Кэрол Дуглас - Роковая женщина
Внутри мы вскоре почувствовали запах дыма. В зале стоял туман, свидетельствующий о катастрофе.
Мы проталкивались по центральному проходу к сцене, а нам навстречу неслись удирающие зрители. Пламя охватило занавес, как огромные огненные руки, и всю сцену окутал дым. Я вспомнила многочисленные сообщения в газетах о пожарах в театре, причиной которых служили огни рампы.
Мы кашляли и что-то кричали на бегу. Один раз кто-то уже пытался совершить аналогичное преступление, и теперь оно удалось.
Зажмурившись из-за клубов дыма, я представила мадам Саламандру среди ее костюмов цвета пламени. Керосин! О нем говорила Ирен. Неужели ни один рабочий сцены не почувствовал запах и не мог предотвратить несчастье?
Воображение населило густой туман призраками: женщина в черном, сломленная горем, которая настаивала, чтобы малышку называли Ирен. А рядом – живая женщина, окруженная пламенем, которая бросает вызов природе и с печалью вспоминает прошлое.
Удастся ли нам снова потушить огонь? Сможем ли мы предотвратить беду? Сумеем ли восстановить ту часть прошлого, которую кто-то решил вечно скрывать от Ирен? И от меня? И от Пинк?
Спотыкаясь, плача от дыма и задыхаясь, я поднялась по ступеням на сцену. Ноги несли меня к мадам Саламандре, как в мечтах я стремилась к своей покойной матери.
Но кто-то меня удержал.
Остановил нас всех.
Пожарные.
Люди в сапогах топали по сцене, превратив ее в огромный барабан наподобие тамтама. Они тащили за собой и разворачивали длинные брезентовые змеи, которые выплевывали струи воды на пламя, бушевавшее на сцене.
Наконец огонь утих, превратившись в дым.
В этом дыму лежала бездыханная Саламандра, и ее лицо и мокрая одежда были пепельного цвета. Недавно она стала почти матерью нам троим. Теперь мы все горевали, но никто не был в таком отчаянии, как Ирен.
Глава двадцать вторая
Пепел, пепел
Когда здание охватил огонь, львы и тигры выбежали на улицы Нью-Йорка… Пожарные из сострадания застрелили змей, которые зажаривались в своих стеклянных клетках… Один героический пожарный, спасая толстую леди, весившую 400 фунтов, спустился вместе с ней по приставной лестнице.
Экспозиция в Нью-Йоркском музее пожаров, рассказывающая о пожаре в Американском музее Барнума (1865)Ирен зажгла сигарету и долго смотрела на пламя спички, словно прощаясь со старым другом, потом погасила ее.
Она втянула дым, и этот звук походил на долгий тяжелый вздох. Когда же она выдохнула, я вспомнила о зловещей «эктоплазме». Медиумы выпускают ее изо рта на глазах у доверчивой публики, заплатившей, чтобы побеседовать со своими дорогими усопшими или увидеть их.
– Две женщины, – сказала Ирен, оглядев гостиную в нашем номере отеля. Она избегала встречаться взглядом с Пинк или со мной. – Обе мертвы. Две сестры, Софи и Саламандра. Что у них общего? Ради бога, объясните, что же у них общего? Ведь из-за этого они умерли такой ужасной смертью с разницей в несколько дней! – Наконец она посмотрела на Пинк. – Скажи, что дело не во мне, что тут нечто другое, – пожалуйста, Пинк! Я тебя умоляю.
Маленькая храбрая журналистка была бледна, и ей стоило больших трудов заговорить. Страшная смерть от огня в театре на Четырнадцатой улице потрясла даже ее. А ведь она хладнокровно выдавала себя то за работницу потогонной фабрики, то за проститутку, то за сумасшедшую – и все ради сенсационного материала для газеты.
– Они обе работали в призрачном мире сверхъестественных явлений, – наконец вымолвила Пинк.
– Хорошо, – кивнула Ирен.
– Они были…
Меня вдруг осенило, и я перебила Пинк:
– Их убили при помощи их же иллюзий! Эктоплазма. Огонь.
– Уже лучше. – Примадонна печально улыбнулась мне, гордясь моей сообразительностью. – И не забывайте о странной смерти Вашингтона Ирвинга Бишопа. Он тоже умер во время выступления из-за той самой странности, которой был обязан своей ранней славой: каталепсии. Было ли еще что-нибудь аналогичное?
– Все они выступали вместе с тобой и знали тебя, – не без злорадства заметила Пинк.
– Но ведь и ты тоже их знала! – парировала я, не желая, чтобы последнее слово осталось за противной выскочкой.
– Не совсем так, – поправила примадонна нас обеих. – Они знали меня в столь раннем возрасте, что я едва это помню.
– Нет никакого сомнения, – настаивала Пинк, – что именно ты – связующее звено.
– Да, создается такое впечатление, – мрачно согласилась Ирен.
