Том Лоу - Ложный рассвет
– Забудь это имя! – сказал Гомес.
– Зачем вы на него работаете? Вы деловые люди, а он – психопат. Чем он вас держит? Деньгами? Скольких вы убили?
– Мы не убиваем. Мы только упаковываем трупы и избавляемся от них. Последнюю девку никто бы не нашел, если бы копы не устроили на перекрестке проверку водил на алкоголь. Пришлось бросить тело там, где им занялись бы звери и черви. Погано это, неуважение к мертвым.
– Если не вы убиваете девушек, то кто? Сантана? Как это происходит? Он звонит вам, когда наиграется с жертвой, и говорит, где искать очередное тело, из которого можно вырезать органы? И вы с уборки урожая овощей переключаетесь на урожай тел?
– Пасть захлопни! – закричал Гомес, брызжа слюной. Шмыгнув носом, он сказал: – На планете семь миллиардов людей, и есть те, кому нужны новые сердца, почки, печени… Среди больных – ученые, врачи, люди, которые решают. Везде, в любом обществе приносят в жертву агнцев. Ты – наш агнец, тобой пожертвуют ради большого дела.
– Вы у Сантаны на крючке, так?
– Поцелуй меня в зад, О’Брайен! – ответил Гомес. – Ты о Сантане вообще ничего не знаешь. Он умнее тебя и твоих приятелей-легавых. Он гений!
– Такой гений, что доверяет грязную работу тебе и Сайласу, а сам отсиживается в тени. Чем он тебя зацепил, Гомес? Зачем работаешь на него?
– Он один из нас! У него власть, он – el Diablo! Знает и видит такое… Он в курсе, с кем встречаемся, что делаем, каких баб возим в фургонах. Сколько их и даже как они выглядят.
Гомес достал из кармана пинту «Джек Дэниелс», сделал из бутылки большой глоток и передал ее Дэвису.
– Все потому, что он управляет процессом, – сказал я. – Что, если у него есть люди, которые поставляют людей из стран третьего мира? Что, если у него шпионы в лагерях мигрантов? Ты, Гомес, доверяешь Сайласу?
Отхлебнув виски, Дэвис выпятил грудь и гневно посмотрел на меня.
– Доверяешь ли ты Ортеге? Вдруг кто-то из работников в лагере на зарплате у Сантаны? Бреннены у него в кармане, у него в кармане свой детектив, так почему он не мог подкупить Сайласа?
– Заткнись, дебил! – прогавкал Дэвис.
– Бреннены у него в кармане? – выпучил глаза Гомес.
– Заткнись, легавый! – закричал Дэвис и обернулся к Гомесу: – Не верь этой суке. Я Сантану в глаза не видал. Его ваще нет, понял? Это вы с Гектором его придумали, чтобы меня потом кончить, да?
– Я тебя и так могу кончить, прямо здесь! – ответил Гомес. – Ты месяц назад в Майями мотался, на три дня. Может, с Сантаной терся, у него в пентхаусе? Он мастер сантерии[19], умеет управлять душой человек.
– Хуан, – остановил его Дэвис, – что ты несешь?! Еще скажи, ты в вуду веришь!
Смерив его взглядом, Гомес повторил приказ:
– Неси уже, сука, веревку.
Дэвис сбегал в кабинет.
– Больше ни слова о Сантане, – пустым голосом пригрозил мне Гомес; пустые глаза ему застила ненависть. – Доигрался, amigo, не надо было совать нос не в свое дело. Теперь ты покойник. Бесследно не пропадешь, так что радуйся: поможешь продлить кому-то жизнь. Часть великого копа будет жить дальше!
Дэвис принес веревку, и Гомес сказал:
– Свяжи ему руки за спинкой стула.
Дэвис завел мне руки за спину и туго перетянул запястья веревкой. Кисти почти сразу же онемели.
– Звоню Сантане, – сказал Гомес напарнику. – Он быстро дока пришлет. Хирург приедет, мы копа вскроем. Легавый пусть пока молится, чтобы сдохнуть скорее.
Гомес саданул мне кулаком в челюсть. Из глаз посыпались искры, и я чуть не упал вместе со стулом. Я снова очутился в Афганистане, в сырой камере для допросов; мне врезали рукояткой девятимиллиметрового пистолета, пропустили через меня ток. Где-то в отдалении затихал стрекот вертолетных лопастей.
Я сплюнул кровь и услышал смех Дэвиса: он хохотал, будто заевшая пластинка с записью смеха. Перед глазами плыло, но я видел, как Гомес отошел к двери и достал сотовый.
– Взяли О’Брайена… в кожевенной мастерской. Присылай дока с инструментами… да, конечно, Сантана… без базара… понял, ага… понял.
Закрыв и убрав телефон, Гомес подошел ко мне. Из разбитых губ и десны у меня текла кровь.
Гомес потер костяшки кулаков и заткнул большие пальцы за ремень. Перекатился с носков на пятки. На ногах у него были все те же сапоги из страусиной кожи.
– У нас еще есть время, прежде чем тебя вскроют. Чем займемся?
– Можем яйца ему отрезать, – предложил Дэвис. – Бросим их в реку, пусть крокодильчики полакомятся. Вряд ли они откажутся от яиц копа.
