Лилиан Браун - Кот, который проходил сквозь стены (сборник)
Вчера он чуть было не пообещал Мэри прекратить свое неофициальное расследование. Просто не успел – отвлек кошачий концерт. Потом, успокоившись, он сказал: «Доверься мне. Я не сделаю ничего, что причинит тебе боль». И она опять оживилась. В общем, все было прекрасно. Мэри даже приняла его приглашение на вечеринку, но сказала, что пойдет в пресс-клуб как мисс Даксбери – а не Мэри Дакворт, антиквар, – потому что журналисты узнают ее.
Однако перед Квиллером по-прежнему стояла дилемма. Оставить расследование – значит уклониться от выполнения того, что он считал своим долгом, продолжить – значит причинить вред Хламтауну, а этот нелюбимый пасынок городского совета нуждался в защитнике, а не противнике.
Ко времени открытия магазинов и выходу Квиллера из дому природа изобрела-таки еще одну военную хитрость: сырость, сырость, пробиравшую до костей. Она плюхнулась на Хламтаун, словно заплесневевшая тряпка для мытья посуды.
Сначала журналист решил посетить лавку Бена, но магазин был закрыт.
Тогда Квиллер направился в «Антик-технику», и не зря: за все время пребывания журналиста в Хламтауне тот впервые оказался открыт. Когда посетитель вошел, из склада, расположенного в задней части дома, широко шагая, появился Холлис Прантц, одетый довольно мрачно, с малярной кистью в руках.
– Покрываю лаком выставочные шкафы, – объяснил он. – Готовлюсь к завтрашнему дню.
– Я не хочу отрывать вас от работы, – сказал Квиллер, с удивлением рассматривая магазин.
Он увидел кинескопы от телевизоров пятнадцатилетней давности, старые платы ручной пайки, доисторические радиодетали и старомодные генераторы автомобилей тридцатых годов.
– Скажите, – произнес Квиллер. – Вы этим зарабатываете на жизнь?
– Никто не зарабатывает на жизнь только антиквариатом. Всем необходим еще какой-нибудь источник доходов.
– Или питайся акридами, – пошутил журналист.
– По счастью, у меня есть кой-какая недвижимость, я сдаю ее и работаю вполсилы. В прошлом году у меня были проблемы с сердцем, я стараюсь не перенапрягаться.
– Вы молоды для проблем с сердцем.
Квиллер решил, что продавцу не больше сорока пяти.
– Лучше все-таки поберечься. Я думаю, у Кобба прихватило сердечко, когда он обчищал тот дом. И – конец. Для человека его возраста это слишком тяжелая работа.
– А чем вы занимались прежде?
– Малярным делом, оклейкой стен. – Прантц сказал это почти извиняющимся тоном. – Не очень-то интересное дело. Зато мой магазин мне здорово по душе.
– И кто подбросил вам идею насчет допотопной механики?
– Подождите, я положу кисть. – Через мгновение Прантц вернулся со старым конторским стулом с прямой спинкой: – Вот. Садитесь.
Квиллер сел и стал рассматривать развороченные внутренности допотопной пишущей машинки.
– Вам придется потрудиться, чтобы убедить меня, будто этот хлам кому-то нужен, – сказал он.
Холлис улыбнулся:
– Что ж, я постараюсь. Нынче люди собирают что угодно – хороших вещей мало. Из источенных червями столбов делают подставки для ламп. Вставляют в рамки плакаты двадцатилетней давности. Так почему бы не сохранить остатки ранней автомобильной и радиотехнической промышленности? – Прантц заговорил конфиденциальным тоном: – Я работаю над одной теорией, в основе которой лежит феномен нашего времени, – теорией ускорения устаревания. Тут суть вот в чем. Чем скорее предмет выходит из употребления, тем быстрее он возвращается как предмет коллекционирования. Раньше на этот процесс требовалось лет сто. Теперь – тридцать. Я намереваюсь ускорить его, довести до двадцати или даже пятнадцати… Только не записывайте, – поспешно добавил Холлис. – Это все еще на стадии обдумывания. Не продавайте идею раньше времени.
Квиллер вышел от Прантца и съежился от холода. Он разменял у антиквара пять долларов – банкнотами, сложенными поперек, – но что-то в Холлисе все-таки было фальшивым.
– Мистер Квиллер! Мистер Квиллер! – Кто-то догонял его.
Журналист обернулся, и тут же в его объятиях оказались коричневый вельвет, мех опоссума, тетрадки и развевающиеся светлые волосы.
Ив, младшая из трех сестричек, совсем запыхалась.
– Только что с автобуса, – выдохнула она. – А вы к нам?
– Нет, к миссис Макгаффи.
– Не ходите туда! «Миссис Макгаффи чертовски напыщенная!» – так говорит Клатра.
– Дела есть дела, Ив. А ты уже подготовилась к Рождеству?
