Юрист - Гришэм Джон

Кэрлин использовала куда более мягкие выражения, но к тому дню Кайл уже знал, что его фирма представляет интересы «Безмятежного». В газетах ему не раз попадались заметки о крушении системы залога, в которых часто мелькала «Скалли энд Першинг», причем непременно в связи с именем своего нечистого на руку клиента.

Сейчас же юристам приходилось разгребать эти дурно пахнущие завалы. На «Безмятежный залог» обрушился ураган исков. Самая страшная волна поднялась год назад, когда в Нью-Йорке прошел тридцатипятитысячный митинг клиентов компании.

Из кабинета Кэрлин провела подопечных в мрачную комнату без окон, настоящую темницу: цементный пол, скудное освещение, стеллаж с картонными коробками, на торцах которых черным маркером были написаны два слова – «Безмятежный залог». Именно этим хранилищем пугали друг друга новобранцы. В коробках, пояснила Кэрлин, находятся те самые тридцать пять тысяч исков. Тщательно изучен, подчеркнула она, должен быть каждый.

– Вы не одиноки, – с деланной улыбкой заметила Кэрлин в тот момент, когда Кайл уже хотел отказаться от задания. – Порой сюда приходят около десятка моих коллег. – Вытащив толстую папку, она раскрыла ее и пустилась в подробные объяснения, что требуется отыскать в бумагах для секции судебных разбирательств. – В суде для наших юристов будет жизненно важным доказать, что они действительно прочитали каждый листок, – с нажимом произнесла Кэрлин.

А для фирмы, подумал Кайл, будет жизненно важным, чтобы клиент сполна оплатил эту напрочь лишенную смысла работу. В мозгу пульсировала мысль: через какое-то мгновение он ступит на заветную территорию и двинется по ней, отрабатывая триста долларов в час. «Но таких денег я не стою. Я еще не адвокат».

Стуча каблучками по бетонному полу, Кэрлин покинула темницу. Кайл покосился на забитый папками стеллаж и взглянул на мисс Армстронг, подавленную не меньше его.

– Да-а-а… – протянул он.

Однако Дейл явно горела желанием доказать что-то – то ли себе, то ли ему. Подойдя к стеллажу, она сняла тяжеленную коробку, вытащила несколько папок и с шумом опустила их на стол. С обреченным видом Макэвой направился в противоположный угол комнаты и начал рыться в коробках.

Выудив средней толщины папку, посмотрел на часы: семь пятьдесят утра. Счета в фирме «Скалли энд Першинг» подбивались на основе единого градиента в одну десятую. Одна десятая часа составляет шесть минут. Две десятых – двенадцать, одна целая и шесть десятых часа равны часу тридцати шести минутам. Может, стоит перевести стрелки на две минуты назад, на семь сорок восемь, чтобы до восьми утра вставить в счет две десятых? А не лучше ли раскинуть руки в стороны, сделать глоток кофе и попробовать сосредоточиться, чтобы в семь пятьдесят четыре запротоколировать начало первой рабочей минуты в качестве юриста? Вопрос далеко не праздный. Нравы делового мира требуют от человека агрессии. Сомневаешься? Вставь в счет хотя бы десятую, если не целый час. Смалодушничаешь – тебя обойдет сосед, и ты его уже не догонишь.

На внимательное чтение всей папки ушел час, точнее, одна и две десятых часа. Кайл вдруг осознал: он вовсе не испытывает стыда за то, что «Безмятежный» уже должен ему триста шестьдесят долларов. Черт возьми, каких-то девяносто минут назад он считал себя недостойным и трехсот долларов. Ведь он еще не сдал экзамен! Но сейчас все изменилось. Этот прохиндей у него в долгу, этот мошенник позволил впутать себя в бесконечную тяжбу. И вот кто-то вынужден теперь заниматься чисткой пресловутых конюшен. Голос мести подсказывал Кайлу: «Будь агрессивнее!» Дейл Армстронг за его спиной уже раскрыла вторую папку.

Примерно на середине своей третьей Кайл разрешил себе отвлечься, поразмышлять (за счет клиента) о том, где находится хранилище с делом «Трайлон–Бартин». Где лежат секретные документы, под какой они находятся защитой? Что представляют собой сейфы? В этой комнате никаких технических средств нет, да и кому придет в голову охранять папки с залоговыми обязательствами? Если «Безмятежный» и спрятал свое грязное белье, то уж никак не в пределах досягаемости простодушного новичка.

