Сновидения - Робертс Нора

– Может, дашь мне часть из списка воспитанников мужского пола? Я бы к ним повнимательнее пригляделся. В течение дня, как выдастся свободная минутка.

– Ладно. Перегоню тебе несколько фамилий с их данными. Если руки не дойдут – дай мне знать. А сейчас я побежала. Я сговорилась с Пибоди, что мы встретимся у Розетты Вега. Оповестим ее о находке и посмотрим, вдруг ей будет что сказать.

– А Фрестер сегодня днем выступает в главном банкетном зале отеля «Рорк-палас». Зал заказан.

Ева подняла задумчивый взор.

– Правда?

– Поразительное совпадение, да? Это лекция на официальном ланче, мероприятие будет идти с двенадцати до двух. Я понятия не имел. В такие мелочи, как бронирование помещений под мероприятия, я не вникаю, но я решил поинтересоваться, чем он намерен заняться в Нью-Йорке, – и вот пожалуйста. После его выступления предусмотрено двадцать минут на вопросы и ответы.

– Очень кстати. Вопросы к нему у меня как раз есть. Спасибо. Ну, я пошла.

– Как будут появляться новые имена жертв, присылай мне, хорошо?

– Ладно. – Она положила руки ему на плечи. – Иди покупай свою солнечную систему.

– Надо еще подумать, куда я ее втисну.

– Это правильно. – Она поцеловала мужа и отправилась сообщать несчастной женщине, что она может распрощаться с последними надеждами, за которые столько лет отчаянно держалась.

Ева втиснула машину в ряд машин, запаркованных вдоль тротуара. Зажиточный район, отметила она. Симпатичные, чистенькие таунхаусы и кондоминиумы, сверкающие витрины магазинов, кафе и ресторанов. Собачники, няньки, прислуга уже вовсю занимались своими обычными для этого часа делами, наряду со спешащими на работу немногочисленными мужчинами и женщинами в дорогих пальто и дорогой обуви.

Одно из дорогих пальто скользнуло в пекарню, и до Евы донесся запах свежей выпечки. Слуха коснулся гомон бегущих на занятия школьников, многие из которых были в щегольской форме.

Тут из-за угла вывалилась Пибоди в своем мешковатом фиолетовом пальто и ковбойских сапогах розового цвета.

– Вроде и не так холодно… – были ее первые слова. – Может быть. Морозно, но жить можно. Не думаю, что… – Она замолчала и, как какой-нибудь ретривер, повела носом. – Чуешь? Это вон из той пекарни. Господи, ты чувствуешь этот запах? Мы должны…

– Нельзя приходить к человеку, чтобы сообщить о смерти племянницы, и приносить с собой запах сдобных булочек.

– Скажи уж – сдобную задницу. У меня такое ощущение, что я от одного этого запаха уже пару фунтов прибавила.

– Тогда давай спасем твою задницу от лишних фунтов и сделаем то, зачем пришли.

Ева подошла к двери одного из тех самых симпатичных таунхаусов и нажала кнопку звонка.

Вместо обычного электронного контроля безопасности практически сразу распахнулась дверь. Перед ними стояла приятная, привлекательная женщина в сером костюме.

– Забыла свой… – начала она и осеклась. – Ой, прошу прощения. – Она пригладила черные вьющиеся волосы. – Я думала, дочь вернулась. Вечно что-нибудь забудет, как в школу идет, вот я и… Ой, простите, – снова сказала она со смехом. – Чем могу вам помочь?

– Вы – Розетта Деладжо?

– Да, это я. Вообще-то, мне самой через несколько минут уходить, иначе на работу опоздаю. Так что…

– Я лейтенант Даллас, а это детектив Пибоди. – Ева достала жетон. – Управление полиции и безопасности Нью-Йорка.

Женщина взглянула на жетон и медленно подняла глаза на Еву. Беспечный смех в ее глазах потух и уступил место старому, вспыхнувшему с новой остротой горю.

– О… О, Лупа. – Она поднесла руку к сердцу. – Вы насчет Лупы, да?

– Да, мэм. Мне очень жаль, но…

– Пожалуйста, не нужно. Не надо ничего говорить мне здесь. Входите, пожалуйста. Давайте присядем. Я сейчас кликну мужа, и мы присядем. И вы мне расскажете, что случилось с Лупой.

9

– Все эти годы… – Розетта сидела в красиво обставленной, уютной гостиной, держа мужа за руку.