Только я, хорошо ее знавшая, понимала, насколько она потрясена недавней трагедией.
Каждый раз, как она втягивала дым своей несносной сигареты, я видела, как ярко загорается пепел на самом кончике. И каждый раз, как Ирен выдыхала дым, я видела тонкую нить эктоплазмы, змейкой тянущуюся к потолку.
Смерть от эктоплазмы, подобной дыму, – и смерть от огня. Что там было еще? Вода? И тут я похолодела, вспомнив о Мерлинде-русалке.
– Эти убийства не первые, – с виноватым видом сказала Пинк.
– Первым было убийство в Эдеме, – возразила Ирен, – когда Каин из зависти умертвил своего брата Авеля. А ты про что?
– Я имею в виду… – Пинк сплела пальцы, напомнив мне ученицу в классной комнате, которая замышляет утаить истину от учителя. – Я собиралась сказать раньше, но вы с Нелл прибыли сразу же вслед за смертью на спиритическом сеансе, и не было времени…
– Всегда найдется время для правды, – строго сказала Ирен.
– Иногда правду надо принимать в малых дозах.
– Только не нам с Нелл. – Моя подруга раздавила сигарету в хрустальной пепельнице, затем подалась вперед, собираясь изложить свою точку зрения, совсем как Годфри в суде: твердо, сосредоточенно и веско. – Пинк, я понимаю твою обиду относительно результатов нашего европейского приключения. Я даже понимаю, что новая сенсационная история для тебя – хлеб насущный, как для меня партитура новой оперы. Но убийство – не салонная игра, и ты это видела в Париже и в других городах. Не пытайся держать меня в неведении, чтобы добиться превосходства. Каким бы образом недавние смерти ни затрагивали мое прошлое, мои личные интересы меркнут перед долгом по отношению к людям. Я обязана позаботиться о том, чтобы больше никто не пострадал. Прошло то время, когда ты могла скрывать от нас факты и даже предположения. Все слишком серьезно.
Пинк откашлялась и еще крепче сплела пальцы.
– Мне казалось, я вижу систему в более ранних смертях, включая Абиссинию, убитую змеей несколько недель назад… О господи, Ирен! Наверное, лучше сразу признаться в худшем.
– В худшем? – тихо повторила я и взглянула на подругу. Что же теперь натворила молодая нахальная корреспондентка? По крайней мере, мы узнаем масштаб бедствия – а я была уверена, что речь о бедствии.
Пинк поспешно продолжила:
– Мне вспомнились серийные убийства в Европе и книга Крафт-Эбинга о преступлениях, мотивом которых служила похоть. Вот я и подумала, что было бы интересно пригласить самого прославленного детектива Европы, чтобы он занялся этим делом. Отличный получился бы материал для газеты!
Ирен окаменела, после чего разразилась буря.
– Ты же не хочешь сказать… Пинк!
Девушка нервно сглотнула, а затем выпалила всю правду:
– Я послала телеграмму Шерлоку Холмсу. В ней говорилось, что в Америке, в Нью-Йорке, тоже произошла серия связанных друг с другом убийств. Подумай, какая сенсация! Англичанин на Бауэри![45] Самая большая удача с тех пор, как Оскар Уайлд совершил турне по Штатам со своими лекциями! Мистер Холмс тоже мог бы объездить Америку с выступлениями. Публика ломилась бы на них. Должна признать, что мои соотечественники обожают высокомерных англичан. Я могла бы сопровождать его, когда он будет проводить расследование, и ежедневно сообщала бы о них в «Уорлд». Обо мне заговорила бы вся страна!
Ирен стоя слушала поток восклицаний, и чем больше юная американка вдохновлялась своей идеей, тем больше моя подруга походила на воинственную амазонку.
– Пинк, – сказала она наконец осуждающим тоном, – даже трудно сказать, кто из нас будет в большей степени возмущен твоей пагубной идеей: я или мистер Холмс. Вряд ли он отправится в твое воображаемое турне с лекциями. Скорее уж залезет на дерево и будет швырять кокосовые орехи в собравшихся внизу людей. И меня сюда не впутывай.
– Но ты же когда-то работала в агентстве Пинкертона. Несомненно, им бы понравилось такое сочное дельце.
– Мы говорим не о бифштексе у Дельмонико, – возразила Ирен, имея в виду шикарный ресторан, который посещали все представители аристократии Нью-Йорка. Правда, вряд ли можно говорить об американской аристократии, как бы ни были богаты отдельные личности. Подумаешь, «четыре сотни»![46] У нас в Англии список первых фамилий гораздо более короткий и изысканный!
Кроме того, – добавила Ирен более мягко, – в агентстве Пинкертона больше нет женского отделения, так что тебе туда не проникнуть, чтобы поработать под прикрытием. Ну что же, по крайней мере, можно не сомневаться, что Шерлок Холмс пренебрежет твоим приглашением.
