Луиза Пенни - Разные оттенки смерти
Пока он не нанес им coup de grâce[37].
Изрек слово, которое произнес кто-то этим вечером, слово, которого Бовуар никогда не слышал прежде и о значении которого даже не догадывался. Он повернулся к картине «Три грации», к трем веселым пожилым женщинам, и сказал: «Единственное слово, которое тут приходит на ум, – это, конечно, кьяроскуро»[38].
Неудивительно, что художники посмотрели на него как на сумасшедшего.
Это привело его в бешенство. В такое бешенство, что он сказал нечто, о чем тут же пожалел.
«Я не представился, – сказал он на самом аристократическом французском. – Месье Бовуар, художественный критик „Монд“».
«Месье Бовуар?» – переспросил мужчина, чьи глаза тут же расширились.
«Да, конечно, просто месье Бовуар. Я не чувствую потребности в имени – фамилии достаточно. Иначе слишком буржуазно. Только место занимает на бумаге. Вы, bien sûr[39], читаете мои рецензии?»
Остальная часть вечера прошла вполне приятно, поскольку известие о том, что на вернисаже присутствует знаменитый парижский критик «месье Бовуар», быстро распространилось среди присутствующих. И все сошлись на том, что работы Клары являют собой великолепный пример кьяроскуро.
Придется ему в ближайшие дни поискать, что значит это слово.
Двое художников представились просто – Норман и Полетт: «А мы пользуемся только именами».
Он подумал, что они шутят, но явно ошибся. И вот они снова перед ним.
Норман, в тех же вельветовых брюках и поношенном твидовом пиджаке, и его спутница Полетт, в той же фермерской юбке, футболке и шарфах.
Они переводили взгляд с Бовуара на Гамаша и снова на него.
– У меня две плохие новости, – сказал Гамаш, приглашая их пройти внутрь дома. – Здесь было совершено убийство, и это не месье Бовуар, художественный критик из «Монд», а инспектор Бовуар, детектив отдела по расследованию убийств Квебекской полиции.
Об убийстве они уже знали, так что их расстроило только известие о Бовуаре. Гамаш с улыбкой смотрел, как они вперились в инспектора.
Заметив ухмылку Гамаша, Бовуар прошептал:
– Чтобы вы знали: еще я сказал им, что вы – месье Гамаш, старший куратор из Лувра. Радуйтесь.
Гамаш подумал, что этим объясняется неожиданно большое число приглашений на выставки, которые он получил на вернисаже. Он сделал себе заметку не приходить ни на одну из них.
– Когда вы решили остаться на ночь? – спросил Гамаш, когда все исчерпали свой яд.
– Мы собирались отправиться домой после вечеринки, но было уже поздно, и… – Полетт мотнула головой в сторону Нормана, намекая, что тот перебрал.
– Хозяин гостиницы выдал нам туалетные принадлежности и халаты, – добавил Норман. – Через несколько минут мы собираемся в Кауансвилл – купить одежду.
– В Монреаль не возвращаетесь? – спросил Гамаш.
– Не сразу. Мы думали остаться на день-другой. Устроить себе каникулы.
По приглашению Гамаша они сели в гостиной: художники бок о бок на диване, Бовуар и старший инспектор – на диване напротив.
– Так кого убили? – спросила Полетт. – Ведь не Клару же?
Ей почти удалось скрыть надежду в голосе.
– Нет, – ответил Бовуар. – Вы с ней друзья?
Впрочем, ответ казался очевидным.
Норман в ответ лишь хмыкнул:
– Вы явно не знаете художников, инспектор. Мы можем быть вежливыми, даже дружелюбными. Но чтобы быть друзьями? Уж лучше дружить с росомахой.
– Что же тогда привело вас сюда, если не дружба с Кларой? – спросил Бовуар.
– Бесплатная еда и выпивка. Много выпивки, – ответил Норман, убирая волосы с глаз.
В этом человеке была какая-то пресыщенность. Словно он все видел и понимал и его это немного удивляло и печалило.
– Значит, не ради ее искусства? – спросил Бовуар.
– Она неплохая художница, – сказала Полетт. – Ее нынешние работы нравятся мне больше, чем то, что она писала десять лет назад.
– Слишком много кьяроскуро, – заметил Норман, явно забыв, от кого вчера услышал это слово. – Ее вчерашняя выставка определенно шаг вперед, – продолжил он, – хотя для этого и не требовалось особых усилий. Разве кто-нибудь может забыть ее выставку больших ног?
– В самом деле, Норман, – подхватила Полетт. – Портреты? Какой уважающий себя художник будет сегодня писать портреты?
Норман кивнул:
– Ее работы подражательные. Поверхностные. Да, персонажи имеют характеры, они хорошо прописаны, но нельзя сказать, что это открытие в искусстве. Ничего оригинального или смелого. Ничего такого, чего нельзя увидеть в третьеразрядной галерее где-нибудь в Словении.