Хуан Деладжо был в безупречно отглаженной зимней форме, в начищенных до блеска полицейских ботинках. У него было запоминающееся лицо с рублеными чертами, смягченными глубоко посаженными глазами под темными ресницами.

– Мне кажется, я всегда знала, – начала Розетта. – Знала, потому что она ни за что не сбежала бы из дома, как считали некоторые. Мы с ней любили друг друга, и на тот момент ни у одной из нас никого больше и не было.

– Какое-то время она провела в учреждении под названием Обитель.

– Да. Для нас обеих это было очень тяжелое время. Когда на меня напали и я попала в больницу, о ней некому стало заботиться. Об этом заведении я знала от подруги, вот и устроила девочку туда. Они там были так добры! Взяли ее за какую-то смехотворную плату, поскольку что-то более серьезное мне было не по карману. Один из наставников даже каждый день приводил ее ко мне в больницу. Но все равно это было тяжело. Я знала, что там живут трудные подростки, а моя Лупа была такой невинной… Моложе своих лет, понимаете? Но я боялась, если ее у меня заберут и поместят в детский дом, то обратно могут и не отдать.

– А вопрос о вашем опекунстве возникал?

– Нет, нет, но… Я сама была совсем молодая, еще и гражданства не было. Поэтому мне было чего бояться, но я думала, что в Обители она будет в безопасности, и так оно и оказалось. Ей там неплохо жилось, хотя мисс Джонс говорила мне, что Лупа тоже боялась, что я ее брошу. Мы это обсуждали с психотерапевтом.

– В деле сказано, что когда она вернулась домой, то стала поздно приходить из школы, но не объясняла, где была и чем занималась.

– Это было так на нее не похоже – что-то скрывать. Она была послушной девочкой. Может, даже слишком послушной – боялась сделать что-нибудь не так, даже самую малость, боялась, как бы от нее не отказались. Поэтому я не стала ее наказывать. Надо было мне тогда проявить строгость! – сказала она и в отчаянии взглянула на мужа.

Тот лишь качнул головой и поднес к губам ее руку.

– Я сказала, что хочу познакомиться с ее новыми друзьями, что можно было бы пригласить их на пиццу, или я могла бы приготовить что-то сама. Она отвечала уклончиво – дескать, может быть, когда-нибудь… Она не грубила, была со мной ласкова, и я уступила. Пустила на самотек. Я подумала, может, ей просто пока не хочется делиться, да и что ей сидеть одной дома, если я все равно на работе? Она хорошая девочка, и у нее появились друзья. Вдруг это поможет ей справиться с горем? Ведь она очень горевала и по-прежнему продолжала спрашивать, почему ее мама и папа умерли. Может, это она виновата? Может, она сделала что-то не так? Была недостаточно хорошей? А может, это они были недостаточно хорошими?

Она посмотрела на усеянный фотографиями стол. Ева взяла один снимок, на нем была сестра Розетты, молодая и счастливая. Сходство было поразительное.

– Какое-то время Лупа общалась с нашим священником, но вопросы у нее оставались, особенно после того, как напали на меня.

– Розетту ограбили, – пояснил Хуан. – Напали двое, она была ранена. Она им все отдала без звука, и все равно ведь, мерзавцы, пырнули ножом. Вы же знаете, как это бывает, лейтенант.

– Да уж знаю…

– Все это видела из окна одна женщина, она и вызвала полицию, – продолжала Розетта. – Потом из-за ранения меня госпитализировали, и я какое-то время не могла заботиться о Лупе, поэтому ей грозил детдом. Тогда-то я и попросила пристроить ее в Обитель, и это удалось. Лупа…

Голос ее дрогнул, но потом она снова взяла себя в руки.

– Когда я пострадала, она жутко напугалась. И стала задавать еще больше вопросов. Что она сделала или чего не сделала? Почему с теми, кого она любит и кто любит ее, случаются такие страшные вещи?

– Это обычное дело, – сказала Пибоди. – Дети в таком возрасте считают, что все вертится вокруг них. Ну, то есть… все хорошее случается, потому что они себя хорошо ведут, а плохое – потому что они провинились.

– Да, именно так было с Лупой. Вот я и подумала, что общение с друзьями, с подружками, ее ровесницами, не знавшими такой утраты, пойдет ей на пользу. А потом… прихожу вечером домой – а ее нет. Звоню – не отвечает. Я ждала и ждала, опросила всех соседей, одноклассников, всех, кого только смогла вспомнить. Никто не знал, куда она ушла, где она. Тогда я пошла в полицию.