Кен Фоллетт - Трое
Внимание Дикштейна привлек морской отрезок пути: через Ла-Манш, Бискайский залив, вдоль атлантического побережья Испании, через Гибралтарский пролив и еще две тысячи километров Средиземного моря.
За это время может случиться все, что угодно…
Сухопутные перевозки просты и управляемы: поезд отходит в полдень и прибывает на следующее утро в восемь тридцать; грузовик перемещается из пункта А в пункт Б по шоссе в потоке других машин, включая патрульные; самолет поддерживает связь с диспетчером на земле. А вот море совершенно непредсказуемо, здесь царят свои законы: путешествие может занять десять дней или двадцать, возможны штормы, столкновения и проблемы с двигателем, незапланированные порты захода и внезапная смена маршрута. Попробуй угнать самолет – через час тебя покажут в новостях по всему миру, а вот судно может исчезнуть на сутки, на неделю или даже навсегда.
Дикштейн почувствовал прилив энтузиазма: кажется, решение совсем близко. Угнать «Копарелли»… А потом что? Перетащить груз в трюм пиратского судна – на «Копарелли» наверняка должны быть подъемные краны. С другой стороны, такая операция на море довольно рискована. Дикштейн нашел предполагаемую дату рейса: ноябрь. Плохо… Поздней осенью штормы – частое явление, даже на Средиземном море.
Дикштейн взглянул на часы: было далеко за полночь. Он принялся раздеваться. Нужно разузнать побольше о «Копарелли»: тоннаж, местонахождение, экипаж, владелец, схема судна. Завтра он поедет в Лондон: в агентстве Ллойда можно навести справки о чем угодно.
И еще одно предстоит выяснить: кто преследует его по всей Европе? Во Франции им занималась целая команда; сегодня из клуба его провожал какой-то мрачный тип. Дикштейн заподозрил было слежку, но тип уже исчез – совпадение или тут работает еще одна группа?
Если его и вправду засекли сегодня, нужно принять меры предосторожности. Даже если тип ему померещился, в аэропорту лучше не светиться.
Он подошел к телефону и набрал номер администратора:
– Разбудите меня в шесть тридцать, пожалуйста.
– Хорошо, сэр.
Он повесил трубку и лег в постель. Наконец-то у него появилась конкретная цель: «Копарелли». Четкий план пока не готов, но общая схема уже вырисовывается. Несмотря на непредвиденные трудности, сочетание неядерного груза с морским путешествием было весьма заманчивым. День прожит не зря, подумал он, выключил свет и закрыл глаза.
«Давид Ростов всегда был заносчивым ублюдком, и с годами он не изменился», – думал Ясиф Хасан. «Ты не учел одну вещь…», «Твои люди больше не понадобятся», «Поезжай за ними и не высовывайся» – и все это свысока, со снисходительной улыбочкой. А теперь еще: «Посиди на телефоне, а я пока съезжу в посольство». Хасан приготовился работать под началом Ростова как полноправный член команды, но, похоже, его статус был еще ниже. Занимать в иерархии место после Ника Бунина по меньшей мере оскорбительно!
Правда, у Ростова имелись некоторые основания: не то чтобы русские умнее арабов, но все же КГБ – объективно более крупная, могущественная и профессиональная организация, чем египетская разведка. Так или иначе, выбора не остается – высокомерие Ростова придется терпеть. Каиру только на руку, что КГБ охотится за их злейшим врагом, и если бы Хасану пришло в голову пожаловаться, отстранили бы скорее его.
Вообще-то Ростову не стоит забывать, что именно арабы первыми засекли Дикштейна. «Без меня и расследования бы никакого не было», – мрачно думал Хасан.
С другой стороны, ему хотелось завоевать уважение Ростова, добиться его доверия, вместе обсуждать планы, делиться мнениями. Он стремился доказать, что ничуть не хуже Бунина или Тюрина.
Зазвонил телефон. Хасан поспешно снял трубку.
– Алло?
– Ростов на месте? – спросил Тюрин.
– Его нет. Что случилось?
Тюрин поколебался.
– А когда вернется?
– Не знаю, – соврал Хасан. – Докладывай.
– Ладно. Клиент сошел с поезда в Цюрихе.
– В Цюрихе? Так, дальше.
– Сел в такси, поехал в банк, спустился в хранилище, к сейфам; оттуда вышел с каким-то портфелем.
– А потом?
– Поехал в автосалон в пригороде и купил «Ягуар», заплатив наличными из портфеля.
– Ясно. – Хасан уже догадался, что за этим последует.
– Выехал из Цюриха на машине, выбрался на трассу Е17 и увеличил скорость до двухсот двадцати километров в час.
