Подвал. В плену - Нойбауэр Николь
Франци вышла из комнаты и вытерла руки платком, но что чище, руки или платок, уже было не определить. Все казалось одинаково пестрым.
– Привет, Элли! Ставь это сюда… Погоди… Оп-ля! Я тебе потом дам растворитель, чтобы ты привела куртку в порядок… Вон там, на мольберте. Давай посмотрим!
Они вместе сняли с картины десяток слоев газетной бумаги и отступили на несколько шагов. Красная роза, которая так сияла в квартире Беннингхофф, поблекла на фоне вихря красок в ателье Франци.
– Ты же знаешь, что я не эксперт? – сказала Франци. – Во всяком случае, не по цветочкам. Я не рисую цветочки. Как же я могу тебе помочь?
– Можешь заварить чай масала. И совершить мозговой штурм вместе со мной. Что тебе приходит в голову при виде этой картины?
Франци наморщила лоб и вплотную приблизилась к полотну.
– А у вас разве нет экспертов?
– Есть, но они могут дать только ответы. Это мне не поможет, если я не знаю вопросов.
– Ты позволишь? – Франци вытянула руку.
– Разумеется, – кивнула Элли. – Все отпечатки уже собраны.
Франци провела пальцами по грубой поверхности. Мелкие трещины по мере высыхания краски распространились из центра по всему полотну, расколов его на тысячи фрагментов.
– Что ты знаешь об этой картине?
– Об этом я расскажу позже.
Прищурив глаза, Франци вновь склонилась над полотном, рассматривая углы, потом понюхала его, отошла назад и снова прищурилась.
– За ней плохо следили.
– Она представляет какую-то ценность? – спросила Элли.
– Нет, если за полотном не спрятана пачка денег. Такие вещи не имеют материальной ценности. Мазня для стены над диваном. – Она ногтем отковыряла крошечный кусочек грязи с белого фона. – Страшно подумать, что люди хранят в своих кладовках и подвалах. Но у таких картин часто есть своя история. Забытые биографии. Разбитые надежды. – Она обернулась к Элли, ее глаза поблескивали. – Она выполнена профессионально. Художник обожал свою работу. Он знал, что такое перспектива и как с помощью мазков краски получить глубину. Видишь, цветок словно растет из картины, прямо тебе в лицо. Как он распределил интенсивность оттенков?
Элли встала прямо перед полотном. Она все еще видела перед собой цветок.
– Я, пожалуй, приготовлю чай. – Франци схватила чайник и ушла в кухню-студию.
Ее мужская рубашка, одетая задом наперед, выглядела как халат хирурга. Но пятна краски сзади на джинсах указывали на то, что идея оказалась не такой уж хорошей. Элли никогда не видела Франци без пятен краски на всех возможных и невозможных местах.
– Этот художник – убийца? – бросила Франци через плечо.
– Если я расскажу тебе об этом, мне придется тебя застрелить.
– Понимаю. – Франци вернулась с двумя чашкам ароматного чая и вспененного молока. – В каждом городе есть общества художников. Если хочешь, могу найти их адреса в самых крупных городах. Если повезет, они предоставят вам архивные списки бывших членов.
– А мы обойдем академии искусств. Спасибо, Франци.
– Не за что. Как говорится, художник знал, что делал. Даже если он рисовал цветочек.
– Если честно, я к тебе пришла не из-за каких-то перспектив или мазков. Для этого у нас действительно есть эксперты. Собственно, я и говорить-то с тобой не имела права, но… Ты не видишь в этой картине еще чего-то необычного? Ты ведь понимаешь, что я имею в виду. Ощущения.
– Ах, вечно ты со своими ощущениями!
– Заклинательница картин, – хихикнула Элли.
– Ах, брось, прекрати нести всякую чушь!
Франци встала и еще раз подошла к картине, которая поблекла на мольберте и выглядела совсем крошечной, – старая вещь, потерявшая жизнь вместе с хозяйкой. В квартире Розы Беннингхофф она казалась такой большой, такой сияющей… А теперь эта вещь подходила лишь для мусорного контейнера или для хранилища.
