Кэтрин Чантер - Тайна имения Велл
– До тех пор пока не прекращается дождь.
– А потом?
– Роза вновь умирает или, по крайней мере, выглядит засохшей.
– Я об этом слышал, но никогда не видел.
Преподобный Хью взвесил растение в руке, словно не мог поверить, что нечто, настолько легкое, словно перышко птицы, обладает такой силой.
– Красиво, Рут. Я рад, что вы ее сохранили.
– Можете оставить себе, если хотите. Кстати, если сестринство все еще существует, вы всегда сможете заказать такую розу онлайн. Они наладили надежный канал поставок из Сирии. Четырнадцать фунтов и девяносто девять пенсов, если не ошибаюсь. Небольшая цена за чудо.
Хью протянул мне розу обратно, но я ее не приняла.
– Ну же, уважьте старика в его старческом слабоумии. Давайте вынесем розу наружу. Мне бы хотелось увидеть, как она расцветает, когда на нее падает дождь.
Аноним крикнул из-за двери, что время посещения истекло. Я, протянув руку, помогла Хью подняться на ноги. Вес его тела тянул меня вниз. Священнику понадобилось несколько секунд, чтобы прочно встать на ноги. Он потянулся за своей тростью. Мы медленно вышли наружу. Священник – с тростью в одной руке и розой – в другой. Ошеломленный Аноним даже не нашелся, что сказать.
– Это замечательное растение, Адриан. Некоторые называют его «цветок Воскресения». Мы многому можем научиться у этого растения.
Аноним недоверчиво уставился на переплетение сухих веточек.
– Если вы так думаете, сэр.
– Думаю. А теперь… А как насчет вот этого?
Священник указал на цветочный горшок, который стоял на углу дома. В первую нашу весну в Велле мы что-то в нем сажали, но теперь там находилась лишь бесполезная коричневатая земля, просевшая на несколько сантиметров ниже ободка.
– Рут! Даже вы не сочтете это работой в саду.
Хью с трудом нагнулся и положил Розу Иерихона на голую землю. Со стороны это казалось, будто бы маленький мальчик нашел покинутое гнездо и захотел полакомиться яйцами.
– Когда я прибиралась в доме, то искала именно это, – объяснила я Анониму.
Как из ниоткуда появилась инсинуация, будто бы Марк всегда был извращенцем, так и тотчас же люди начали утверждать, что я с самого начала была поведена на религии, по крайней мере, так писалось в прессе и в интернете. Свечи, которые стояли у меня на каминной полке в лондонской квартире, превратились в алтарь одержимого на религиозной почве человека (если основываться на словах одной из наших соседок). То, что в выходные я любила заглядывать в небольшие сельские церквушки в графстве Девоншир, оказалось доказательством импульсивно появляющегося у меня желания молиться Богу (так утверждал какой-то приходский священник, пожелавший остаться неназванным). Даже рождественские открытки с изображением Богоматери являлись явным свидетельством того, что я хотела идти по ее стопам (а это уже слова моей старой школьной подруги). Но правда заключалась в том, что я никогда не была ревностной прихожанкой. Когда я присоединилась к сестрам в их богослужении, то едва ли могла считаться послушницей, не более того. Молитва звучала во мне подобно детским стишкам, которые я запомнила наизусть. Позже я напевала их Энджи, а совсем недавно читала Люсьену. Ритмическая декламация жертвовала смыслом ради чувств. Вскоре я оказывалась с головой завернута в одеяло мягкого успокоения.
Божья коровка, улети на небо,
Там твои детки кушают конфетки…
Теперь прошлое всегда будет меня преследовать…
Шел медведь по саду,
Шаг ступил, другой ступил,
Ножом получил…
Нет, конечно, одним богослужением дело не ограничивалось. Если описывать то, что я делала на протяжении первых недель общения с сестрами, то я назвала бы это посещением книжного клуба. За один день я от полного одиночества перешла в разряд члена общества несколько чудаковатых, но определенно умных женщин, которые готовы были слушать меня двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Я словно бы вновь очутилась в Лондоне, но без выхлопных газов автомобилей и собачьего дерьма под ногами. Если Марк мог заниматься своими мужскими делами, лежать на диване, смотреть телевизор и смеяться над комиками так, словно старушка Би-би-си в состоянии унять жажду бесконечными повторами диеты из по-детски наивного юмора, который давным-давно устарел, то я часы напролет проводила в благотворном для меня женском обществе. Амалия оставалась такой же загадочной, как и при первой нашей встрече. Ева, ну, она была похожа на многих знакомых мне женщин, особенно на моих случайных знакомых по Лондону. Сплошная стильность, светскость и дружелюбные похлопывания по плечу. Что ни говори, а в веллингтонах[21] она смотрелась неуместно. Деньги были ее, конечно же, хотя в то время я еще ни о чем не знала. Впрочем, для самой Евы денежный вопрос не имел значения.
