Стивен Кинг - Заклятие параноика (сборник)
Тут его перебил Дэвид Олдли, и, хотя на лице его сияла улыбка, я догадался, что он вовсе не шутит.
– И Стивенс уже был тогда здесь, да, Джордж?
Джордж взглянул на лакея:
– Это был ты, Стивенс, или твой отец?
Стивене позволил себе улыбнуться – еле заметно, скромно, уголками губ.
– Поскольку с 1919 года прошло вот уже шестьдесят пять лет, сэр, скорее всего то был мой дедушка.
– Таким образом, эта должность передается у вас по наследству? – предположил Олдли.
– Можно сказать и так, сэр, – вежливо ответил Стивене.
– Теперь, когда я вспомнил об этом, – сказал Джордж, – мне начинает казаться, что между тобой и твоим… – ты, кажется, сказал дедом, Стивене?.. – существовало большое внешнее сходство.
– Да, сэр, именно.
– И если бы тебя можно было поставить рядом с ним, Стивене, я вряд ли мог бы отличить тебя… э-э… от дедушки, кажется, именно так ты назвал его, Стивене?
– Совершенно верно, сэр, так.
– Итак, если б вас можно было поставить рядом, я бы затруднился определить, кто есть кто… Но ведь это невозможно, не так ли, Стивене?
– Именно так, сэр.
– Я сидел в игровой комнате, она находилась там же, вот за той маленькой дверцей, и раскладывал пасьянс. И именно тогда, в первый и единственный раз, видел Генри Броуера. Нас было четверо, мы собирались сесть играть в покер и ждали только пятого игрока. И тут вдруг Джейсон Дэвидсон заявил, что Джордж Оксли, который обычно был нашим пятым, сломал ногу и лежит в постели, закованный в гипс и с ногой на этой дурацкой подвеске. Я подумал, что этим вечером игры уже не будет. Мне претила сама мысль о том, что предстоит провести долгий пустой вечер, что мне будет просто нечем отвлечься от горьких мыслей и воспоминаний, кроме как раскладыванием пасьянса и поглощением виски в количестве, способном затуманить мозг, как вдруг мужчина, сидевший в дальнем конце комнаты, произнес приятным и тихим голосом: «Если вы, джентльмены, имеете в виду покер, то буду просто счастлив присоединиться к вам. Если вы, разумеется, не имеете ничего против».
Все это время лицо его загораживала газета «Нью-Йорк уорлд», а потому только теперь я мог разглядеть его как следует. Это был молодой человек с лицом старика, если вам, конечно, понятно, что я имею в виду. Я увидел на его лице те же неумолимые отметины, что появились и на моем… после смерти Розали. Впрочем, не совсем. Судя по волосам, рукам и походке, джентльмену этому никак не могло быть больше двадцати восьми, но горький опыт оставил свой след и на лице, и в выражении глаз. Они, эти глаза, смотрели очень грустно – не просто грустно, даже как-то загнанно. Но в целом это был довольно привлекательный молодой человек с коротко подстриженными усиками и темно-русыми волосами. На нем был весьма симпатичный коричневый костюм, верхняя пуговка на рубашке расстегнута.
«Позвольте представиться, Генри Броуер», – сказал он.
Тут Дэвидсон кинулся через всю комнату пожать ему руку. Руку, которую мистер Броуер и не думал протягивать ему, она лежала у него на коленях. И тут случилась довольно странная вещь: Броуер уронил газету, вскинул обе руки вверх и даже развел их немного в стороны, избегая рукопожатия. А лицо его исказил неподдельный страх.
Дэвидсон замер с протянутой рукой. Бедняга, он был в полном смятении и растерянности. Ведь ему едва исполнилось двадцать два – Господи, как же молоды мы были тогда! – и вид, и повадки у него были какие-то щенячьи.
«Извините, – самым серьезным тоном заметил Броуер, – но я никогда не пожимаю рук!»
Дэвидсон растерянно заморгал.
«Никогда? – спросил он. – Как, однако же, странно… Но почему нет? – Я, кажется, уже говорил вам, было в нем что-то щенячье. Надо сказать, что Броуер с достоинством вышел из положения. Не просто с достоинством, но и с открытой (хотя и немного настороженной) улыбкой».
«Видите ли, я только что прибыл из Бомбея, – ответил он. – Очень своеобразный, густо населенный и грязный город, где полным-полно всяких заразных болезней, эпидемий и прочее. Тысячи стервятников сидят на городских стенах и ждут своей добычи. Я прожил там два года с торговой миссией и напрочь отвык от западной традиции пожимать людям руки. Знаю, здесь это может показаться глупым, странным, даже невежливым, и тем не менее никак не могу заставить себя сделать это. Буду страшно признателен, если вы извините меня и не станете держать обиды…»
«При одном условии», – перебил его Дэвидсон.
«Каком же?»