Правый глаз у меня заплыл. Левым я разглядел, как Дэвис достает из кармана пушку.
– Зачем вы двое гнетесь под Сантану? Думаете, я один сюда пришел? Сантана сидит себе в укрытии, в Майями, и раздает приказы. А вас двоих схватят. Если поможете…
– Заткнись! – проревел Гомес. Он снова подошел ко мне и показал пистолет. – Чую, придется мне тебя рано или поздно грохнуть. Ты крепкий тип, О’Брайен, но ты испытывал удачу слишком часто, и вот она закончилась.
Дэвис, скрестив руки на груди и ухмыляясь, встал слева от меня.
– Погоди, не кончай его. Ссать хоцца, а я всегда мечтал копа обоссать.
– Обоссышь его, и док будет ссать кипятком от злости. Он таких приколов не понимает.
Оба заржали.
– Док оставил в ящике стола скальпель, – сказал потом Дэвис. – Одолжим железку, снимем с легавого скальп. Может, скальпель потому и называется скальпелем, что им нужно скальпы срезать? – Посмеявшись, он добавил: – Кстати, ты знаешь, что мексиканцы научились снимать скальп у индейцев с юго-запада? А тех научили мы.
Зазвонил сотовый Гомеса, и он отошел к открытой двери, где сигнал был лучше.
– Алле, док, ты где? – Пауза. – Если рядом, мы останавливаться не будем – позаботимся о мясе. Ты ведь сам этим заниматься не любишь.
Закрыв телефон, Гомес обернулся ко мне:
– Вот чудак наш док. Как человека резать – это пожалуйста. Тут он царь и бог, работает быстрее, чем я – ножом и вилкой, когда ем стейк. Зато как свет гасить – он пас.
Дэвис схватил меня за волосы и запрокинул мне голову. Изо рта у него разило блевотиной и марихуаной. Футболка тоже провоняла травкой. Указательный палец свободной руки он обмакнул в мою же кровь и начертил ею мне на лбу линию.
– Начнем отсюда, дойдем до висков, закончим здесь. Это как сома свежевать. Передай скальпель, Хуан.
Он зашел ко мне спереди и встал, чуть разведя ноги. Я только этого и ждал: врезал ему, глубоко погрузив ногу в промежность.
Дэвис взвыл от боли и принялся охаживать меня кулаками по ребрам.
– Отойди, Сайло! – крикнул Гомес. – Если не хочешь, чтобы он забрызгал тебя кровью. Если шмальнуть в башку, она разлетится как дыня. – Целясь мне в лоб, он ухмыльнулся уголком рта: – Ну всё, целуй меня в латинос жопос, О’Брайен.
На пороге между Дэвисом и Гомесом мелькнула тень. Гомес тем временем выпучил зенки в предвкушении расправы надо мной.
– Если бросишь пушку, – сказал я, – вы с Дэвисом выйдете отсюда своим ходом. Если нет – вас вынесут ногами вперед.
Гомес расхохотался и перехватил рукоять пистолета обеими руками. Я сидел всего в трех футах от дула пистолета.
– Проси пощады, сука! – прокричал Гомес.
Я не ответил.
– Кончай его! – сказал Дэвис, отходя на шаг.
– Нет, пусть О’Брайен умоляет о пощаде! Моли, коп! – кричал Гомес. – Что скажешь Деве Марии? О’Брайен, ты в рай не попадешь, отправишься к дьяволу. Что ему скажешь?
Я посмотрел ему прямо в глаза и произнес:
– Иди на хер.
Гомес снова взялся за пистолет обеими руками. Ухмылка сошла с его губ, лицо сделалось пустым.
– Да ты реально смерти не боишься! В тебе есть стержень, но я тебя, баклан, сломаю.
Он уже начал давить на спусковой крючок, когда у него в горле образовалась дыра размером с апельсин. Истекая кровью, Гомес рухнул к моим ногам, точно Голиаф.
– Руки вверх! – прокричал Дэн, целясь из пистолета Дэвису в голову.
Следом вошли двое копов в форме, прижали Дэвиса к стенке и заковали его в наручники.
– Сейчас еще один придет, – сказал я.
– Мы его уже взяли, – успокоил меня Дэн. – Сидит в наручниках на травке и ревет со страху, что твоя лялька. Говорит: я-де, не убил никого, только органы вынимал из трупов.
– Ну прямо пай-мальчик, – пробубнил я. Голова жутко кружилась.
Дэн опустился передо мной на колени, обеими руками придержал мне голову.
– Вызывай медиков! – крикнул он помощнику. – Скажи, пусть поторопятся. Ну!
Глава 62
Макс только через пять дней смогла смотреть на меня спокойно, не отворачиваясь. Вряд ли ее пугала моя опухшая физиономия – скорее всего, собака просто чувствовала себя неуютно. По ночам она, впрочем, все так же спала в изножье кровати. Темнота – великий уравнитель.
На шестой день я взял Макс с собой на пляж. Оставил ее играть с небольшими бурунами, а сам отправился купаться: плавал на спине, подставляя изувеченное лицо двум богам исцеления – солнцу и соленой воде.
