Кэтрин Чантер - Тайна имения Велл
Я сидела на краю фургона, словно ребенок. Ноги едва касались земли. Когда меня освободили от наручников, я первым делом растерла себе запястья, а затем, встав на ноги, сделала несколько неуверенных шагов. Передо мной каменный фасад дома высился непоколебимой твердыней. Вот он, мой духовный якорь. Я повернула голову и взглянула на мои поля, которые, то поднимаясь, то опускаясь, простирались передо мной. Живые изгороди, подобно линиям энергии земли, очерчивали их контуры. Леса, подобно бархату, темнели в долинах. Чья-то рука притронулась к моему локтю. Я стряхнула ее, но все же последовала за тюремной надзирательницей к двери. Я уже хотела сказать ей, что мы не пользовались парадным входом, предпочитая входить в дом через черный вход. В прошлом мы сбрасывали грязные ботинки на кафельном полу. Там над дождевиками на крючках вдоль стены когда-то висели удилища… Когда-то… Мы… я и Марк… я и мой бывший… парадный вход… задний вход… река… бывший муж… Пустые слова.
– Ну все, дальше мы не пойдем, – заявил водитель. – Дело сделано. Думаю, ваши новые друзья подойдут с вами познакомиться, когда будут подписаны все бумаги.
Мужчина махнул рукой в сторону трех вооруженных молодых людей в форме, которые как раз показались из-за ограды между домом и фруктовым садом. Теперь они стояли, повернувшись к нам спинами, и указывали друг другу руками куда-то в сторону Уэльса. Одной из причин, почему мне разрешили жить здесь под домашним арестом, очевидно, являлось то обстоятельство, что рядом со мной будут находиться солдаты, которых послали сторожить урожай.
– Хорошо, наверное, вновь оказаться дома, – сказала надзирательница.
Я кивнула, соглашаясь с ней. Впрочем, мне просто хотелось, чтобы меня воспринимали как обычного человека.
Она подождала, пока водитель отойдет к солдатам, а затем сказала приглушенным голосом:
– Никогда прежде не видывала ничего красивее. Вы, должно быть, особенная женщина, раз такое случается вокруг вас.
Я пробормотала что-то уклончивое. Я давным-давно научилась опасаться людей, которые выказывают мне знаки поклонения и восхищения.
– Извините за фургон, наручники и все прочее. Извините за все. Ничего такого не должно было с вами случиться. Надеюсь, что, вернувшись, вы обретете счастье, а еще…
– Что еще?
– Я надеюсь, что здесь снова польют дожди. И знаете…
– Да?
– Если вы еще молитесь, помолитесь за меня.
Она попыталась взять меня за руку. Я видела, что женщина плачет. Слезы плохо сочетались с молитвами в Велле. А еще мне казалось, что слез здесь в будущем будет гораздо больше, чем молитв. Я отпрянула. Секунду она стояла, глядя на свои пустые ладони, затем резко развернулась и широкими шагами направилась к тюремному фургону. Забравшись в него, надзирательница громко хлопнула за собой дверцей. Потянувшись всем телом, она нажала на клаксон. У ограды водитель что-то набирал на своем мобильном телефоне. Он небрежно отдал солдатам честь, а затем, прежде чем вернуться к фургону, наклонился, словно хотел поднять оброненную вещь, но вместо несуществующей вещи взял пригоршню земли и посмотрел на нее так, как смотрят на грунт только садовники. Подняв глаза, водитель увидел, что солдаты наблюдают за ним. Отбросив землю в сторону куста живой изгороди, мужчина рассмеялся, отряхнул руку о форменные штаны цвета хаки, залез в автофургон и завел двигатель. Машина просигналила и дала задний ход, отъехав к дубу.
– Не волнуйтесь, парни! – крикнул он в окно солдатам. – Мы молимся за вас, пока вы стоите на страже!
Надзирательница сидела рядом с ним и смотрела прямо перед собой. Фургон уносил ее прочь. Водитель включил музыку. Машина скрылась из виду, оставив за собой тишину, меня и трех солдат. Они стояли и пинали тяжелыми берцами ограду. Один прикурил сигарету. Мне вдруг вспомнилась одна фотография, сделанная в России во время Второй мировой войны: двое молодых людей вот так же стоят на фоне пустынного пейзажа и вглядываются в даль, ожидая оттуда спасения. Вот только наш враг сильно отличается от врага, с которым пришлось иметь дело им. Я стояла на пороге своего дома. Ноги дрожали от слабости.
– Я могу войти? – крикнула я и тотчас же пожалела об этом. Уж слишком жалко прозвучал мой голос. – Я хочу спросить: все ли формальности соблюдены?
