Лиза Марклунд - Бесследно исчезнувшая
Нина уставилась на нее: в этой женщине было что-то не от мира сего.
– У тебя фотографическая память? – спросила она.
– Таковой не существует, – ответила Ламия. – Зато у меня эйдетическая память, от греческого слова эйдос, образ.
Нина не поняла ответа и не знала, что ей сказать.
– У Ингемара Лерберга, кстати, не было заданий ни от каких разведок, во всяком случае по данным его персонала, – спокойно продолжила похожая на Барби женщина.
– Если задание секретное, персонал, наверное, не стал бы рассказывать тебе об этом, – предположила Нина.
Ламия и бровью не повела.
– Они никогда не слышали разговоров ни о какой курьерской почте или транспортах с секретными грузами, хотя и организуют все, и оформляют все бумаги…
Нина пыталась вычленить что-либо интересное из услышанного сейчас.
– Почему паспорт находился у Норы в сумке? – перебила она собеседницу.
Ламия удивленно захлопала длинными ресницами.
– Он ведь не нужен, когда идешь за покупками, – пояснила Нина. – У нее же были с собой права и идентификационная карта.
Ламия улыбнулась:
– У фирмы Ингемара Лерберга три крупных клиента, обеспечивающих девяносто процентов ее оборота: Panama General Cargo, Philippines Shipping Lines и Cargo International España…
Она продолжила приводить разные цифры, но Нина не слушала ее.
Единственный случай, когда паспорт был необходим, так это если требовалось отправиться куда-то за пределы Шенгенской зоны. Возможно, некоторые авиакомпании могли потребовать его в качестве документа, удостоверяющего личность, но обычная идентификационная карта действовала почти повсюду в Европе, кроме Великобритании.
– Где исчезла сумочка Норы? – спросила Нина, и Ламия замолчала на половине фразы.
– В кафе. Оно находится на первом этаже.
Ответ прозвучал сразу же без толики сомнения.
– Свидетели были?
– Из рапорта неясно.
Нина потеребила свой хвост.
– Ты не могла бы оказать мне любезность и подвинуться немного?
Она потянулась к телефону, стоявшему позади Ламии.
– Да ради бога, конечно, – сказала блондинка и встала со стола.
– И не могла бы закрыть дверь за собой, когда уйдешь?
– Естественно, – ответила Ламия и засеменила из комнаты на высоких каблуках.
Нина подняла трубку и сделала глубокий вдох. Она медленно набрала номер коллег из Наки, действуя наобум. Когда коммутатор ответил, представилась сотрудником Государственной криминальной полиции и спросила комиссара Лундквиста, который на местном уровне занимался случаем Лерберга. Ее соединили без вопросов.
Лундквист пребывал не в лучшем настроении, когда наконец ответил.
– Сумочка Норы Лерберг? Я ничего не знаю ни о какой украденной сумочке, когда она якобы пропала?
– Ее паспорт лежал в ней. Она получила новый 13 декабря прошлого года…
– Это же полгода назад!
Нина посмотрела на свою закрытую дверь, радостная, что никто не слышит ее.
– Я хотела бы знать, как все происходило, когда ее сумочка исчезла. Как она описала это в своем заявлении…
Что-то загремело на заднем плане, раздался какой-то крик.
– Послушай, Хофман, здесь такие события происходят…
– Из той серии, что нам надо знать?
Комиссар громко вздохнул:
– Сегодня утром одного из наших местных дарований нашли подвешенным на суке дерева около Кроктрескена, голого и измазанного медом, с пластиковым пакетом на голове.
Нина вздрогнула, словно от удара:
– Местное дарование?
– Бродяга из Орминге.
– Он мертв?
– На сто процентов. Поэтому, если ты извинишь…
Голый, измазанный медом, задушенный пластиковым пакетом?
Подвешенный к суку дерева?
Подвешенный к суку дерева?!
Картинки пронеслись у Нины в голове, названия, методы.
– Подвешен за колени спиной вниз, связанные руки обхватывают ноги?
Лундквист потерял дар речи. В трубке воцарилась тишина. Потом он закашлялся.
– Как…
La Barra.
– Я приеду к вам, – сказала она. – Сразу же. Кроктрескен, говоришь?
– Что?..
Ловиса Олссон жила в по-настоящему роскошной, украшенной резьбой по дереву вилле на Викингавеген в Сальтшёбадене, с гаражом на три машины и большой открытой верандой со стороны моря. Анника припарковалась на улице перед ней, вылезла наружу под проливной дождь, заперла машину и огляделась. На газоне она не увидела ни намека на прошлогодние листья, фруктовые деревья были ухожены, около фундамента дома из земли торчали несколько тюльпанов. За гаражом виднелась рама для качелей, брезент на земле, вероятно, закрывал бассейн.