– И тут вы его потеряли, – подытожил Хасан, одновременно тревожась и злорадствуя.
– У нас были только такси и посольский «Мерседес».
Хасан мысленно представил себе карту автодорог Европы.
– Он может поехать куда угодно – во Францию, Испанию, Германию, Скандинавию… А если повернет назад, то в Италию, Австрию… Короче, исчез с концами. Ладно, возвращайтесь на базу. – Он повесил трубку, не давая Тюрину времени усомниться в правомочности его приказа.
Итак, великий и могущественный КГБ вовсе не безупречен… Конечно, Хасан был бы рад увидеть, как они коллективно упадут лицом в грязь, однако радость омрачалась страхом – неужели Дикштейн действительно ушел?
Он все еще размышлял о том, что следует предпринять, когда вернулся Ростов.
– Ну, что?
– Твои люди его потеряли, – ответил Хасан, пряча улыбку.
Ростов нахмурился.
– Как?
Хасан рассказал.
– И где они теперь?
– Я велел им возвращаться, наверное, уже едут.
Ростов крякнул с досады.
– Я тут обдумывал, что нам делать дальше, – осторожно начал Хасан.
– Искать Дикштейна, – рассеянно ответил Ростов, копаясь в своем чемодане.
– Само собой, но не только.
Ростов повернулся к нему.
– Короче?
– Нужно взять в обработку нашего «курьера» и выяснить, что он передал Дикштейну.
Ростов замер, обдумывая эту мысль.
– Да, пожалуй.
Хасан воодушевился.
– Надо его найти…
– Нет ничего невозможного. Возьмем под наблюдение ночной клуб, аэропорт, отель «Альфа» и офис Евратома…
Хасан молча рассматривал длинную сухощавую фигуру Ростова, его бесстрастное лицо с высоким лбом и коротко стриженными седеющими волосами. «Я прав, – думал он, – и ты должен это признать».
– Ты прав, – сказал наконец Ростов. – Мне следовало об этом подумать.
Хасан почувствовал прилив гордости. Может, русский – не такой уж и ублюдок, в конце концов?
Глава шестая
За двадцать лет Оксфорд не особенно изменился – по сравнению с его жителями. Изменения были вполне предсказуемые: город разросся, появились новые магазины, прибавилось людей и машин на улицах. Тем не менее здесь по-прежнему царил дух старины; сквозь желтоватые арки древних каменных кладок все так же проглядывала яркая зелень прямоугольных дворов колледжей. И призрачный английский воздух – какой контраст с мощным, ярким светом израильского солнца!
А вот нынешнее поколение студентов разительно переменилось. Странствуя по Европе и Ближнему Востоку, Дикштейн и раньше подмечал нестриженых юношей в оранжевых или розовых галстуках, в брюках-клеш и ботинках на высоких каблуках. Разумеется, он и не ожидал, что здесь будут носить твидовые пиджаки и вельветовые брюки, как в сороковых, но все же перемены его шокировали. Молодежь ходила по улицам босиком или в открытых сандалиях без носков. И мужчины, и женщины носили слишком обтягивающие брюки. Бюстгальтеры, судя по всему, тоже вышли из моды – у некоторых девушек грудь свободно колыхалась под просторными пестрыми блузками. Зато джинса приобрела большую популярность – теперь из нее шили рубашки, пиджаки, юбки и даже пальто. А волосы! Мужчины отращивали их чуть ли не до талии! Он даже видел двоих парней с косичками. Другие наворачивали себе какие-то дикие джунгли кудряшек, почти закрывающих лицо: казалось, что они смотрят на мир сквозь дырку в живой изгороди. Третьим и этого было мало, и они щедро добавляли к своему образу библейские бороды, мексиканские усы или бакенбарды. Просто нашествие инопланетян!..
Удивленно оглядываясь по сторонам, Дикштейн миновал центр города и вышел на окраину. Последний раз он был здесь двадцать лет назад, но дорогу помнил хорошо. Мало-помалу к нему возвращались воспоминания прежних дней: как он открыл для себя изумительное звучание корнета Армстронга; как стеснялся своего простонародного выговора; как оставался трезвенником среди разгульной молодежи; как постоянно брал кучу книг в библиотеке – больше, чем успевал прочитывать…
Интересно, сильно ли он изменился за эти годы? Наверное, не очень. Тогда он, напуганный мальчик, искал защиты в надежных стенах; теперь он нашел свою крепость, но не мог спрятаться в ней – приходилось выбираться наружу и защищать ее саму. К тому же он так и остался латентным социалистом – понимал, что общество устроено несправедливо, однако не представлял, как изменить его к лучшему. С возрастом прибавилось опыта, но не мудрости. Пожалуй, теперь он знал куда больше, а понимал куда меньше.
