Завещание - Гришэм Джон
Жеви оставил его там – пусть хоть утонет, ему все равно – и вернулся в комнату, скомкал простыни и попытался хоть немного убрать, после чего отправился вниз за чашкой крепкого кофе.
Было почти два часа, когда Уэлли услышал рокот мотора приближающейся машины. Жеви припарковался на берегу. Американца видно не было.
Потом откуда-то снизу показалась голова. Под глазами у американца залегли темные тени, бейсболка была натянута на лоб. Открыв пассажирскую дверцу, Жеви помог мистеру О’Рейли выбраться. Уэлли, подскочив к машине, вытащил из нее сумку и кейс. Он хотел поприветствовать мистера О’Рейли, но момент оказался неподходящим: тот производил впечатление тяжело больного человека. Кожа у него страшно побледнела, он весь был покрыт испариной и слишком слаб, чтобы идти самостоятельно. Уэлли проводил их до кромки воды и помог провести американца по шаткой дощечке на борт. Жеви практически нес мистера О’Рейли на себе до самых ступенек, ведущих на мостик, потом по узкому проходу – на маленькую палубу, где того ждал гамак, в который Жеви его и закинул.
Когда они вернулись на палубу, Жеви запустил двигатель, а Уэлли отвязал концы.
– Что это с ним? – спросил парнишка.
– Пьян в стельку.
– Но еще только два часа.
– Он уже давно пьян.
“Санта-Лаура” медленно отчалила от берега и, двигаясь вверх по реке, поплыла мимо Корумбы.
Нейт видел, как город проплывает мимо. Над ним на металлической раме, покоящейся на четырех столбах, был натянут тент из плотного зеленого брезента. К двум столбам был привязан его гамак, слегка раскачивающийся в такт движению. Тошнота подкатила вновь. Нейт старался не двигаться. Ему хотелось, чтобы все вокруг замерло. Корабль медленно шел вверх по реке, на которой царил полный штиль. Не было и намека на ветер. Нейт лежал, глубоко утонув в гамаке, и пялился на темно-зеленый брезент, натянутый над головой. Он попробовал собраться с мыслями. Это оказалось трудно, потому что голова кружилась и болела. Чтобы сосредоточиться, требовалось сделать неимоверное усилие.
Перед отъездом Нейт из номера позвонил Джошу. Приложив к голове пакеты со льдом и обхватив ступнями ведро холодной воды, он набрал номер и постарался придать голосу нормальное звучание. Жеви ничего не сказал Валдиру – Валдир ничего не сообщил Джошу. Никто ничего не знал, кроме них двоих, и они решили сохранить происшествие в тайне. На судне алкоголя не держали, и Нейт поклялся оставаться трезвым до самого их возвращения. Да и как можно было бы найти выпивку в Пантанале?
Если Джош что-то и заподозрил, то голосом себя не выдал. Его сотрудники еще на рождественских каникулах, но дел у него, как всегда, по горло и так далее. Все как обычно.
Нейт сказал, что чувствует себя превосходно. Арендованное судно имеет вполне приличный вид, а теперь и последние неполадки устранены. Все с нетерпением ждут отплытия.
Когда он повесил трубку, его снова вытошнило, потом он опять постоял под душем, затем Жеви помог ему дотащиться до лифта и проволок через вестибюль.
Река сделала плавный поворот, еще один, и Корумба исчезла из виду. По мере того как пароходик набирал скорость, интенсивность движения на реке уменьшалась. Нейт видел, как бурлит в кильватере грязно-коричневая маслянистая вода. Парагвай имел здесь ширину менее сотни ярдов и стремительно сужался. Они проплыли мимо хлипкой лодочки, груженной зелеными бананами. Два сидевших в ней маленьких мальчика помахали ему.
Размеренный стук мотора и на скорости не прекратился, как надеялся Нейт, но стал глуше. Все судно вибрировало в такт этому стуку. Не оставалось ничего другого, как смириться с этим. По поверхности воды пробежал легкий ветерок. Нейт попробовал покачаться в гамаке. Тошнота прошла.
“Не думай о Рождестве, о доме, о детях, о поруганном прошлом и забудь о своих дурных привычках”, – приказал себе Нейт. Срыв не состоялся. Это судно стало его клиникой.
Жеви – его врачом. Уэлли – нянькой. В Пантанале он завяжет и больше никогда не будет пить.
Сколько же можно врать самому себе?!
