Кен Фоллетт - Трое
– Оставьте моего друга в покое.
Дикштейн улыбнулся.
– Пусть он сам меня об этом попросит.
– Вы – журналист? А если ваш редактор узнает, что вы посещаете подобные заведения?
– Я на вольных хлебах.
Юноша подошел ближе. Он был ростом повыше Дикштейна и килограммов на десять тяжелее.
– Оставьте нас в покое, – повторил он.
– Нет.
– Зачем вам это? Что вам надо?
– Малыш, ты мне не нужен. Иди-ка лучше домой, а с твоим другом я сам поговорю.
– Ах ты скотина! – воскликнул юноша и схватил Дикштейна за грудки одной рукой, вторую он сжал в кулак и приготовился нанести удар, но не успел.
Дикштейн резко ткнул его пальцами в глаза; светловолосая голова рефлекторно мотнулась назад и в сторону; поднырнув под занесенную руку, он со всей силы ударил парня в живот. Тот согнулся пополам, задыхаясь. Дикштейн нанес ему еще один прицельный удар в переносицу. Раздался хруст, хлынула кровь; юноша мешком свалился на кафельный пол. Что ж, хватит с него.
Дикштейн быстро вышел, на ходу поправляя галстук и приглаживая волосы. Шоу уже началось: немецкий гитарист пел о «голубом» полицейском. Дикштейн уплатил по счету и вышел. Краем глаза он заметил, что Воротничок с озабоченным лицом направляется в туалет.
Несмотря на теплую летнюю ночь, его била дрожь. Он дошел до ближайшего бара и заказал себе бренди. Здесь было шумно и накурено, на барной стойке работал телевизор. Дикштейн уселся в углу, отвернувшись лицом к стене.
Они не станут сообщать в полицию. Инцидент смахивал на драку из ревности – ни Воротничок, ни руководство клуба не захотят выносить такие вещи на публику.
Юношу отведут к врачу и скажут, что он нечаянно наткнулся на дверь.
Дикштейн выпил бренди и взял себя в руки. Что поделать, шпионам приходится идти и на такое, а без них ни одно государство долго не протянет. Видимо, нет на свете способа жить достойно. Даже если он оставит эту профессию, на его место придут другие. Приходится быть плохим, чтобы выжить. Помнится, доктор Вольфганг в лагере говорил примерно то же самое.
Дикштейн давно уже понял: смысл жизни заключается не в выборе между «хорошо» и «плохо», а в том, победил ты или проиграл, хотя порой эта философия не приносила утешения.
Он вышел из бара и направился к дому Воротничка: нужно ковать железо, пока горячо. Света в мансарде не было, и Дикштейн приготовился ждать.
Начало холодать. Он принялся ходить туда-сюда, чтобы согреться. Все-таки европейская погода действует угнетающе. В это время года в Израиле просто рай: долгие солнечные дни и теплые ночи, здоровый физический труд, разговоры и смех по вечерам. Ему очень захотелось домой.
Наконец они появились. Голова у блондина была забинтована, он шел, держась за руку друга, словно слепой. Остановившись возле двери, Воротничок принялся искать ключи. Дикштейн перешел улицу; они стояли к нему спиной и не слышали, как он подошел. Воротничок открыл дверь, обернулся, чтобы помочь юноше войти, и увидел Дикштейна.
– Господи! – вздрогнул он от неожиданности.
– Что? Что такое? – заволновался блондин.
– Это он.
– Мне нужно с вами поговорить, – сказал Дикштейн.
– Звони в полицию! – воскликнул юноша.
Воротничок взял его под локоть и попытался пройти. Дикштейн протянул руку и загородил дверной проем.
– Впустите меня, или я устрою скандал на всю улицу.
– Он не отстанет, пока не добьется своего, – пробормотал Воротничок.
– Но чего ему надо?
– Сейчас объясню, – пообещал Дикштейн. Он вошел в дом и стал подниматься по лестнице.
Поколебавшись, любовники последовали за ним.
Все трое поднялись наверх; Воротничок отпер дверь, и они вошли. Дикштейн огляделся. Квартира оказалась просторнее, чем он себе представлял. Старинная мебель была подобрана со вкусом, обои в полоску, многочисленные картины и цветы в горшках придавали помещению элегантность. Воротничок усадил друга в кресло, помог ему прикурить и присел рядом в ожидании.
– Я – журналист, – начал Дикштейн.
– Журналисты берут у людей интервью, а не избивают их до полусмерти, – перебил его Воротничок.
– Я его не избивал – всего лишь пару раз ударил.
– За что?
– Так он первым набросился – разве он вам не сказал?
– Не верю.
– Вы хотите потратить время на спор?
– Нет.