«Если вы немедленно усядетесь за стол и разопьете с нашим Джорджем по стаканчику виски, а я тем временем сбегаю за Бейкером, Френчем и Джеком Уилденом».
Броуер улыбнулся, кивнул и отложил газету. Дэвидсон, сложив колечком два пальца, показал мне, что все о'кей, и поспешил за остальными игроками. Мы с Броуером уселись за обтянутый зеленым сукном стол, но, когда я собрался налить ему виски, он поблагодарил, отказался и заказал себе отдельную бутылку. Я приписал это все той же странной суеверной боязни и промолчал. Я знал немало людей, до смерти боявшихся микробов и разной заразы, знал, что мнительность эта порой принимает весьма странные формы… думаю, что и вам известны подобные случаи.
Все дружно закивали в знак согласия.
«Славно все же оказаться здесь… – заметил Броуер. – Видите ли, там, в Индии, я избегал общения, да и вернувшись, тоже долго был довольно одинок. А человеку, знаете ли, негоже все время быть в одиночестве. Мне кажется, даже самые эгоцентричные и самодостаточные люди должны испытывать немалые страдания, будучи лишенными простого человеческого общения». – Произнес он это с изрядной долей пафоса, и я согласно кивнул. Я и сам испытал, что такое одиночество, темными ночами в окопах. И изведал еще более мучительное чувство, узнав о смерти Розали.
На душе у меня потеплело, и я даже начал испытывать к нему нечто вроде симпатии, несмотря на всю его эгоистичную эксцентричность.
«Должно быть, Бомбей – совершенно потрясающий город», – заметил я.
«О да, потрясающий и… ужасный! Там бытуют понятия и традиции, на наш взгляд, совершенно немыслимые. А их реакция на автомобили просто смешна, особенно у ребятишек. Они шарахаются от них в полном ужасе, а затем бегут следом целые кварталы. И еще они страшно боятся аэропланов и абсолютно не способны понять, как эта штука может подняться в воздух и летать. Разумеется, мы, американцы, глядим на все эти хитроумные изобретения с полной невозмутимостью, я бы даже сказал… с излишним благодушием… Но уверен: вы точно бы так же реагировали на их чудеса. Ну, к примеру, я чуть не сошел с ума, впервые увидев следующий фокус: сидит себе на углу попрошайка, потом вдруг заглатывает целый пакетик стальных иголок, а после этого преспокойненько извлекает их из открытых ран на кончиках пальцев! И для всех дикарей, населяющих те края, в том нет ничего особенного! Они принимают это как должное… – Затем, после паузы, он добавил мрачно: – Думаю, две наши великие культуры никогда не сольются воедино. Просто каждый будет наслаждаться своими чудесами. Ведь проглотить пакетик стальных иголок для любого американца, ну, как вы или я, означает одно: медленную мучительную смерть. А что касается автомобилей…» – Тут он умолк, и лицо его помрачнело.
Я уже собрался поддержать беседу сам, но в этот момент в дверях появился Стивенс-старший с заказанной Броуером бутылкой виски, а следом за ним ввалились Дэвидсон и остальные наши.
Дэвидсон предварил церемонию представления следующими словами:
«Я рассказал друзьям о вашей… маленькой причуде, Генри, так что можете не волноваться. Знакомьтесь, это Даррел Бейкер… Вот этот грозного вида мужчина с бородой – Эндрю Френч. И наконец, прошу любить и жаловать, Джек Уилден! А с Джорджем Грегсоном вы уже знакомы».
Броуер улыбался и кивал каждому – вместо рукопожатия. Достали покерные фишки и три нераспечатанные колоды карт, деньги были обменены на жетоны, и игра началась.
Играли мы часов шесть, и я выиграл где-то около двухсот долларов. Даррел Бейкер, игрок не особенно сильный, проиграл около восьмисот (и при этом и глазом не моргнул, еще бы, ведь отец его владел тремя крупными обувными фабриками в Новой Англии!); на остальных пришлось примерно поровну, за вычетом моего выигрыша. У Дэвидсона оказалось на несколько долларов больше, у Броуера – меньше. Впрочем, винить последнего в том было бы несправедливо – весь вечер карта ему шла из рук вон плохая. Причем несколько раз мне показалось, что он выигрывал блефуя – так хладнокровно и дерзко, как мне самому и не снилось.
И еще я заметил одну любопытную вещь: несмотря на то что к концу игры он в одиночестве прикончил целую бутылку виски, ни малейших признаков опьянения не наблюдалось. Речь оставалась членораздельной, умение играть в покер ни разу не подводило, да и идефикс по-прежнему при нем. Выиграв очередную партию, он не прикасался ни к разменным деньгам, ни к жетонам и, оставив все на кону, лишь просил записать на его счет. А когда Дэвидсон случайно поставил свой бокал рядом с его локтем, Броуер резко отпрянул, едва не разлив при этом свое собственное виски. Бейкер вытаращил глаза от удивления, Дэвидсон сделал вид, что ничего особенного не произошло.
