Джорджетт Хейер - Убийство Адама Пенхаллоу
Рэймонд продолжал стоять, пристально глядя на нее. Он заметил, что нос у Делии блестит, а на волосах висят шпильки. Ему казалось, будто все это происходит с кем-то другим. Испуганное лицо Делии было достаточно красноречиво. Никакого другого подтверждения уже не требовалось, но он не мог заставить себя уйти. Ситуация была столь нелепой, что он просто не знал, как себя вести, и продолжал стоять, как некий чужеродный предмет в комнате, полной женских безделушек. Горло сдавило словно обручем, и Рэймонду пришлось пару раз сглотнуть, чтобы произнести хоть слово. В груди у него бушевал пожар, однако голос прозвучал бесстрастно:
– Так, значит, это правда. Ты моя…
Почувствовав, что не может произнести это слово, он изменил фразу:
– Ты мне не тетка.
Закрыв лицо руками, Делия разрыдалась.
– О, Рэймонд, Рэймонд!
Он смотрел на нее и думал, что у нее нет особых причин для отчаяния. Это ведь его жизнь пошла под откос, и вряд ли она сейчас оплакивает ее. В его всепоглощающем горе не было места для сочувствия к женщине, которая сорок лет назад пережила драму и все эти годы влачила жалкое существование. Рэймонд не чувствовал к ней ничего, кроме ненависти.
Делия упала в кресло, продолжая всхлипывать и тереть опухшие глаза. Посмотрев на Рэймонда, она снова залилась слезами:
– Мне так жаль! Прости меня, дорогой!
Ее пустые слова разозлили его еще больше.
– Простить тебя? – бросил он. – Поздновато просить прощения.
– Я не знала… не хотела… я всегда тебя любила!
Рэймонд сжал хлыст, который держал в руках. С его губ были готовы сорваться горькие обидные слова, но он сумел сдержаться.
– Прекрати! – сказал он.
– Если бы ты знал… я сделала все, что смогла…
– Нет, – возразил Рэймонд. – Ведь женщины умеют избавляться от нежеланных детей? Можно задавить ребенка своим телом в постели или придумать что-нибудь еще. Разве трудно было от меня избавиться?
Делия с ужасом уставилась на него.
– Как у тебя язык повернулся? Это грех… Ты не должен так говорить!
– Грех? А подсунуть меня своей сестрице – не грех? Чтобы я вырос в неведении… Господи, что же ты наделала!
– Но Рейчел же обещала! – с отчаянием воскликнула Делия. – Это она все устроила! И дала слово, что никто никогда не узнает. Адам не имел права рассказывать тебе!
В голове у нее мелькнула ужасная мысль. Испуганно всхлипнув, она забилась в угол кресла.
– Зачем он это сделал? Почему?
– Какая разница?
– Так что у него на уме?
– Не знаю.
Делия вскочила, зацепившись ногой за ковер.
– Но как он мог? Он не должен был говорить! И это после стольких-то лет! Адам же обещал!
Делия сделала несколько шагов, протягивая к Рэймонду трясущиеся руки. Но он быстро отгородился от нее столиком с безделушками. Его передернуло от мысли, что эта женщина может прикоснуться к нему.
– Я не знаю, что он задумал. Да это и не важно. Достаточно того, что теперь мне все известно. Нам не о чем говорить. Я приехал, чтобы узнать правду. И я ее узнал. Вот и все.
Рэймонд двинулся к двери.
– Не уходи! Я не представляю, что теперь делать!
– Я тоже не представляю, – жестко ответил он. – Возможно, когда я привыкну к мысли, что я лишь один из отцовских ублюдков, мне будет легче сориентироваться.
– О нет, нет! – растерянно шептала Делия, протягивая к Рэймонду руки.
Но он вышел, не оглянувшись, и через минуту она услышала удаляющийся топот копыт.
Глава 14
Утро не порадовало семейство Пенхаллоу. Хотя слухи о ссоре Рэймонда с отцом еще не успели просочиться с кухни, домочадцы были взбудоражены другими неприятными событиями. Вивьен, спустившаяся к завтраку, когда все уже разошлись и за столом остались лишь Клара, Конрад, Обри и Чармин, неожиданно устроила сцену. Она откровенно высказалась об их манерах, нравственности и привычках, не упустив возможности обличить и самого Пенхаллоу, после чего истерически объявила, что если в ближайшее время она не покинет Тревеллин, то лишится разума. В завершение залепила пощечину поднявшему ее на смех Конраду и выскочила из комнаты, оставив завтрак нетронутым. Чуть позже из библиотеки раздались громкие рыдания – Вивьен решила выплакать свое горе именно там, не без основания решив, что в это непопулярное среди домочадцев место вряд ли кто-нибудь заглянет.
Ее всплеск эмоций всех очень удивил. Несмотря на вспыльчивость, Вивьен никогда не теряла контроля над собой. Все началось с пустяка. Конрад поленился идти к буфету и поставил свою грязную тарелку на ее место за столом. Это привело Вивьен буквально в бешенство.