Франци молча постояла, опустив плечи. Спустя некоторое время она обернулась к Элли:
– Эта картина предназначена не нам. Сделана не для продажи. Тут какой-то личный мотив. Она не отсюда. – Франци быстрым движением накинула на картину покрывало. – Забери ее сейчас же, когда уйдешь. Я не хочу ее здесь видеть. У меня от нее мурашки.
– А у вас уютный кабинет. – Джудит Герольд, присев на стул для посетителей, выглядывала из-за гор документов, которые накопил Вехтер. – Могу поспорить, что вы в два счета найдете здесь все, что захотите, хотя выглядит это несколько иначе.
Джудит была первой, кто об этом сказал. Большинство людей, которые впервые видели его кабинет, бежали обратно к двери и разговаривали с ним из-за дверного косяка.
– Вы только назовите мне номер документа, – улыбнулся Вехтер, – и мне придется сделать всего одно движение. У меня тут же появится в руках нужная папка.
– Я ничего другого и не ожидала. – Она поджала губы. Комиссар не мог сказать точно, была ли это шутка. – Это ваш сын на фотографии?
Вехтер обернулся и взглянул на маркерную доску, где висел вымпел футбольного клуба «Мюнхен 1860», плакат с промежуточными результатами матчей бундеслиги и вырезка из журнала, на которой его племянник держал в руках гигантскую щуку.
– К сожалению, нет, – ответил он и включил компьютер. Машина с жужжанием заработала. – Вам не холодно? Я только сейчас прибавил отопление.
– Нет, все отлично.
По лицу Джудит Герольд нельзя было сказать, о чем она думает. Шелковый платок в ее волосах развязался и свисал на плечо. Из-под туники проступали костлявые ключицы. Женщина была еще более худой, чем казалась на первый взгляд: она прятала фигуру под многочисленными слоями одежды.
Вехтер взял протокол допроса от Элли. Всего одно движение, но это было легко. Документы лежали сверху. Во время расследования дела об убийстве им приходилось задавать одни и те же вопросы снова и снова. И снова и снова складывать как под копирку написанные ответы, пока не обнаруживалось несовпадение.
– Спасибо, что смогли ненадолго к нам зайти.
– Ничего страшного. Я ведь в данный момент не работаю.
Секретарша принесла им кофе. Из-за открытой двери донеслись отдаленные офисные звуки: быстрые шаги, телефонные звонки, на которые нужно ответить срочно, не дожидаясь обеденного перерыва. В коридоре «доброе утро» уже передало эстафету пожеланию приятного аппетита – и Вехтер почувствовал, что проголодался. Если у него случалась выездная встреча утром, то первая половина дня казалась бесконечно долгой.
– А коллеги, которая вчера приходила, сейчас нет? – спросила Джудит Герольд.
– Она в данный момент занята. Но не бойтесь, я и сам почти не кусаюсь, прямо как госпожа Шустер.
Джудит внимательно посмотрела на него. Вехтер отвечал на ее взгляд дольше обычного, пытаясь определить цвет ее глаз: зеленый, карий или янтарный? Он так и не смог решить. Веки были подведены карандашом, который больше подошел бы молодой девушке и казался на ее лице неуместным. Когда Вехтер осознал, что слишком долго не отводит взгляд, он прикрыл глаза. Потом снова посмотрел. Может, все-таки янтарный?
– Я вчера уже все рассказала вашей коллеге.
– Тем лучше, тогда много времени нам не понадобится. Мне бы хотелось узнать побольше о друзьях Розы Беннингхофф и ее семье. Вы ведь были очень близки, правда?
Уголок ее рта опустился, на лицо упала тень.
– Я не знаю, существовали ли люди, которые были ей близки.
– Кто вам приходит на ум? Вы, Лорен Баптист… кто еще? Мы нашли адресную книгу госпожи Беннингхофф, но нам хотелось бы узнать, кто из адресатов на самом деле играл некую роль в ее жизни, а кто нет.
– Вы переоцениваете мое значение. Я была всего лишь соседкой, с которой она могла мило поболтать.
– Вот как? Вы сказали госпоже Шустер, что виделись с убитой почти каждый день, обо всем говорили.
– Вы меня допрашиваете, господин Вехтер? – Ее глаза блеснули зеленым, они меняли цвет в искусственном освещении его кабинета, словно кольцо настроения [18].