Джеки и Дороти, хотя и представляли собой противоположные полюса, относились к моему типу женщин. Трое встретились у колодца: вдова-канадка шестидесяти с хвостиком лет, возвратившаяся к своим сельским корням, бабушка сорока с чем-то лет и жертва домашнего насилия с личностными расстройствами двадцати с небольшим лет. Звучит как начало анекдота. И да, мы смеялись над шутками друг друга. Мы могли часами разговаривать на любые темы: о мужчинах, смысле жизни, Велле… И, конечно же, мы разговаривали о нашей вере, о том, как выразилась Дороти, «странном ощущении, что происходит нечто дивное». Это чувство они впервые испытали в Уэльсе. Теперь они знали, что их призвал Господь ради того, чтобы они стали свидетельницами Розы и несли надежду на спасение людям веры в годину засухи.
Я слушала, сомневалась, задавала вопросы и далеко не всегда соглашалась. Они считают себя христианами? Это новая ветвь христианства. Почему только женщины? Ветхий Завет был благой вестью для мужчин. Новый Завет есть явление переходное. Завет Розы станет благой вестью для женщин. Я принимала участие в их «вечернях». Так они сами называли свое песнопение. Вот только с моей стороны это было сродни интеллектуальной игре. Я с самого начала недооценила многое: ставки в этой игре, постепенное разрушение и замену одних правил другими, непреложный факт, что ни в одной игре еще не доводилось выиграть или проиграть, руководствуясь исключительно логикой, и, самое важное, то влияние, какое один игрок может иметь над результатом всей игры в целом.
Изредка Энджи принимала участие в наших религиозных спорах. Дочери это нравилось. Она решительно отметала мои циничные замечания, которые изредка вырывались на волю, заявляя, что мне следовало бы научиться принимать высшие силы как данность. У меня вошло в привычку указывать Энджи на то, что она провела большую часть своей сознательной жизни, покорившись силам, которые производили на ее здоровье разрушительное воздействие, но со временем я все реже вспоминала об этом. Мне нравилась та готовность, с которой она слушала проповеди. Теперь она вела себя со мной как дочь с матерью. Я часто замечала, как ведут себя матери с дочерями за маленькими столиками в кафе торгового центра, склонившись над своими диетическими латте, как полиэтиленовые сумки стоят у них в ногах, а черты лиц женщин являются зеркальным отражением друг друга в мягком полусвете помещения. Временами кто-то из ее друзей из общины приходил послушать вместе с ней. Я смотрела на Энджи, худощавую, сидевшую, скрестив ноги, на траве, и, как ни странно, испытывала гордость от того, как дочь страстно спорит о климатических изменениях и капитализме, как сочувственно слушает душещипательную историю Джеки. Гордилась я и тем, как уверенно дочь, закатав рукава своей флисовой толстовки, чистит картошку. Люсьен и Хенни приходили вместе с ней. Иногда они кубарем скатывались с крутого холма. Дети умоляли позволить им побегать вокруг автофургонов. Это занятие им никогда не надоедало. Особенно добра к мальчикам была Джеки. Она позволяла им играть в своем фургоне как в домике. Однажды вечером сестра Амалия вышла из своего фургона, увидела, как дети катают тележку, и спросила, как зовут мою внучку.
– Внука, – рассмеявшись, поправила ее я.
– А-а-а… Мне показалось, что ее имя Люси.
– Люсьен. Полагаю, вас ввели в заблуждение волосы. Внука легко принять издалека за девочку.
– Понятно… Значит, когда вы на днях сказали, что однажды все это достанется Люсу, вы имели в виду своего внука… мальчика?
– Да. А в чем дело?
– Дело в том, что я считаю: это земля женщин, Рут. Ее следует передавать по наследству от женщины к женщине.
Ничто из моего предыдущего жизненного опыта не подготовило меня к общению с сестрой Амалией.
И дело было не только во мне. Эта женщина овладевала помыслами всех, кто оказывался под ее влиянием. Ничего удивительного не было в том, что именно сестра Амалия еще в Уэльсе фактически стала руководителем группы, собрав вокруг себя различных по характеру женщин, даровав им цель в жизни и заманчивое ощущение своей значимости.