Действие аспирина, который дал ему Жеви, закончилось, голова опять начала болеть. Нейт провалился в забытье и очнулся, лишь когда появился Уэлли с бутылкой воды и миской риса. О’Рейли ел рис ложкой, но руки у него так дрожали, что рис просыпался на рубашку и в гамак. Он был теплым и соленым. Нейт съел все до последней крупинки.
– Маис? – спросил Уэлли.
Нейт отрицательно покачал головой – больше не надо – и отпил воды. Потом он снова откинулся на спину и попытался заснуть.
Глава 17
После нескольких фальстартов нарушение суточного ритма, вызванное долгим перелетом, усталость и последствия выпитой водки все же сделали свое дело. Помог и рис. Нейт впал в тяжелый глубокий сон. Уэлли наведывался к нему каждый час.
– Храпит, – докладывал он Жеви, стоявшему на мостике.
Нейт спал без сновидений часа четыре, пока “Санта-Лаура” продвигалась на север, преодолевая встречный ветер и течение. Проснувшись, Нейт снова услышал размеренный стук мотора, но ему показалось, что судно стоит на месте. Он осторожно приподнялся в гамаке и, повернув голову, стал вглядываться в берег, желая убедиться, что они действительно плывут. Растительность вдоль реки была густой, а сама река – необитаемой. Позади судна пенилась струя. Задержав взгляд на одном дереве, Нейт понял наконец, что оно движется относительно судна и, следовательно, они плывут. Куда-то. Но очень медленно. Река поднялась из-за дождей, плыть по ней стало легче, но скорость движения против течения не увеличилась.
Тошнота и головная боль прекратились, однако шевелиться Нейт все еще старался осторожно. Он предпринял отважную попытку выбраться из гамака, прежде всего потому, что необходимо было облегчиться. Ему довольно быстро удалось поставить ноги на палубу, но после этого он вынужден был дать себе немного отдохнуть. И в этот момент тихо, словно мышка, появился лучезарно улыбающийся Уэлли с маленькой чашечкой кофе.
Нейт принял у него горячую чашку, погрел о нее руки, потом сделал глоток. Никогда не ощущал он запаха приятнее.
– Обригадо, спасибо, – сказал он.
– Сим, не за что, – ответил Уэлли с еще более лучезарной улыбкой.
Попивая чудесный напиток, Нейт старался не смотреть на Уэлли. Парнишка был одет в обычное для здешних матросов рванье: старые спортивные шорты, видавшую виды майку, дешевые резиновые сандалии, защищавшие его загрубевшие мозолистые ступни. Так же, как у Жеви, Валдира и прочих бразильцев, которых Нейту довелось видеть, у него были черные волосы, темные глаза и коричневатая кожа – светлее, чем у одних, темнее, чем у других, но имевшая собственный неповторимый оттенок.
“Я жив и трезв, – подумал Нейт, приканчивая кофе. – Еще раз заглянул в преисподнюю, увидел собственное мутное отражение в ее кривом зеркале, поздоровался со смертью и вот опять – сижу, дышу, я выжил, я спасся из ада. Дважды за последние три дня я прощался с жизнью, но, видно, время мое еще не пришло”.
– Маис? Еще? – спросил Уэлли, кивком указывая на пустую чашку.
– Сим, да, – ответил Нейт, протягивая ему чашку. Два шага – и мальчик скрылся из виду.
После авиакатастрофы и выпитой водки тело Нейта было словно сведено судорогой, но он заставил себя встать и без посторонней помощи постоять на палубе, правда, слегка согнув ноги в коленях и пошатываясь. Но ведь он мог уже стоять – одно это дорогого стоило. Выздоровление означало теперь лишь серию маленьких шажков, скромных побед.
Если выстраивать их последовательно, упорно, без заминок и провалов, непременно поправишься. Никаких лекарств – только здоровый образ жизни и очищение организма. А еще празднование каждой маленькой победы. Эту задачку он уже решал много раз.
В этот момент плоское дно судна наткнулось на мель, протащилось по ней, и корабль резко мотнуло в сторону.
Нейт повалился обратно в гамак, но не удержался в нем и упал на палубу. Он больно треснулся головой о деревянный настил. С трудом снова поднявшись на ноги, Нейт одной рукой ухватился за перила, другой потер ушибленную голову. Крови не было, только небольшая шишка – еще одно незначительное повреждение его многострадального организма. Зато удар окончательно привел его в чувство, и когда зрение прояснилось, он, продолжая держаться за перила, медленно пошел на крохотный скрипучий мостик, где, положив одну руку на штурвал, сидел на высоком табурете Жеви.