В мозгу Кайла теснились совершенно посторонние мысли. Странно, идет всего третий час его профессиональной карьеры, а он уже сомневается в трезвости собственного рассудка. Интересно, кем нужно быть, чтобы час за часом, день за днем листать полные абсурда страницы и не свихнуться? Как вообще он представлял себе жизнь начинающего сотрудника? Насколько комфортнее его жизнь в стенах другой фирмы?

Дейл вышла из комнаты, но через десять минут вернулась. Видимо, сидела в туалете, но хронометр свой при этом не выключила.

Обедали они в кафетерии на сорок третьем этаже. В предыдущие дни им приходилось слышать о великолепном качестве местной еды и мастерстве именитых шеф-поваров, о свежайших продуктах, нескончаемом выборе блюд и т. д. Никто не запрещал сотрудникам отправиться на обед в ближайший ресторан, однако дерзнувших было очень и очень мало. Брошюра с изложением политики фирмы лежала на каждом столе, но, помимо нее, имелись и неписаные правила. Одно из них гласило: новичок столуется у себя, за исключением тех редких случаев, когда обед, настоящий обед, в силу ряда причин можно вставить в счет клиенту. Кафетерием с удовольствием пользовались многие партнеры. Для небожителей было важно, чтобы их видели среди масс; они охотно расхваливали кухню и, тратя какие-то тридцать минут на обед, являли собой пример продуктивного отношения к рабочему времени. Выдержанный в стиле ар-деко интерьер кафетерия был уютен, но господствовавшая в нем атмосфера напоминала почему-то тюремную церковь.

На каждой стене висели часы, и посетители при желании могли слышать, как одна за другой текли минуты.

Вместе с Тимом Рейнолдсом Кайл и Дейл уселись за столик возле широкого окна, из которого открывался захватывающий дух вид на центр города. Тим напоминал человека после тяжелой контузии: стеклянные глаза, пустой взгляд, едва слышный голос. Обменявшись впечатлениями о работе с никому не нужными бумагами, троица незлобиво покритиковала своих непосредственных начальников. Еда и вправду удовлетворила бы вкусы любого гурмана, хотя в кафетерий всех троих привел вовсе не голод. Обед служил отличным предлогом хоть на время сбежать от документов.

Но длился он очень недолго. Договорившись встретиться вечером и пропустить по глотку чего-нибудь покрепче – удивительно, но Дейл согласилась, – они вернулись на рабочие места. Два часа спустя Кайл погрузился в ностальгические воспоминания о славных деньках в Йеле, когда он, сидя в собственном офисе, готовил к выпуску очередной номер «Юридического вестника» и командовал десятком подчиненных. Ночные бдения в редакции давали ощутимый результат: журнал выходил восемь раз в год, его с интересом читали адвокаты, судьи, ученые. На последней странице значилось имя главного редактора – его, Кайла, имя. Среди студентов подобной чести удостаивались единицы, в те годы он был Человеком.

А сейчас? Какое падение!

Ничего, уверял себя Кайл, когда-нибудь эта окопная жизнь закончится.

Выводила из себя бесполезная трата времени. «Безмятежный», его акционеры и кредиторы ждут не дождутся дивидендов, получение которых зависит в определенной степени от усилий Кайла Макэвоя. Прочитав девять из тридцати пяти тысяч папок, Кайл пришел к однозначному выводу: этот клиент фирмы должен сидеть за решеткой. Генеральный управляющий, менеджеры, совет директоров – все до единого. Да, корпорацию в тюрьму не упрячешь, но для «Безмятежного» правоохранительная система могла бы сделать исключение.

Что подумал бы Джон Макэвой, если бы увидел сейчас сына? При этой мысли Кайл едва не расхохотался. Отец не стал бы утруждать себя выбором слов, и возразить ему было бы нечего. В данную минуту Макэвой-старший наверняка консультирует какого-нибудь бедолагу или шепотом переговаривается в зале суда с коллегой. Так или иначе, но он имеет дело с реальными людьми и их реальными проблемами. Жизнь отца можно назвать какой угодной, но только не скучной.