Входная дверь была двустворчатой, украшенной инкрустацией и снабженной как бронзовой «стучалкой», так и звонком. Немного посомневавшись, она нажала на звонок и довольно долго слушала, как его звук эхом отдавался внутри, прежде чем ей открыли. И вопреки ее ожиданиям это сделала не одетая соответствующим образом прислуга, а сопливый мальчонка. Он уставился на нее с широко открытым ртом, темнокожий, с черными курчавыми волосами и мягкой игрушкой в руке.
– Мама дома? – спросила Анника.
Мальчик внимательно посмотрел на нее.
– Как тебя зовут? – поинтересовался он.
– Анника. А тебя?
– Входи! – крикнула Ловиса откуда-то из утробы дома.
– Марк, – сказал мальчик и убежал.
Анника шагнула внутрь и закрыла за собой дверь.
Ловиса торопливо вышла в прихожую, ненакрашенная и с растрепанными волосами. На руках она держала девочку с массой косичек на голове, точно как у Серены.
– Добро пожаловать, – сказала она и пожала гостье руку. – У меня дети дома сегодня, надеюсь, они не помешают нам, их простуда, похоже, никогда не кончится при этом вечном дожде…
Анника сняла куртку. Вода с нее попала на пол прихожей. Ловиса развернулась и пошла впереди Анники через огромную гостиную.
– Я немного удивилась, когда ты позвонила, – сказала она, бросив взгляд через плечо. – Разве было недостаточно нашей встречи вчера, у Терезы?
– Не совсем, – ответила Анника.
Ловиса отвела взгляд, явно озабоченная. Она направилась на кухню.
– Мне скоро в детскую поликлинику с Марком…
Кухня оказалась гигантской, с полом из черного и белого мрамора и встроенной мебелью, никаких шкафов, исключительно полки. На потолке горели разноцветные светодиодные лампы. Посередине стояла барная стойка из черного гранита со встроенным освещением. Анника раньше видела подобное только в журналах по домашним интерьерам.
– Ты, похоже, лучше других знаешь семейство Лерберг, – сказала Анника и села на высокий барный стул. На гранитной поверхности перед ней лежали несколько хлебных крошек.
– Это будет в газете? – спросила Ловиса обеспокоенно.
– Вероятно, – ответила Анника. – Ты против?
Ловиса посадила маленькую девочку на барный стул.
– Мне надо поставить фильм Марку, – сказала она и ушла.
Анника осталась один на один с малышкой, которая сидела рядом с ней и не спускала с нее настороженного взгляда, явно готовая закричать и расплакаться в любой момент, если ей что-то не понравится. От потолочного светильника на черной поверхности между ними образовалось ярко-синее пятно. Анника попыталась сфокусироваться на нем, но ее глаза постоянно встречались с глазами ребенка, и она видела в них немую злость Серены, во всяком случае, такое у нее создалось впечатление.
– Тебя как зовут? – спросила Анника, не придумав ничего лучшего.
Слезы потекли по лицу девочки, она попыталась слезть со стула. Анника в отчаянии огляделась в поисках чего-нибудь подходящего, чтобы отвлечь ребенка, но прежде чем преуспела в этом, на кухню вбежала Ловиса и заключила дочь в объятия.
Анника убрала волосы с лица, незаметно смахнула хлебные крошки на пол, достала блокнот и ручку и поместила их на стол перед собой.
– Какой у вас красивый дом, – заметила она.
– Спасибо, – улыбнулась Ловиса.
– Вы давно живете здесь?
– Мы купили его, когда я ждала Марка.
Анника улыбнулась и попыталась расслабить плечи. Итак, Ловиса и ее супруг были очень богаты. Ее одолело любопытство. Она чуточку наклонила голову, написала в блокноте время и дату и сконцентрировалась на них, словно это имело какое-то значение.
– А где работает твой муж? – поинтересовалась она непринужденно.
– В МВФ, – ответила Ловиса.
Анника удивленно моргнула.
– В Международном валютном фонде, – объяснила Ловиса. – Их офис находится в Женеве, хотя деньги мы получаем не оттуда. Мой отец владеет несколькими бутиками «Иса».
Анника снова опустила взгляд в свой блокнот. Ловиса поняла суть ее вопроса, она почувствовала, как ее щеки покраснели.
– Мой муж родился в Швеции, – продолжила Ловиса, и ее голос стал теперь ровнее и суше, чем раньше. – Его родители из Найроби, оба врачи, отец Самуэля заведует отделением интенсивной терапии в Сёдерской больнице, именно он занимается Ингемаром.
