Затем коронер удалился на обеденный перерыв, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуться к жизни. Выходя из амбара, я ощущал на себе любопытные взгляды окружающих.

В дверях инспектор Хэнкок заговорил с Джоном.

- Все ваши гости вернутся сюда вечером, не так ли, сэр, включая тех, которые уже давали показания? Возможно, коронер захочет допросить их еще раз.

- Конечно,- сухо ответил Джон.

Я был слегка удивлен, что мне вообще позволили выйти вслед за остальными.

Глава 12

Обед проходил в траурной обстановке. Практически никто не разговаривал. Даже де Равели, кажется, отбросили свою обычную враждебность ко мне, что само по себе было нехорошим знаком. Шерингэм вообще не появлялся. Мне сказали, что он попросил завернуть ему с собой несколько сэндвичей и куда-то ушел - никто не знал куда. Бедняжка Аморель старалась не встречаться со мной взглядом. И еще я заметил, что ее руки время от времени дрожали, когда она пыталась управляться со столовыми приборами. Было очевидно, что она панически боится предстоящей необходимости давать показания перед судом. Что касается мисс Верити, то она удивительно хорошо владела собой, может быть, даже лучше, чем все остальные. Если вспомнить о ее трагическом положении, то это казалось довольно странным. Однако я уже имел возможность убедиться в ее двоедушии.

Когда слушание возобновилось, ее вызвали первой. Моя спасительная летаргия к тому времени улетучилась. Я сделал слабую попытку вернуться в это состояние, так сказать, в порядке самозащиты, но безуспешно, и поэтому сосредоточил все внимание на показаниях свидетелей.

Эльзу не стали долго терзать вопросами. Она подтвердила, что обручилась с Эриком утром накануне трагедии, и что, по ее мнению, он находился в совершенно нормальном расположении духа все утро, которое они провели вместе. Следующие ее показания касались ее собственных перемещений после спектакля - как она пошла в Колокольчиковый лес, подождала там указанное время и вернулась в дом, где ее встретила Этель с трагическим известием. Короче, её показания ничего не добавили к тому, что мы уже знали, и ничем мне не помогли.

Следующий свидетель, де Равель, слегка удивил меня. Он признался, что во время обоих выстрелов его жена находилась с ним у бассейна вместо того, чтобы загорать там, где ей предписывал сценарий. По всей видимости, именно это он и заявил полиции. Миссис де Равель подтвердила его слова. Когда ее спросили о причинах, она ответила, что вся эта история со спектаклем ее утомила и вообще воспринималась ею как глупая детская игра. Поэтому она собиралась сказать нашим доморощенным сыщикам, будто загорала на пригорке, но не видела никаких оснований для того, чтобы и в самом деле скучать там в одиночестве. Насколько все это было далеко от истины, суд, конечно, не имел ни малейшего представления, так как все свидетели лишь мельком упомянули о драме в гостиной, и ее истинный смысл остался за кадром.

Полиция, однако, имела некоторое представление о ее прежней связи с Эриком, о чем можно было судить по отдельным вопросам, которые ей задал Гиффорд. Но сами эти вопросы были столь тактично и обтекаемо сформулированы (в отличие от тех, что задавались мне), что можно было догадаться - он вовсе не стремился раскрыть глаза судей на причины скандала, а хотел лишь довести до сведения миссис де Равель, что полиции известна суть интриги, и поэтому ей следует быть поосторожнее в своих высказываниях. Я не мог не отдать должное его деликатности. Кроме того, на меня произвело впечатление непоколебимое спокойствие, с которым миссис де Равель восприняла этот намек.