Второй удар гонга - Кристи Агата
Вместе с собакой
В отделе регистрации женщина с видом важной леди откашлялась и впилась взглядом в девушку.
– Значит, вы отказываетесь от этой вакансии? Заявку прислали сегодня утром. Очень милый, по-моему, уголок Италии, вдовец, ребенок трех лет и еще престарелая леди, мать или тетка.
Джойс Ламберт покачала головой.
– Я не могу уехать из Англии, – устало сказала она. – У меня на это есть причины. Не могли бы вы поискать мне просто дневную работу здесь?
Голос у нее еле заметно дрогнул. Почти незаметно. Она изо всех сил старалась его контролировать. Синие глаза умоляюще посмотрели на женщину.
– Это совсем не просто, миссис Ламберт. Любая дневная работа требует квалификации. У вас ее нет никакой. А у меня здесь сотни карточек, буквально сотни. – Женщина помолчала. – У вас кто-то есть, кого вы не можете оставить?
Джойс кивнула.
– Ребенок?
– Нет, не ребенок.
По важному лицу пробежала тень улыбки.
– Что ж, очень жаль. Я, разумеется, сделаю все, что в моих силах, но…
Разговор был явно окончен. Джойс поднялась. Она прикусила губу, чтобы не расплакаться, и вышла из душной конторы на улицу.
– Не смей, – сурово одернула она себя. – Не смей хныкать, как идиотка. Нельзя впадать в панику, а ты только и делаешь, что впадаешь в панику. В слезах никакого толку, глупо, и все. День только начался, еще много что может произойти. В крайнем случае можно недели две пожить у тети Мэри. Вперед, дорогая, вперед, не заставляй счастливый случай ждать тебя.
Она пошла по Эджуэар-роуд, через парк, по Виктория-стрит, свернула к Военно-морскому универмагу. Вошла в вестибюль, села и взглянула на часы. Было ровно половина второго. Минут через пять рядом с ней на стул опустилась немолодая дама, нагруженная свертками и пакетами.
– Ах, ты уже здесь. Боюсь, я на пять минут опоздала. Обслуживание тут стало ужасное, хуже, чем когда здесь была закусочная. Ты, конечно, уже тоже поела?
На мгновение Джойс было заколебалась, потом спокойно ответила:
– Да, спасибо.
– Я всегда ем в половине первого, – сказала тетя Мэри, поудобнее пристраивая пакеты. – Меньше суеты и вообще спокойнее. Яйца под кэрри здесь готовят превосходно.
– Вот как, – слабо отозвалась Джойс.
Даже думать о яйцах было невыносимо… от яиц поднимается горячий парок… какой запах! Она заставила себя переключиться.
– Что-то ты осунулась, детка, – проговорила тетя Мэри, удобней устраивая пакеты. – Не увлекайся ты этой глупой модой не есть мяса. Подумать только. Хороший кусочек прожаренного мяса еще никому не вредил.
Джойс едва удержалась, чтобы не сказать: «Он мне и сейчас не повредил бы». Лучше бы она говорила о чем-то другом! Пробудить надежду, пригласить в половине второго, а потом сидеть и говорить про яйца под кэрри и жареный ростбиф… как же это жестоко… жестоко.
– Да, моя дорогая, – сказала тетя Мэри. – Я получила твое письмо. Очень мило, что ты сразу поймала меня на слове. Да, я сказала, что всегда была и буду рада тебя видеть, но так уж случилось, что именно сейчас мне предложили сдать дом на очень и очень выгодных условиях. Таких выгодных, что никак нельзя упустить, у них своя посуда, свои постельные принадлежности. Просят на пять месяцев. Въезжают в четверг, а я отправлюсь в Хэрроугейт. Что-то в последнее время меня ревматизм замучил.
– Понимаю, – сказала Джойс. – Очень жаль.
– Так что как-нибудь в другой раз. Всегда рада тебя видеть, моя дорогая.
– Спасибо, тетя.
– Что-то ты и впрямь осунулась, – сказала тетя Мэри, внимательно разглядывая племянницу. – И похудела, кожа да кости. И куда подевался твой цвет лица? У тебя всегда был прекрасный цвет лица. Нужно себя поберечь, дорогая.
– Сегодня это вряд ли удастся, – мрачно сказала Джойс. Она поднялась. – Простите, тетя Мэри, мне пора.
Снова назад. На этот раз через Сент-Джеймс-парк, через площадь Беркли, по Оксфорд-стрит мимо Прэд-стрит до Эджуэр-роуд и по Эджуэр-роуд в тот самый ее конец, где она уже сама на себя не похожа. А потом вбок через несколько грязных маленьких улиц к старому обшарпанному домишке.