– Еще как! Мне на праздник подарят мольберт! Настоящий мольберт!
– Хорошо, что я тебя встретил, – сказал Квиллер. – Я бы хотел украсить комнату, но у меня нет твоего вкуса. Да еще это колено…
– Я с радостью помогу. Вам елку, по старинке, или что-нибудь более современное?
– Елка проживет у меня не больше трех минут… У меня коты, и они почти все время проводят в полете. Но я подумал, что мог бы купить у Ломбардо хвойные гирлянды…
– Отлично! Только забегу к сестрам, а потом сразу к вам.
Когда Ив пришла к Квиллеру, посреди комнаты уже лежали кедровые гирлянды за десять долларов; Коко и Юм-Юм обходили их с опаской.
При виде светловолосой гостьи кошка исчезла в неизвестном направлении, а кот остался, чтобы пристально и недоверчиво наблюдать за Ив.
Для начала Квиллер предложил девушке лимонад, и она села в плетеное кресло-качалку – прямые светлые волосы, словно капюшон, окутали ее лицо. Разговаривая, Ив то надувала детские губки, то поджимала их, то очаровательно улыбалась.
Квиллер спросил:
– Откуда у вас всех троих такие необычные имена?
– А вы не знаете? Это разные виды художественного стекла. Моя мать была без ума от модерна[10]. А я предпочла бы зваться Ким или Лесли. Когда мне исполнится восемнадцать, я сменю имя и перееду в Париж, чтобы изучать живопись. То есть когда я получу деньги, которые оставила мне мать, если сестры еще не все потратили, – нахмурившись, уточнила Ив. – Они по закону мои опекунши.
– Похоже, вам очень весело вместе.
Ив заколебалась:
– Не очень. Они довольно дурно со мной обращаются. Клатра вмешивается в мою личную жизнь, а Амберина пытается подавить мои способности. Она хочет, чтобы я изучала бухгалтерское дело, или медицину, или еще что-нибудь такое… занудное.
– А кто делает тебе этот великолепный подарок?
– Какой?
– Мольберт.
– А! Ну… вообще-то Том. Это муж Амберины. Он просто лапочка. Мне кажется, он тайно в меня влюблен. Только никому не говорите!
– Конечно, не скажу. Я польщен, – поклонился Квиллер, – что ты удостаиваешь меня своим доверием. А как ты относишься ко всем этим несчастным случаям в Хламтауне? Такие ли они «случайные», как кажутся?
– Клатра говорит, что Дракониха специально уронила ту штуку ей на ногу. Сестра хочет предъявить Мэри иск на пять тысяч долларов! Дикие деньги!
– Астрономическая цифра, – согласился журналист. – А две последние смерти?
– Бедный Си-Си! Он был занудой, но мне его жаль. Жена ни в грош его не ставила. Вы знаете, она убила своего первого мужа? Конечно, никто этого так и не доказал.
– А Энди? Ты знала Энди?
– Он был просто прелесть. Я с ума по нему сходила. Ужасная смерть, правда?
– Как ты думаешь, может быть, его убили?
Глаза Ив расширились от восторга.
– Может, Дракониха…
– Но Мэри Дакворт была в Энди влюблена! Она бы такого не сделала.
Девушка немного подумала.
– Она не могла быть в него влюблена, – объявила она. – Она ведьма! Так говорит Клатра. А всем известно: ведьмы не влюбляются.
– Надо сказать, у вас в Хламтауне богатая коллекция человеческих характеров. А что ты знаешь о Расселе Пэтче?
– Мне он нравился, пока не покрасился. Мне кажется, Пэтч ввязался в какую-то аферу… Не знаю…
– А тот, который живет вместе с ним?
– Стэн – парикмахер из района небоскребов. Знаете, там живут все богатые вдовы и содержанки. Они рассказывают Стэну свои секреты и дарят ему сказочные подарки. Клатра тоже красит волосы у Стэна. Она делает вид, будто они натуральные, но видели бы вы, какие седые патлы у нее отрастают!
– А Сильвия Катценхайд живет в том же доме, верно?
Девушка кивнула и задумалась.
– Клатра говорит, что из Сильвии вышла бы отличная шантажистка. Собрала компромат на каждого.
– В том числе на Бена Николаса и Холлиса Прантца?
– Не знаю. – Ив задумчиво потягивала лимонад. – Но мне кажется, что Бен – наркоман. А насчет второго я еще не решила. Наверное, он какой-нибудь извращенец.
Позже, когда над камином были повешены гирлянды и Ив ушла, Квиллер сказал Коко:
– Устами младенцев глаголят самые страшные истины!
Импровизированный допрос обошелся в десять долларов, а гирлянды только подчеркивали гнусность злой старухи на портрете. Журналист решил заменить его на герб Макинтошей, как только представится возможность.