– Ну разве можно ее винить? – заметил Обри. – Кстати, яичные разводы не самое приятное зрелище. Но наши близнецы, видимо, не разбираются в подобных тонкостях.
– Но чего вопить-то на весь дом? – возмутился Конрад. – Взяла бы да отодвинула тарелку в сторону. Можно подумать, я ей жабу подложил!
– На твоем месте я бы не стала обращать внимание на ее истерики, – сказала Клара. – У нее есть причины нервничать.
– Да, и главная из них – Юджин.
– А она, часом, не беременна? – поинтересовалась Чармин.
Клара потерла переносицу:
– Мне она ничего не говорила. Хотя вполне вероятно, раз она такая неуравновешенная.
– О нет, только не это! – жалобно воскликнул Обри. – Чар, милая, ведь ты так не думаешь? С меня довольно и папаши с близнецами. А тут еще беременные женщины! Ты собираешься провести здесь всю неделю? Я столько не выдержу. Вокруг все так первобытно и вульгарно, а я начисто лишен стадного чувства, без которого тут просто невозможно выжить.
– Напугал, – усмехнулся Конрад, поднимаясь из-за стола. – Все только и ждут, когда ты уберешься, так ты нас достал.
– Прекратите, – попросила Клара. – Мало того что отец ваш выкидывает номера, так теперь и вы с Вивьен туда же.
Скорчив гримасу, Конрад вышел из комнаты. Однако надеждам, что день пройдет спокойно, пришел конец, когда выяснилось, что Вивьен все еще бьется в библиотеке в истерике, а Пенхаллоу, чуть оправившись после нападения на него Рэймонда, с удвоенной силой обозначил свое присутствие в доме. Клэй, не подозревавший о взвинченном состоянии родителя, решил воззвать к его великодушию, проведя перед тем несколько часов в саду, где вышагивал среди деревьев, готовя проникновенную речь, в которой сыновнее почтение удачно сочеталось с мужской непреклонностью. Однако произнести ее ему было не суждено. Один вид его унылой физиономии, нервно двигающегося кадыка и дрожащих рук привел Пенхаллоу в ярость. Он всегда старался навести страх на сыновей и презирал тех, кто не умел скрыть своего испуга. Увидев растерянного Клэя, собравшегося произнести заранее заготовленную речь, Адам осыпал его язвительными насмешками, больно ударяя по самолюбию и разбивая вдребезги остатки достоинства. Смешав сына с грязью, он отпустил его, пообещав, что сделает из него достойного члена семейства Пенхаллоу.
Выйдя из комнаты отца совершенно уничтоженным, Клэй попал в объятия сводной сестры. Та вывела его в сад и из самых лучших побуждений попыталась вселить в него решительность и уверенность в себе. Но поскольку он принимал только ту поддержку, которая была сдобрена изрядной долей лести, ее бодрящие увещевания вызвали в нем лишь досаду. Клэй побежал к матери и стал изливать душу, причем так интенсивно, что в кратчайший срок довел ее до отчаяния.
После очередной бессонной ночи Фейт поздно спустилась вниз. После разговора с Клэем ее терзала головная боль, и ей хотелось тишины и покоя. Однако для Тревеллина это была слишком большая роскошь. Дом был полон людей, и они не радовались ее появлению. В Желтой гостиной сидел Юджин, сочинявший очередное эссе, в библиотеке нервно курила его жена, в угловой комнате штопала чулки Клара, а в холле Чармин и Обри спорили о литературе. В довершение всего в Тревеллин явилась Майра, чтобы узнать, как будут отмечать день рождения Пенхаллоу. Поскольку все, что находилось за пределами ее дома, Майру совершенно не интересовало, она практически не сталкивалась со своим свекром, и его поразительная живучесть не вызывала у нее огорчения.
– Я всегда говорила, что он нас всех переживет! – жизнерадостно сообщила она. – Ведь Пенхаллоу всегда были долгожителями. Его дед умер гораздо позже, чем все ожидали. И до конца дней старался быть в курсе событий. Правда, отец его умер совсем молодым, но там произошел несчастный случай на охоте.
Фейт содрогнулась, а ее золовка спокойно заметила, что не верит во все эти болезни. Доктор Лифтон волен утверждать все что угодно, однако она лучше знает своего брата и может поручиться, что он проживет сто лет.
Фейт не выдержала:
– Если бы он столько не пил! Доктор Лифтон сказал мне, что ни один организм такого не выдержит!
– Время покажет, – ответила Клара, вдевая нитку в иголку.
Сославшись на головную боль, Фейт вышла в сад. Перспектива провести в этом аду несколько лет повергла ее в отчаяние. С появлением Обри в доме постоянно возникали перепалки. При виде его братья не могли удержаться от пренебрежительных реплик, на которые он отвечал в том же духе. Клара эти перебранки просто не замечала, но Фейт они действовали на нервы. Теперь, когда в доме поселился Обри, а Лавди не оправдала ее доверия, Фейт все чаще мечтала об уютной квартирке в Лондоне, где она могла бы жить с Клэем. Мечты помогали ей бежать от действительности, но иногда ей казалось, что все это придет слишком поздно, когда она станет старой и немощной и не сможет радоваться жизни.