Джойс повернула в замке ключ и вошла в тесный и душный вестибюль. Бегом поднялась на самый верх. И оказалась перед дверью, из-за которой слышалось веселое повизгивание.
– Да, Терри, да, дорогой, вернулась твоя хозяйка.
Джойс распахнула дверь, и навстречу тотчас выскочил старый белый терьер с жесткой кудрявой шерстью и подозрительно мутными глазами. Джойс сгребла пса в охапку и села на пол.
– Терри, милый. Милый мой, милый Терри. Ну-ка покажи, как ты любишь свою хозяйку. Ну-ка покажи.
Пес не заставил себя ждать и тут же, отчаянно виляя хвостом, облизал Джойс лицо, уши и шею.
– Терри, милый Терри, что же нам теперь делать? Что с нами будет? Ах, Терри, как же я устала.
– Может быть, – прозвучал у нее за спиной ехидный голос, – мисс перестанет обнимать, целовать этого пса и выпьет чашку горячего чая?
– Ах, миссис Барнс, как вы ко мне добры.
Джойс вскочила на ноги. Миссис Барнс была крупная, мрачного вида женщина. Но за устрашающей внешностью скрывались нежное сердце и добрая душа.
– Чашка горячего чая никому еще не повредила, – сказала миссис Барнс, выразив твердое мнение, принятое в ее кругу.
Джойс с благодарностью отхлебнула горячего напитка. Домовладелица незаметно окинула ее взглядом.
– Ну как, удачный день, мисс… Или вас следует называть «мадам»?
Джойс покачала головой, лицо ее омрачилось.
– Ох, – вздохнула миссис Барнс. – Что-то не похоже, чтобы он вообще у кого-то был сегодня удачный.
Джойс вскинула голову.
– О, миссис Барнс… Не хотите же вы сказать…
Миссис Барнс мрачно кивнула головой:
– Да, вот именно. Барнс. Опять выгнали с работы. Ну и что теперь делать?.. Чего не знаю, того не знаю.
– О, миссис Барнс… Мне нужно… Я хочу сказать, вам нужны…
– Не волнуйтесь, моя дорогая. Врать не буду, я бы рада была, если бы вам удалось что-то найти, но… нет так нет. Ну, допили чай? Дайте-ка я заберу чашку.
– Я еще не допила.
– Ага, – сердито сказала миссис Барнс. – Вы хотите отдать чай этому паршивому псу. Знаю я вас.
– Пожалуйста, миссис Барнс. Одну капельку. Вы ведь не станете возражать, правда?
– Что толку-то от моих возражений. Вы души не чаете в своем скандалисте. Чуть не укусил меня сегодня утром, чуть не укусил.
– Не может быть, миссис Барнс. Терри не кусается.
– Рычал да скалился. А я только и хотела посмотреть, можно ли починить ваши туфли.
– Он не любит, когда трогают мои вещи. Он думает, что должен их охранять.
– Скажите пожалуйста, думает! Не собачье это дело, думать. Ему место во дворе, на веревке, пусть бы охранял дом от бродяг. Вам бы отдать его, мисс, вот что я скажу.
– Нет, нет, нет. Никогда. Никогда!
– Ну, как хотите, – сказала миссис Барнс. Она взяла чашку, подняла с пола блюдце, из которого Терри успел вылизать остатки чая, и удалилась.
– Терри, – сказала Джойс. – Иди поговори со мной. Что же нам делать, солнышко мое?
Она взяла пса на руки и села в колченогое кресло. Бросила шляпку на стол и вытянулась. Положила собачьи лапы себе на плечи и нежно поцеловала черный нос и лохматый лоб. И тихо, лаская пса, заговорила:
– Что нам делать с миссис Барнс, Терри? Мы и так задолжали ей за четыре недели. Она славная, Терри, такая славная. Она нас не выгонит. Но ведь нельзя злоупотреблять тем, что у нее доброе сердце. Нельзя, Терри, нет. И почему этот Барнс не хочет работать? Вот кого я ненавижу. Только и делает, что пьет. И конечно, его выгоняют. Но ведь я-то не пью, Терри, но все равно никак не могу найти работу.
Я тебя не брошу. Не брошу. Никто не будет тебя любить так, как я. Ты старый, Терри, тебе двенадцать лет, а кому нужна старая собака, к тому же почти слепая, к тому же чуть-чуть глухая, к тому же еще с дурным… то есть, прости, с не очень, самую капельку не очень хорошим характером. Для меня ты самый замечательный, но только для меня, не для всех, понимаешь? На других ты рычишь. Это потому, что ты знаешь, что они тебя не любят. Но мы-то друг друга любим, правда, дорогой?