Троица одновременно обернулась, словно удивленная тем, что я с ними заговорила. Самый низкорослый из них вдруг стал подчеркнуто деловит. Такое часто случается с теми, кто недавно обрел некоторую власть над другими людьми. Коротышка зашагал ко мне. Двое других заметно отстали.
– Да, необходимо кое-что просмотреть, существуют определенные правила… – натянуто произнес солдат. – Было бы удобнее сделать это…
– …за кухонным столом, – предложила я.
– Да… это было бы хорошо… Я подойду через час.
– Возможно, вам придется немного постучать, а то я, чего доброго, позабуду.
– Мы имеем право входить без стука, – ответил коротышка.
Тощий парень из тех, что стояли в отдалении, пошутил что-то насчет выпивки в шесть часов. Я так и не поняла смысла его шутки, но в ответ все равно улыбнулась. Pour encourager les autres[1].
Кто я теперь такая? Я стараюсь действовать согласно старым привычкам.
Подобно пугливой невесте, я, собравшись с духом, переступила порог дома. Сбросив с ног туфли, я прошла на кухню. От прежнего беспорядка не осталось и следа. Я повернула кран с холодной водой только ради того, чтобы удостовериться в ее наличии, а затем наполнила металлический чайник. Пока вода закипала, я взяла в руки любимую чашку, любуясь тщательно выполненным рисунком. В водах фарфоровой реки плавал хариус, радужная форель и окуньки, заплывая даже на ручку. Кончиком пальца я стерла осевшую на ободке пыль. Не особо задумываясь о том, что делаю, я подошла к холодильнику, который, судя по всему, работал вполне исправно. За прошедшие годы недостатка в сильных ветрах не наблюдалось. Если есть ветер, то, значит, работает турбина. Если работает турбина, то, значит, работает насос. Если работает насос, то, значит, есть вода… вода, но не молоко. Терпеть не могу порошковое молоко. У него вкус города. Из-за засухи появилось множество заменителей в продуктах питания. Без воды не растет трава, а значит, нет коров, которые дают молоко. Мы планировали завести корову на третий год, но не случилось.
Почти ничего не осталось от запасов, которые Матушка Хаббард[2] прежде хранила в своем кухонном шкафчике. На длинном столе стояла наполовину полная коробочка с чайными пакетиками. Я взяла один. Сидя за пустым кухонным столом, я водила кончиками пальцев по фактуре древесины. Гробовая тишина. Я дрожала. Огонь в печке «Рейберн» не горел. Я решила, что будет лучше немного протопить дом, вот только спичек в левом выдвижном ящике стола, где они всегда лежали, не оказалось. Я понятия не имела, где их теперь искать в доме. С легкостью признав свое поражение, я перешла в гостиную. Окно было плотно зашторено. Я чуть-чуть раздвинула шторы. В гостиную проник тонкий лучик света. Оставив все как есть, я прошла к лестнице. Когда моя нога опустилась на нижнюю ступеньку, я совершила ошибку, подняв голову вверх. Для меня сейчас лестница показалась слишком высокой.
Обивка дивана была влажной на ощупь. На столике лежала вчерашняя газета. Круг от чашки из-под кофе остался на лице у обнаженной по пояс фотомодели. «Одежда на случай засухи». На противоположной странице разворота размещалась фотография бледной женщины со впалыми щеками. Она чем-то напомнила мне Энджи, хотя дочь, я уверена, не пришла бы в восторг, узнай, на кого она похожа. Я принялась листать страницы, словно сидела сейчас в гостиной и ожидала прихода подруги, которая будет утешать меня в моем горе.
Меня позвали по имени. Я, помедлив, ответила. Несколько секунд я сидела и не могла понять, кто же эти мужчины, которые сгрудились у раковины и забрызгали водой всю кухню, пока я сидела прямо на стуле, ощущая, как дерево стула впивается в мои лишенные жировых отложений бедра. Эти мужчины ведут расследование? Нет, это случилось давным-давно. В тот раз ко мне приходили полицейские, а не эти здоровенные мальчики-солдаты.
Рука без обручального кольца на пальце положила коричневую папку с моим именем на стол. Солдат открыл лэптоп и ввел пароль. Голос сообщил мне, что его долг – напомнить мне мой правовой статус, причины появления этого статуса, природу этого статуса и мои права, вытекающие из моего правового статуса.
Рут Ардингли приговаривается к домашнему аресту в соответствии с Законом о чрезвычайном положении, вызванном засухой, раздел 3. Задержание и ограничение в свободе перемещения лиц, виновных либо с большой степенью вероятности подозреваемых в действиях, направленных на незаконный захват либо злоупотребление товарами и услугами первой необходимости, особенно виноватых в незаконном отчуждении питьевой воды, воды для орошения, производства либо торговли, за исключением случаев, указанных в разделе 4 Закона о чрезвычайном положении, вызванном засухой.