– Зачем тогда Музей современного искусства устроил ее персональную выставку, если ее искусство ничего собой не представляет? – спросил Бовуар.
– Кто знает? – ответил Норман. – Услуга. Политика. Эти крупные учреждения созданы не ради настоящего искусства, они не любят рисковать. Играют в безопасную игру.
Полетт энергично закивала.
– Если Клара Морроу вам не друг и вы считаете ее искусство никчемным, почему же вы здесь? – спросил Бовуар у Нормана. – Я могу понять, что вы пришли на вернисаж ради бесплатной еды и выпивки, но тащиться еще и сюда?
Это был вопрос не в бровь, а в глаз, и они оба знали это.
Норман задумался на секунду, потом ответил:
– Потому что сюда поехали критики. Владельцы галерей и торговцы произведениями искусства. Дестин Браун из «Тейт модерн». Кастонге, Фортен, Бишоп из музея. Вернисажи и выставки – их смысл не в том, что висит на стенах, а в том, кто находится в зале. Вот где настоящая работа. Я приехал завязывать знакомства. Я не знаю, как это удалось Морроу, но у них оказалось удивительное сборище критиков и кураторов.
– Фортен? – спросил Гамаш, явно удивленный. – Вы говорите о Дени Фортене?
Пришла очередь удивляться Норману: откуда этот сельский коп знает, кто такой Дени Фортен?
– Верно, – ответил он. – О владельце галереи.
– Дени Фортен был на вернисаже в Монреале или здесь? – продолжал давить Гамаш.
– И там, и здесь. Я пытался поговорить с ним, но он был занят с другими.
Наступила пауза, и пресыщенный художник, казалось, сник. Сник под грузом нестыковок.
– Удивительно, что Фортен оказался здесь, – сказала Полетт, – с учетом того, как он поступил с Кларой.
Эта фраза повисла в воздухе в ожидании естественного вопроса. Полетт и Норман нетерпеливо смотрели на двух детективов, словно голодные дети на пирожное.
К удовольствию Бовуара, старший инспектор Гамаш предпочел проигнорировать эту возможность. Впрочем, они и без того знали, как Дени Фортен поступил с Кларой. Поэтому-то его присутствие на вечеринке так их удивило.
Бовуар смотрел на Нормана и Полетт. Вид у них был изможденный. Но почему? Длинный вечер с едой и напитками на халяву? Еще более долгая ночь, которую выдавали за вечеринку, тогда как на самом деле это была ночь отчаянных попыток завязать знакомства? Или же они просто устали от этой необходимости плыть и плыть, когда вода все время накрывает их с головой?
Старший инспектор Гамаш вытащил из кармана фотографию:
– У меня есть фотография убитой женщины. Я бы хотел, чтобы вы посмотрели на нее. Будьте добры.
Он протянул фотографию Норману, чьи брови тут же взлетели вверх.
– Это же Лилиан Дайсон!
– Не может быть, – сказала Полетт, выхватив у него фотографию. Секунду спустя она кивнула. – Да, это она.
Полетт посмотрела на старшего инспектора. Это был острый, проницательный взгляд. Не такой наивный, каким она смотрела вначале. Если она и была похожа на ребенка, подумал Гамаш, то на коварного ребенка.
– Значит, вы знали мадам Дайсон? – спросил Бовуар.
– Не то чтобы мы ее знали… – протянул Норман.
Гамаш подумал, что тот сейчас выглядит податливым. Определенно апатичным. Человеком, который плывет по течению.
– А что тогда? – спросил Бовуар.
– Мы знали ее много лет назад, но давно не встречали. Этой зимой она вновь появилась – ее видели на двух выставках.
– На художественных выставках? – спросил Бовуар.
– Конечно, – ответил Норман. – На каких же еще?
Словно никаких иных культурных форм и не существовало, а если они и существовали, то не имели значения.
– Я ее тоже видела, – сказала Полетт, не желая отставать от Нормана. (Гамашу стало любопытно, что представляет собой их партнерство, какие творческие достижения оно породило.) – На нескольких выставках. Поначалу не узнала ее. Ей пришлось представиться. Она покрасилась. Была ярко-рыжей, а стала блондинкой. Да и стройность осталась в прошлом.
– Она снова работала критиком? – спросил Гамаш.
– Мне об этом не известно. Понятия не имею, чем она занималась, – сказала Полетт.
Гамаш внимательно посмотрел на нее:
– Вы были друзьями?
– Не теперь, – ответила она, подумав.
– А прежде, до того как она исчезла? – спросил Гамаш.
– Я считала, что мы друзья, – ответила Полетт. – Я была занята карьерой. Добилась некоторых успехов. Мы тогда только познакомились с Норманом и решали, стоит ли нам сотрудничать. Так редко бывает, чтобы два художника работали над одной картиной.
