Жорж Сименон - Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке (сборник)
Может быть, этот взгляд ее и притягивал? Может быть, этот широкий невозмутимый мужчина, покуривавший трубку с рассеянным видом, был все-таки другом, а не врагом?
Она бросалась из одной крайности в другую. То начинала страшно волноваться, то злилась, то, наоборот, пыталась быть как можно любезнее. Сначала, убрав со стола, она поинтересовалась:
– Что вы будете пить?
И как только принесла кальвадос, не выдержала и убежала в коридор, вернувшись с заплаканными глазами, то и дело сморкаясь в платок.
За одним из столиков компания играла в карты. Обслуживая их, она разбила стакан. На кухне встала из-за стола, не съев ни крошки.
В конце концов она подошла к хозяйке. Издалека не было слышно, о чем она говорит, но можно было догадаться по жестам. Тереза притворялась, что ей нехорошо, возводила глаза к потолку. Хозяйка пожала плечами:
– Иди, деточка!
Тереза сняла фартук, проверила, чисто ли в зале, и многозначительно посмотрела на Мегрэ.
– Межа, перед тем как ляжешь спать, убедись, что дом судьи по-прежнему под наблюдением двух жандармов, с парадного и черного хода. И что за домом сына Форлакруа тоже следят.
Комиссар встал из-за стола и поднялся по лестнице, одним боком задевая перила, а другим – противоположную стену. Он заметил, что эта часть дома совсем новая. Деревянные поверхности были слишком светлыми, а побелка на стенах еще не успела обсохнуть и оставляла на одежде белые пятна.
Мегрэ зашел в свою комнату и оставил дверь открытой. Подождал, удивился, почти обиделся, выглянул в коридор и улыбнулся.
Кафе внизу еще будет работать час или два. И пусть Межа строит разные невероятные домыслы, услышав голос комиссара в комнате горничной! Он вошел. Тереза ждала его, стоя прямо посреди своей небольшой спаленки. Она распустила тугой узел на затылке, и длинные темные волосы обрамляли ее лицо. Черты его теперь казались тоньше, носик острее, но и взгляд почему-то стал менее искренним.
Мегрэ, усевшись на край кровати, разглядывал ее и молчал. Ей пришлось заговорить первой:
– Уверяю вас, вы ошибаетесь насчет Марселя. Я знаю его лучше, чем кто-либо другой…
Она все время пыталась подобрать правильные интонации, как актер на сцене, но это у нее никак не получалось.
– В доказательство могу вам сообщить, что этим летом мы собирались пожениться.
– Из-за ребенка?
Она не удивилась:
– Из-за ребенка тоже… И вообще… Потому что мы любим друг друга… Что в этом необычного?
– Необычно то, что вы задумались о свадьбе только сейчас, когда ребенку уже три года. Посмотрите на меня, Тереза… Поверьте, лгать мне совершенно бесполезно. О чем Марсель спрашивал вас по телефону?
Она долго смотрела на него, потом вздохнула.
– Что ж, если я сделаю глупость, тем хуже… Он хотел знать, не нашли ли в карманах какую-то бумагу.
– В чьих карманах?
– Убитого, наверное!
– И что вы ответили на этот вопрос? «Нет»?
– Я подумала, что, если бы нашли что-нибудь важное, пошел бы слух и я бы узнала… Но если Марсель задал такой вопрос, это вовсе не значит, что он убил… Повторяю вам, мы должны были пожениться…
– А между тем он почти каждую ночь залезал в окно к Лиз Форлакруа…
– Он ее не любил!
– Странный способ не любить!
– Мужчины, вы сами знаете… Это была не любовь, а что-то совсем другое. Он мне часто говорил… Это была его слабость, порок, от которого он обещал излечиться…
– Неправда!
Она вздрогнула, ожесточилась:
– С чего вы взяли, что неправда? Вы что, присутствовали при этом? Может быть, неправда и то, что я своими глазами видела, как он выходил от судьи, и не через окно, а через парадную дверь? И судья был с ним очень вежлив? И что он обо всем прекрасно знал?.. И кто из нас после этого лучше, честнее?.. Да, я родила ребенка, это правда. Но я не заманиваю мужчин к себе в спальню…
– Прошу прощения! А когда вы видели Марселя в обществе судьи?
– Около месяца назад. Сейчас вспомню… Незадолго до Рождества…
– И вы утверждаете, что они о чем-то договорились? А что сказал вам Марсель, когда вы потребовали объяснений?
Она снова собиралась солгать: это было видно по чуть дрожавшему кончику носа.
– Сказал, чтобы я не беспокоилась… Что все будет хорошо… Через четыре-пять месяцев мы поженимся и купим домик на той стороне пролива, около Шаррона, где нас никто не знает. Он меня любит, понимаете? У него не было никаких причин убивать человека, с которым он даже не знаком…
Шаги на лестнице, потом в коридоре. Звук закрывающейся двери. Это вернулся Межа, который теперь, насвистывая, раздевался и ложился спать.
