Марджери Эллингем - Спрячь меня (сборник)
Она протянула руку, и Делл, повозившись с застежкой, покорно протянул ей орден. Это был маленький серебряный значок, не очень элегантный, но превосходно сделанный, как это порой случается с подобными вещами. Джорджия перевернула его.
– Милая штучка, – сказала она. – Мне ужасно нравятся такие маленькие пропеллеры, правда, Вэл? Только тебе его нельзя носить, милый. Я забираю его себе.
Делл замялся. Он явно испытывал большую неловкость.
– Боюсь, это невозможно, – смущенно произнес он. – Давай я его надену.
– Ни за что, – со смехом ответила Джорджия. – Раз так, я сама его надену. Так он неплохо смотрится.
В ее голосе прозвучала определенная жесткость, и он не нашелся с ответом. Мистер Кэмпион почувствовал, что его тащат в сторону сада.
– Прости, я просто боялась, что сейчас взорвусь, – сказала Аманда, расхаживая по лужайке. – Это же орден Квентина! Она ненормальная. А он точно не в себе.
– Это какая-то особенная штука?
– Особенная? – От негодования Аманда по-стариковски хмыкнула. – Очень. Уникальная. Такой значок есть всего у трех человек в мире. А. Д. не надел бы его, если бы не сегодняшняя церемония. Конечно, она ничего в этом не понимает и, прежде всего, не понимает, кто он какой. Об этом я и говорила. Его надо отвезти домой и напоить успокоительным. Если Сид или кто-нибудь еще увидит этот значок на ней, будет скандал. Это просто оскорбительно. Может, сказать ей?
– Боюсь, дорогая, это его дело, – мягко произнес мистер Кэмпион. – Что бы мы ни сделали, это отразится на нем.
Аманда пнула землю своей аккуратной туфелькой и подняла на него взгляд.
– Чем старше становишься, тем лучше во всем разбираешься, – заявила она, – и больше обращаешь внимание на мелочи. Сложно так жить, да? Извини, что я тебя утащила. Это было невыносимо. Привет!
Приветствие было адресовано мальчику, который сидел на скамейке у южной стены. До этой секунды, находясь за углом дома, они не видели его, а он тихо сидел с книжкой. Мальчик вежливо встал и стащил свою шляпу с эмблемой хэверлейской школы, и Кэмпион узнал в нем ребенка, которого видел у Папендейков. Он выглядел так же – сосредоточенный и терпеливый, словно пассажир, ожидающий прибытия поезда.
– На солнце очень приятно, – сообщил он скорее – это было очевидно – для того, чтобы помочь им расслабиться, чем скрыть собственное смущение. – Мне так нравится этот сад.
Кэмпион решил, что ему еще нет четырнадцати, и попытался вспомнить, каким он был в этом возрасте. Аманда поспешила на выручку.
– Хэверли закрыли, так ведь? – спросила она. – В чем там было дело? Вспышка пневмонии в деревне? Как думаешь, тебе удастся туда вернуться?
Мальчик пожал плечами и криво усмехнулся.
– Мы надеемся. Последний случай был три недели назад. Остается только ждать. Скверно, конечно. Я всего второй семестр там учусь.
Доверительная интонация была первым заметным признаком юности собеседника, и Кэмпион почувствовал некоторое облегчение.
– Мы с тобой недавно встречались, – сказал он мальчику, стараясь, чтобы его голос не звучал обвинительно, как это часто бывает при обращении к детям.
Мальчик взглянул на него с интересом.
– С Джорджией и Рэймондом у Папендейков? – уточнил он. – Да, я вас помню. Боюсь, что я хуже разбираюсь в моде, чем должен, – прибавил он извиняющимся тоном. – Мама, в смысле Джорджия, старается меня увлечь, но пока что не получается. Подобные интересы могут возникнуть позднее, как вы считаете?
– Думаю, что это необязательно должно быть врожденной склонностью, – бодро ответила Аманда. – Ну, мы пойдем обратно. Ты с нами?
– Пожалуй, нет, спасибо, – ответил мальчик, усаживаясь обратно. – Мне надо почитать, а на солнышке так тепло.
Аманда взглянула на тяжелый зеленый том.
– Задание на каникулы?
Он кивнул.
– «Айвенго».
– Тяжело идет? – сочувственно спросил Кэмпион.
– Ну, его же писали в спешке.
Это соображение было высказано совершенно спокойно и без всякого осуждения – просто сухая констатация факта.
– Немножко театрально, как мне кажется. Мне такие люди в жизни не встречались. Пока что, – добавил мальчик после паузы с осторожностью, вновь напомнившей о его возрасте.
– Это все очень верно, но на твоем месте я бы не стал так писать в эссе, – заметил мистер Кэмпион.
Мальчик ошарашенно взглянул на него.
– Господи, конечно нет! – воскликнул он и улыбнулся Кэмпиону так, словно они обладали каким-то тайным знанием об учителях.
Они пробыли в саду дольше, чем думали, и завтрак уже закончился. Повсюду стояли пустые бокалы, пепельницы были переполнены, и обычно радостная комната выглядела уныло. В окно было видно, как люди идут в сторону ворот.
Аманда принялась искать свою сумку, а Кэмпион вышел в холл. В дверях он остановился. Джорджия стояла спиной к нему и смотрела на лестницу.
– Я сейчас, – бросила она Деллу через плечо. – Иди пока что в повозку.
