Кэрол Дуглас - Черная часовня
– Но как можно решиться никого не судить, когда богатые и известные мужчины ведут тайную жизнь, предавая жен и соблазняя каждую даму на своем пути – или, в лучшем случае, заставляя ее притворяться соблазненной!
– Не каждый мужчина таков, Нелл. Принц Уэльский – признанный распутник. И потом, чем еще ему занять себя? Его мать, кажется, доживет до ста лет, но не позволит ему занять приличный пост в правительстве.
– Ты пытаешься его оправдать.
– Потому что у всех наших поступков, и хороших и плохих, всегда есть причина.
– Даже у Джека-потрошителя?
– Даже у Джека-потрошителя.
– Значит, понять причину его безумия будет равносильно раскрытию его преступлений.
– Ты права. А что касается Брэма – помнишь, я как-то говорила тебе, что считаю красавицу Флоренс слишком холодной? Без сомнения, Брэм того же мнения.
Увидев, что я нахмурилась, примадонна тут же заговорила доверительным шепотом:
– Многие женщины выходят замуж, производят на свет ребенка или двух, после чего отказываются выполнять супружеский долг. Ты понимаешь меня, Нелл?
Я неуверенно пробормотала:
– И Флоренс Стокер…
– …весьма вероятно, относится именно к таким женщинам. Генри Ирвинг занимает все время ее гениального мужа, и днем и ночью. Поэтому Флоренс нашла себе другого мужчину в качестве сопровождения: того, кто не так обременен работой, как ее супруг, – Уильяма Гильберта.
– Не может быть! Гильберт – это же тот распутник и хам, в доме которого состоялся памятный званый обед с принцем Уэльским, где выступали хористки из труппы Д'Ойли-Карта[61]… когда ты внушила Берти, будто ему удалось тебя соблазнить!
Ирен кивнула:
– Однако я уверена, что отношения между Гильбертом и Флоренс не имеют ничего общего с соблазнением. Начнем с того, что она и не захотела бы серьезного романа.
– Почему тогда он крутится вокруг нее?
– Гильберт стремится поддерживать свою репутацию дамского угодника, появляясь на людях под руку с красивой женщиной. Флоренс же получает возможность выходить в свет, чего раньше не могла себе позволить, дожидаясь, пока у мужа появится свободное время. К тому же ей приятно купаться в непрекращающихся похвалах ее красоте без опасения, что кто-нибудь посягнет на нее саму. Идеальное соглашение для них обоих.
– А как же мистер Стокер?
Ирен загадочно улыбнулась:
– О, теперь, когда мы повстречали его в парижском борделе, это настоящая загадка для меня. Случайно ли он там оказался? Часть его работы – быть везде, особенно в кругу сильных мира сего, чтобы продвигать интересы Ирвинга. Либо он просто искал там то, чего не дает ему жена? Признаю, что я не могу с уверенностью сказать, в чем тут дело. Если Флоренс лишь формально называется его женой, он должен чувствовать себя вправе искать удовлетворения на стороне, не особо волнуясь о том, что может принести домой грязную болезнь. Хотя опасность заразиться всегда присутствует в жизни тех, кто любит приключения подобного сорта.
– И поделом им! Фу, Ирен, неужели обязательно обсуждать наших хороших знакомых в таком вульгарном ключе? Не хочу даже думать об этом.
– Вот и не думай. Но ты должна понимать, что большинство людей носит маски, иногда много масок – на все случаи жизни. В разное время и при разных обстоятельствах они ведут себя по-разному. Никто из них не играет одну-единственную роль.
– Ты судишь по людям из мира театра, как, например, этот гадкий хлыщ Оскар Уайльд. Ох! Только не говори мне, что и он изменяет своей хорошенькой жене, Констанции, с другими женщинами!
На лице Ирен на секунду мелькнуло непонятное выражение.
– Нет, думаю, можно с уверенностью утверждать, что Оскар не изменяет ей с другими женщинами.
– Удивительно! Такой самовлюбленный ломака – и остается верен жене!
– Ты видишь лишь броню, которую Оскар тщательно создал и в которой наглухо укрылся, чтобы защитить себя, потому что на самом деле он очень чувствительный человек. Как и Шерлок Холмс.
– Этот господин? Он слишком высокомерен, чтобы притворяться.
– Он бы согласился с тобой, но это не так. Человек логики. Одиночка. Человек, которому якобы не нужны женщины. Что ж, – вдруг лукаво улыбнулась подруга, – по крайней мере, мы можем быть уверены в том, что не встретим Холмса в доме терпимости, Нелл. Если, конечно, ему не придется пробраться туда, преследуя какого-нибудь злодея.