– И вам больше нечего сказать, милая моя Тереза? Подумайте. Во всем, что вы сейчас мне рассказали, примерно половина правды и половина лжи. И из-за лжи мне сложно будет поверить вам там, где вы сказали правду…
Комиссар встал. Он занимал слишком много места в этой маленькой комнатке. Вдруг, когда он меньше всего ожидал этого, Тереза бросилась к нему на грудь и разрыдалась.
– Ну-ну!.. – приговаривал Мегрэ, словно утешая ребенка. – Все-все. Расскажите, что у вас на сердце…
Она так громко всхлипывала, что Межа, комната которого располагалась прямо напротив, приоткрыл дверь.
– Успокойтесь, дитя мое, иначе вы переполошите весь дом… Вы не хотите сегодня ничего рассказывать?
Она отрицательно качнула головой, не отрывая лица от груди Мегрэ.
– Вы не правы… Ну что ж! Ложитесь спать. Хотите, я дам вам таблетку, которая поможет уснуть?
Она снова, как ребенок, молча кивнула головой, на этот раз утвердительно. Тогда Мегрэ положил таблетку снотворного в стакан для полоскания рта и налил немного воды.
– Завтра утром все будет гораздо лучше, вот увидите…
Она выпила таблетку; все лицо ее было залито слезами. Мегрэ воспользовался паузой, чтобы тихонько выйти.
– Уф-ф!.. – вздохнул он, наконец-то вытягиваясь на своей кровати, которая, как и комнатка Терезы, не слишком подходила ему по росту.
На следующее утро ударил мороз. Ярко светило солнце. Тереза, подавая комиссару завтрак, сердилась еще больше вчерашнего. Межа отыскал-таки брильянтин у местного парикмахера и теперь источал привычное зловоние.
Мегрэ, сунув руки в карманы, пошел прогуляться. Он разглядывал возвращавшихся с моря заводчиков мидий, полные раковин сетки и корзины, зеленоватое у горизонта море, мост, который он так ни разу и не перешел. За мостом виднелось некое подобие морского курорта с несколькими маленькими дачами, прятавшимися за соснами.
Перед домом судьи прохаживался жандарм. Ставни были открыты. Все это вместе составляло небольшой особый мир, и Мегрэ начинал к нему привыкать. Кто-то с ним здоровался, кто-то подозрительно косился. Повстречался мэр, загружавший корзины с мидиями в кузов грузовика.
– Утром вам пришло несколько телеграмм. Я положил их на стол в кабинете. Кажется, вас еще ждет лейтенант из жандармерии…
Было позднее утро. Сегодня Мегрэ долго и сладко спал. Он спокойно пошел по направлению к зданию мэрии, как когда-то, в периоды затишья, не спеша прогуливался в сторону набережной Орфевр, проходя через кварталы Сен-Антуан и остров Сен-Луи.
Гипсовый бюст Республики стоял на месте. Потрескивала печка. На столе – запечатанная бутылка белого вина и несколько стаканов; наверное, это был жест вежливости со стороны мэра.
Лейтенант жандармерии зашел вместе с Мегрэ. Комиссар снял пальто, шляпу и уже хотел задать вопрос, как вдруг замер, приятно удивленный взрывом детских голосов и смеха, внезапно хлынувших в окно. Оказывается, прямо напротив мэрии располагалась школа, в которой только что началась перемена. Ребятишки высыпали на залитый солнцем двор. Лужи замерзли, и мальчишки, разбежавшись, катались по ним, издавая характерные звуки скользящих по льду башмаков. Мельтешение красных, зеленых, синих шарфов, курток, платков…
– Слушаю вас, лейтенант. Что с Марселем Эро?
– Пока не нашли. Болота в тех местах огромные. Приходится по очереди справляться в одной ферме, потом в другой… В это время года некоторые дороги там вообще непроходимы. Есть фермы, до которых только по воде и можно добраться…
– Что с судьей?
– Тишина и спокойствие. Никто из дома не выходил, никто не входил, кроме двух служанок сегодня утром.
– Альбер Форлакруа?
– Отправился в море, как обычно. Один из моих людей глаз с него не спускает… Особенно учитывая, что у него репутация очень вспыльчивого малого. Иногда на пустом месте такие приступы гнева бывают, что…
Не было ли некоторого позерства в том, что комиссар спокойно грел спину у печки, не торопясь раскуривал трубку, между тем как на столе лежали свежие телеграммы? А может быть, ему просто не хотелось сбиваться с мысли, а делать все по очереди, сначала узнав то, что произошло в Л’Эгийоне, и только потом занявшись новостями из других мест?