Кэмпион решил, что не стоит уходить одновременно с ними, и по-прежнему оставался в дверях гостиной, когда по лестнице торопливо сбежала Вэл с какой-то коробочкой в руках.
– Осталась только одна, – сказала она. – Знаешь, как принимать? Раствори в воде и выпей залпом.
– Спасибо, дорогая, ты мне просто спасла жизнь, – ответила Джорджия и взяла коробочку, не глядя на Вэл. – Я побегу. Он меня ждет у порога, словно собачка. Спасибо большое.
Она двинулась к выходу, а Вэл ошеломленно смотрела ей вслед, приоткрыв рот. Кэмпион взглянул на нее, и тут она увидела его.
Она вздрогнула, издала какой-то невнятный звук и бросилась обратно. Кэмпион удивился и, вопреки здравому смыслу, забеспокоился. Он уже хотел было побежать за сестрой – и, послушайся он себя, события пошли бы совсем другим путем, – но в этот момент в холл снова вошла Джорджия.
– Где Гайоги? – спросила она, буквально светясь от радости. – Дорогой, он вернулся! Рэймонд нашелся. Совершенно не в себе, видимо, пил всю ночь, как последняя свинья. Сразу пошел к себе. Сказал, что часик поспит. Пусть спит, правда? Он же должен сегодня улететь. Даже если это будет последнее, что он сегодня сделает.
Глава 10
Обед, данный Аланом Деллом в честь отправления на Уланги в зале «Дега» «Цезарева двора», проходил в неформальной обстановке. Если не считать выступления Таузера, небольшой речи, произнесенной Деллом, а также высказываний глав различных отделов «Аландела» и нескольких слов, которые промямлил пилот, все было исключительно неформально. Несмотря на величественный самолет из цветов на ледяном постаменте, который возвышался в центре подковообразного стола, а также заботливо припасенные Гайоги позолоченные сувениры и улангийские груши – омерзительные фрукты, с большим трудом привезенные в Англию и поданные к столу милосердно утопленными в кирше, что несколько приглушило их невыносимый запах, – атмосфера была теплой и дружественной.
Гармонию нарушало только отсутствие Рэмиллиса. Этому было предложено множество причин – как вслух, так и шепотом.
Таузер – самодовольный и старомодный политик, в котором природное прямодушие так неудачно сочеталось со стремлением выглядеть как можно более прямым и честным, что все автоматически (и совершенно ошибочно) подозревали его в неискренности, – с утомительными подробностями изложил свою версию причин отсутствия Рэмиллиса. В этой истории некие больные родственники испускали дух в дальних уголках острова, совершались далекие путешествия, и изнуренный, но благородный Рэмиллис из последних сил стремился к семейному очагу, где любящая жена убеждала его отдохнуть, прежде чем подвергнуть себя очередному испытанию в виде героического перелета.
К несчастью, эта речь произвела на публику даже худшее впечатление, чем подлинное положение вещей. К тому моменту как благородный оратор сменил тему, все были убеждены, что сэра Рэймонда в стельку пьяным принесли на полицейских носилках, а сейчас он лежит без сознания на полу в парикмахерской. Пилот и штурман переглянулись и философски пожали плечами. Это были жилистые юноши с ясным и равнодушным взглядом, присущим новой, совершенно удивительной породе людей, выведенной то ли из воздуха, то ли исключительно для пребывания в воздухе. Главное, чтобы их груз не впадал в буйство, – остальное им было безразлично.
Любящая жена сэра Рэмиллиса, которая прекрасно чувствовала себя на почетном месте между министром и хозяином вечера, с подобающей кротостью отнеслась к выходке мужа, и обед проходил весьма удачно. Все были крайне любезны с единственным сомнительным элементом – скучающей, но подозрительной прессой.
Мистера Кэмпиона не было. Он обедал в одиночестве у пруда, скрываясь от взглядов знакомых, которых здесь оказалось больше, чем он рассчитывал. «Цезарев двор» процветал. Эра Гайоги переживала пору благоденствия.
Сейчас Рэмиллис спокойно отсыпался у себя, и Кэмпион временно оказался не у дел. Как это случается с профессионалами, выполняющими на досуге некую работу из дружеских соображений, он чувствовал, что находится в невыгодном положении. Дружба порой стесняет нас, а просьбы, апеллирующие к ней, часто бывают неразумными. Насколько Кэмпион понимал, все вокруг ожидали, что он предотвратит некий удар. Однако же, глядя на происходящее, он терялся в догадках: что стало причиной такого беспокойства? Средоточием всеобщей тревоги был Рэмиллис. Все, очевидно, ожидали, что он выкинет нечто шокирующее, или ужасное, или шокирующее и ужасное одновременно. Пока что, как казалось Кэмпиону, он вел себя подобно избалованному студенту с дурными наклонностями. Но ни Вэл, ни Гайоги нельзя было назвать нервными или неопытными. Кэмпион напомнил себе, что довольно плохо знает всех этих расфуфыренных, капризных людей. Все они были изрядными эксгибиционистами и посвящали массу времени выставлению себя в наилучшем свете, поэтому общение с ними напоминало поход в театр – к концу вечера все актеры кажутся тебе старыми знакомыми, но в глубине души ты понимаешь, что после десяти минут за кулисами они вновь станут теми же незнакомцами, что и прежде. Кэмпион решил прогуляться и взглянуть на пациента.