Кэрол Дуглас - Роковая женщина
– Зато меня не ослепишь внешним блеском, – поспешно перебила я. Теперь нам приходилось от многого защищать друг друга. – И мне бы хотелось справляться с прозой жизни не хуже Нелли Блай.
– Ты имеешь в виду Пинк.
– Я имею в виду Нелли Блай, которая тайком проникает в сумасшедшие дома, потогонные фабрики и бордели – и все якобы для общего блага. Уж лучше бы сейчас она изображала проститутку, вместо того чтобы докучать тебе своими фантазиями! Что ею движет?
Ирен уселась в кресло и вынула портсигар.
– Ты задала ключевой вопрос. Во-первых, она очень любопытна. Во-вторых, сострадает угнетенным.
– Но мы же с тобой не угнетенные!
– И она любит приводить в движение антагонистические силы. Натравливать одну часть общества на другую. Рабочих – на хозяев трущоб, беззащитных женщин – на соблазнителей. Отсюда и ее богатый материал, Нелл. Она стремится изменить мир и положение женщины в нем.
– Это плохо?
– Не обязательно. Но порой ее методы беспощадны.
Ирен вдруг напомнила мне шекспировскую Порцию, выступающую на суде в защиту купца Антонио. Странно, что никто не додумался сделать оперу из «Венецианского купца». Ирен стала бы великолепной Порцией. Впрочем, надеюсь, мистеру Шерлоку Холмсу не придет в голову такая идея и он не уговорит сэра Артура Салливана и мистера Уайльда написать подобную оперу.
– Все слишком серьезно. – Примадонна погасила спичку и задумчиво затянулась сигаретой. – Намереваясь вовлечь меня в поиски прошлого, Пинк втянула нас в грязное дело о серийных убийствах. Хотя мои воспоминания о ранних годах смутны, я питаю очень глубокие чувства к Софи и Саламандре. И к Тиму. Я их знала, пусть и была тогда совсем маленькой, и теперь начинаю вспоминать все больше. Пинк права: что-то из моего прошлого действительно губит этих людей. Итак, делая вид, что мы ищем мою мать, можно проследить нить, связывающую ужасную гибель двух сестер. Мне кажется, тут приложил руку человек, испытывающий ненависть к их профессии. Близняшек убили с помощью их собственных иллюзий, их фокусов. За этим стоит некто дьявольски хитрый и притом совершенно сумасшедший.
Меня пробрала дрожь.
– Моя дорогая Нелл! – Ирен была окутана дымом, как призрак отца Гамлета. – Может быть, это уж слишком для тебя после Парижа, Праги и Трансильвании?
– Ничего подобного. Я горю желанием положить конец американскому сумасшествию. Ведь мы с таким великолепным результатом сражались с безумием в Париже, Праге и Трансильвании.
Подруга скептически взглянула на меня, что весьма мне польстило. Прежде никто не принимал меня всерьез настолько, чтобы заподозрить в бахвальстве.
– Я лишь надеюсь, что Шерлок Холмс не обратит внимания на призывы мисс Пинк, – добавила она, откинувшись на спинку кресла. И выдохнула облако дыма, как раздраженный дракон.
– О, весьма сомневаюсь, – сказала я (хотя на самом деле так не считала). Когда дело касается мистера Шерлока Холмса, никто не может быть скептичнее, чем я. Этого господина хлебом не корми (и даже кокаином) – только дай поохотиться на хитрых безумцев.
Глава двадцать пятая
Разные роли
Весь мир – театр.
В нем женщины, мужчины – все актеры.
Уильям Шекспир. Как вам это понравится[49]Как только моя подруга Ирен Адлер Нортон приняла решение заняться расследованием дела (пусть и собственного!), она ушла в него с головой, как настоящая примадонна – в оперную партию.
Многие ошибочно считают исполнителей оперы просто актерами. На самом деле почти все одаренные вокалисты, которые выступают на сцене, вовсе не так просты.
Однажды Ирен объяснила мне, что певец – это живой инструмент. Игра на любом инструменте требует эмоций, а также техники и музыкальности, но актерское мастерство там ни к чему. Сама она была и актрисой, и певицей.
Новая камерная опера о женах Генриха Восьмого была написана специально для нее, и поэтому Ирен с таким энтузиазмом отнеслась к этому проекту. А вот у меня по той же причине идея не вызывала энтузиазма: ведь ее задумал Шерлок Холмс! Вспомнив объяснения Ирен о различии между певцом и актером, я задумалась о том, кто же этот господин: детектив-актер или актер-детектив? Так же, как Ирен, он менял свой облик, переодевался, вживался в роли разных людей.