– Что же это получается: все люди – фальшивки? Я – точно нет!
– Ну как же, Нелл, в твоем репертуаре есть несколько ролей, которые ты играешь с завидным постоянством.
– Роли? Какие роли? – возмутилась я.
– Дочь приходского священника. – Ирен так метко изобразила гримаску самодовольной праведности, что я невольно рассмеялась. – Возмущенная гувернантка. – И снова выражение ее лица стало одновременно смиренным и горделивым, будто у героини дешевой мелодрамы. – Невинная старая дева. – Подруга поднесла невидимые очки к глазам и подслеповато заморгала. Пока я хохотала, она добавила: – Или лучше сказать: неискушенная старая дева?
Я перестала смеяться, прикидывая, не стоит ли обидеться, но Ирен уже продолжила:
– А я примадонна. Светская дама. Разочарованная артистка. Замужняя женщина. Искательница приключений. Раскрывательница тайн.
– Неужели среди наших знакомых нет никого, кто не играл бы никаких ролей?
Ирен ответила не сразу, в задумчивости глядя в никуда. Потом вдруг повернулась ко мне с загадочной улыбкой Моны Лизы:
– Конечно есть, Нелл. Есть такой человек.
– Кто?
– Годфри, – просто ответила она, разводя руками, словно для того, чтобы подчеркнуть, что другого ответа и быть не могло. – Годфри.
Пока я ошеломленно обдумывала ее ответ, в комнату снова вошла Элизабет, и мне опять пришлось скрыться за маской «неискушенной» старой девы. Ирен была права в одном: маски подчас действительно оказывались полезными.
Глава двадцать вторая
Приговор Парижу
Все сходились во мнении о том, что Флоренс была очаровательной хозяйкой и создавала уютный дом для своего мужа и его друзей. Во всех смыслах она была женщиной, одобряемой обществом. Согласно стандартам Викторианской эпохи, их брак, пусть и лишенный страсти, был успешным.
Барбара Белфорд. Брэм СтокерЧерез десять минут снова постучали. Когда Ирен распахнула дверь, я увидела высокую, внушительную фигуру мистера Стокера. Его рыжая борода и усы были безукоризненно подстрижены, а серые глаза – серьезны.
Человек с энергичной и приветливой натурой, сейчас он выглядел подавленным. Подозреваю, он страшился этой встречи не меньше меня, под каким бы предлогом Ирен ни зазвала его сюда.
Переступив порог, он посмотрел на примадонну, потом на Элизабет и в конце концов перевел взгляд на меня, и я почувствовала в нем нечто такое, чего не замечала раньше: сдержанность, а также странное волнение.
– Общество прекрасных дам, – приветствовал он нас в своей обычной манере, рывком снимая шляпу, словно сэр Фрэнсис Дрейк перед королевой Елизаветой. Он был неизменно галантен с женским полом, но его любезность никогда не отдавала развязностью.
Теперь, поймав взгляд импресарио, я поняла, что его дружелюбие может быть напускным и что он, похоже, смущен или даже напуган нашим присутствием, словно у нас троих была некая власть над ним, подобная власти муз или фурий.
Я постаралась посмотреть на нашу компанию его глазами. Ирен, как всегда, выглядела изысканно в бледно-голубой шелковой юбке и отделанной рюшами блузе, эффектно украшенной на шее, талии и манжетах синими атласными лентами. Элизабет, как я внезапно осознала, была на удивление хорошенькой и явно умела преподнести себя так, чтобы мужчины ни на секунду не забывали об этом. Сейчас ее красоту подчеркивало шерстяное платье в розовую и кремовую клетку с широким кушаком на талии. Белые воротничок и манжеты создавали впечатление невинности. Впрочем, возможно, даже я казалась привлекательнее, чем на самом деле, из-за расставленных повсюду в комнате живых цветов. На мне было платье из тонкой шерсти шафранного цвета, отделанное аккуратными защипами, с бесчисленными крохотными пуговками и оторочкой медного цвета по горловине, поясу и лифу.
Как бы то ни было, мистер Стокер краснел и кланялся, будто и не он провел полжизни в окружении шикарных театральных див.
Возможно, после того, как я «поймала» его в борделе два дня назад, он чувствовал себя неловко в присутствии женщин, даже таких респектабельных, как мы. Ну как большинство из нас. Судя по всему, ему не довелось увидеть Пинк в доме свиданий, потому что он обращался к ней, как пристало обращаться к хорошо воспитанной, порядочной девушке.
Тем не менее нервозность в его поведении была очевидной, и он чуть ли не волчком вертелся, поворачиваясь то к одной из нас, то к другой, будто все мы были одинаково неотразимы и одновременно пугающи.