– Вот и хорошо. Я хочу написать статью о Евратоме, и статью громкую – это важно для моей карьеры. Как вариант, можно выбрать тему преобладания гомосексуалистов на ответственных постах в столь весомой организации.
– Козел вонючий! – не сдержался блондин.
– Как скажешь, – невозмутимо ответил Дикштейн. – Однако я могу и передумать, если найдется тема поинтереснее.
Воротничок провел рукой по седеющим волосам; Дикштейн заметил прозрачный лак на ногтях.
– Кажется, я понял, – протянул он.
– Что? Что ты понял? – заволновался блондин.
– Ему нужна информация.
– Вот именно, – кивнул Дикштейн.
Воротничок немного успокоился. Теперь настало время изобразить дружелюбие, проявить человечность, расслабить их. Дикштейн заметил графин с виски на отполированном до блеска столике.
– Послушайте, я воспользовался вашим уязвимым положением – вы меня за это ненавидите, понимаю, но поверьте – ничего личного, работа есть работа, – сказал он, разливая маленькие порции. – Разве что еще я пью ваш виски.
Он протянул им стаканы и снова уселся.
Повисла пауза.
– И что же вы хотите знать? – спросил Воротничок наконец.
– Так. – Дикштейн сделал крошечный глоток: виски он терпеть не мог. – Евратом отслеживает все перемещения расщепляющихся веществ в пределах и за пределами стран-участниц, верно?
– Да.
– Если кто-то захочет перевезти хоть один грамм урана из пункта А в пункт Б, он должен спросить у вас разрешения.
– Это так.
– И у вас хранятся записи всех выданных разрешений.
– В компьютерной базе.
– Я знаю. И вы можете распечатать список всех запланированных перевозок урана, на которые выдано разрешение?
– Да, мы распечатываем его раз в месяц.
– Отлично, – сказал Дикштейн. – Мне нужен этот список.
На сей раз молчание затянулось. Воротничок выпил немного виски. Дикштейн к своему больше не прикоснулся: два пива и бокал бренди за вечер и без того превышали его двухнедельную норму спиртного.
– А зачем вам список? – спросил блондин.
– Хочу проверить все поставки. Подозреваю, что реальность отличается от цифр на бумаге.
– Я вам не верю, – заявил Воротничок.
А он не глуп, отметил Дикштейн.
– Ну и зачем же мне, по-вашему, список?
– Не знаю. Но вы – не журналист, и вообще, вранье все это.
– А какая разница? Думайте что хотите – у вас все равно нет выбора.
– Есть, – возразил Воротничок. – Я подам в отставку.
– В таком случае, – медленно произнес Дикштейн, – я из вашего друга котлету сделаю.
– Мы обратимся в полицию! – пригрозил блондин.
– А я уеду – скажем, на год. Но потом-то все равно вернусь – и вот тогда тебя мама родная не узнает.
Воротничок в изумлении уставился на Дикштейна.
– Да кто вы такой?!
– Какое это имеет значение? Вы же понимаете, что я сдержу свое слово.
– Понимаю… – Воротничок спрятал лицо в ладонях. До него медленно доходила вся серьезность ситуации: его загнали в угол, выбора действительно нет. Дикштейн умолк, дав ему время осознать это в полной мере.
Наконец он мягко нарушил молчание:
– Распечатка получится объемистая.
Воротничок молча кивнул, не поднимая глаз.
– Ваш портфель проверяют перед выходом из здания?
Тот покачал головой.
– Распечатки хранят где-то под замком?
– Нет. – Воротничок постарался собраться с мыслями. – Нет, – устало повторил он, – это не секретная информация, всего лишь конфиденциальная.
– Хорошо. Значит, завтра надо продумать все детали – какую копию взять, что сказать секретарю и так далее. Послезавтра вы принесете бумаги домой. Я оставлю записку с подробной инструкцией о том, как передать документы мне. – Дикштейн улыбнулся. – После этого мы, скорее всего, больше не увидимся.
– Да уж надеюсь, – пробормотал Воротничок.
Дикштейн встал.
– Отдохните пока от звонков, – сказал он, выдергивая телефонный шнур из розетки.
Блондин уставился на выдернутый провод; кажется, его зрение понемногу восстанавливалось.
– Боитесь, что он передумает?
– Это тебе надо бояться, – ответил Дикштейн и вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь.
В жизни невозможно угодить всем и сразу, особенно в КГБ. Обойдя своего шефа по делу Дикштейна, Давид Ростов приобрел злейшего врага и стал страшно непопулярен среди лояльных к начальству. Отныне Феликс Воронцов был готов на все, чтобы его уничтожить.
Впрочем, Ростов этого ожидал и нисколько не сожалел о своем решении пойти ва-банк. Напротив, он был даже рад и уже планировал покупку стильного английского костюма в спецсекции на третьем этаже ГУМа, как только получит туда пропуск.