Несомненно, это природное защитное свойство, как у хамелеона. Оно позволяло обоим проникать в такие слои общества, куда бы их иначе не допустили. Например, я видела, как Ирен изображала пьяную старуху, а мистер Холмс – романтического воздыхателя. Стояло ли за их перевоплощением стремление актера идеально сыграть роль другого человека? Или маскировка лишь требовалась для работы детектива?
А вот я всегда оставалась только собой. Я не актриса и не детектив, и мне бы не удалось никого одурачить. Правда, за последние месяцы, кажется, я начала немного меняться.
Наверное, моя роль заключается в том, чтобы фиксировать события, восхищаться или делать выговор – в зависимости от обстоятельств. Я по-прежнему гувернантка, хотя теперь мои подопечные – взрослые. И я становлюсь ненадежным наблюдателем, даже если единственная роль, которую я играю, – это я сама.
Хватит! Только Казанова мог бы разобраться в подобных размышлениях, и то потому, что у него ни капли здравого смысла!
Итак, на следующий день я играла роль идеального секретаря в тесном жилище Финеаса Ламара, Чудо-профессора.
– Рина? – воскликнул этот полный пожилой субъект, когда мы с Ирен без предупреждения постучались в дверь его меблированных комнат.
В районе, окружающем Юнион-сквер, театры и мюзик-холлы перемежаются с домами, где сдаются комнаты. В одном из подобных зданий и жил Чудо-профессор.
Он застыл, словно ожидая от нас театральной реплики.
– Моя дорогая Мерлинда, – добавил он, назвав Ирен одним из ее сценических имен. – Я никогда не забываю лица.
– И остальное тоже, коли на то пошло, – пошутила бывшая русалка.
Ламар сделал жест, приглашая нас войти, а я мельком подумала, что и впрямь сильно изменилась: уже не краснею, посещая жилище незнакомого мужчины. Во всяком случае, не больше, чем поднимаясь по ступенькам омнибуса.
– Боже мой, ты стала взрослой женщиной! Неужели я так стар? – жалобно произнес профессор.
Я изучала хозяина дома. У этого высокого мужчины с объемистым брюшком было умное лицо. Правда, постоянно поднятые брови, широко открытые глаза и слегка извиняющаяся улыбка придавали ему простоватый вид.
Ирен рассказывала мне, что он знает больше любого человека в мире. Каждый вечер он демонстрировал свою необыкновенную ученость в разных варьете Нью-Йорка. По словам Ирен, профессор также был ее единственным учителем.
– Я слышал, – сказал он, садясь и аккуратно расправляя полы пиджака, – что ты покинула нас ради Европы.
– Я пела в оперных театрах за границей, – скромно ответила Ирен. – Это моя страсть.
С видом ученого, читающего с кафедры лекцию, Ламар поднял палец:
– Вынужден возразить, моя дорогая. Пение всегда было твоей страстью. Ты чудесно пела с трех лет. Но только когда тобой занялся маэстро, стало ясно: ты одарена таким голосом, что тебе будут кричать «браво» коронованные особы Европы. Но о чем же я думаю! Две красивые леди пришли ко мне в гости, а я их ничем не угостил! Могу я предложить вам печенье?
Я окинула взглядом опрятную, но убогую комнату, в которой пахло затхлостью, и решила, что скорее уж стану есть в ресторане (огромная уступка с моей стороны).
– Благодарю вас, нет, – отказалась Ирен, с присущим ей тактом быстро оценив ситуацию. – Я совершаю сентиментальное путешествие по местам моей юности.
– Странно, – сказал Чудо-профессор, забавно нахмурившись. – В детстве ты никогда не была сентиментальной. Не понимаю, с какой стати тебе меняться.
– А какой я была? – спросила Ирен столь небрежным тоном, что я поняла: ответ на этот вопрос очень важен для нее. – Признаюсь, я смутно помню свои ранние годы. Кажется, я росла без матери.
Она произнесла слова «росла без матери» с такой интонацией, что мне стало ясно: тут есть какой-то непонятный мне контекст.
Ламар сразу же понял, что она имеет в виду:
– Да, так и есть, моя дорогая девочка, и вот почему мы все взяли тебя под свое крылышко. Уж не знаю, насколько подходили наши «крылышки» для столь юного и не по годам развитого создания, как ты. Софи и Саламандра придумывали для тебя номера, поскольку требовались деньги на твое содержание, а все мы в те дни зарабатывали мало. К счастью, ты была послушным ребенком, к тому же наделенным разнообразными талантами. На самом деле, порой именно ты содержала нас!
– Я никому не принадлежала? Никто не платил за мое воспитание?
– Ты с самого начала была независимой малышкой. И, следует добавить, нашей общей любимицей. В театральном мире люди одиноки, за исключением счастливых пар, которые выступают вместе. Но мы были одной большой семьей, и за тобой всегда находилось кому присмотреть.
