Кот, который читал справа налево - Браун Лилиан Джексон

Батчи с искренней гордостью в голосе произнесла:

– Это была Зоина идея.

– Миссис Ламбрет, почему вы сегодня зашли в галерею?

– Я была там дважды. В первый раз я зашла перед самым закрытием. После полудня я всё время провела в магазинах и заехала спросить, собирается ли Эрл остаться в центре на обед. Он ответил, что сможет освободиться не раньше семи вечера, а может, и позже,

– Который был час, когда вы закончили разговор?

– Парадная дверь была ещё открыта, так что было, видимо, не позже половины шестого.

– Он не объяснил вам, почему не может покинуть галерею?

– У него было много работы, поэтому я поехала домой. Но я очень устала, и мне не хотелось заниматься стряпней.

– Она работает день и ночь, готовится к персональной выставке, – заметила Батчи.

– Так что я решила принять ванну и переодеться, – продолжила Зоя, – и вернуться в центр к семи часам, чтобы оторвать Эрла от его работы.

– Вы позвонили ему и сообщили о том, что вернётесь в галерею?

– Кажется, позвонила. А может быть, и нет. Не помню. Я думала о том, что нужно позвонить, когда в спешке одевалась. Я не помню, позвонила или нет!.. Вы знаете, как это бывает. Вы делаете всё автоматически, не думая. Иногда я не могу вспомнить, чистила ли я зубы, и должна посмотреть на зубную щетку – влажная ли она?

– Когда вы приехали в галерею во второй раз?

– Почти в семь, я полагаю. Эрл забрал машину, чтобы отдать в ремонт, поэтому я вызвала такси и велела водителю привезти меня ко входу в галерею со стороны аллеи. У меня был ключ к задней двери, на всякий случай.

– Дверь была заперта?

– Вот и это я не могу вспомнить. Она должна была быть закрыта. Я вставила ключ в замочную скважину и повернула дверную ручку, не задумываясь об этом. Дверь открылась, и я вошла.

– Вы не заметили какого-нибудь беспорядка на первом этаже?

– Нет, потому что свет был выключен. Я пошла прямо к винтовой лестнице. Как только я подошла к мастерской, я почувствовала что-то неладное. Было тихо, как в склепе. Я даже не сразу решилась войти в его офис. – Зоя болезненно поморщилась. – Но я вошла. Первое, что я увидела, – бумаги и всё остальное разбросано на полу, а затем… – Она закрыла лицо ладонями, и в комнате воцарилось молчание.

Чуть погодя Квиллер мягко сказал:

– Не хотите ли вы, чтобы я известил Маунтклеменса, хотя он сейчас в Нью-Йорке? Мне известно, что он хорошо относился к вам обоим.

– Как пожелаете.

– Вы уже предприняли какие-нибудь шаги по организации похорон?

Батчи сказала:

– Пышных похорон не будет. Зоя этого не одобряет.

Квиллер встал:

– Мы сейчас уйдём, но только позвольте мне узнать, миссис Ламбрет, может, я могу что-нибудь для вас сделать? Иногда, чтобы помочь человеку, нужно просто с ним поговорить.

– Я здесь. Я присмотрю за ней, – сказала Батчи.

Квиллер подумал, что эта женщина ведёт себя как хозяйка.

– Ещё один вопрос, миссис Ламбрет. У вас есть хорошая фотография вашего мужа?

– Нет, только портрет, который я написала в прошлом году. Он находится в моей студии. Батчи вам покажет его. Я думаю, что мне пора идти наверх.

Без дальнейших объяснений она вышла из комнаты.

Батчи провела репортёров в студию, расположенную в задней части дома. Там на стене висел портрет Эрла Ламбрета, холодного, высокомерного, написанный без любви.

– Великолепное сходство, – с гордостью заметила Батчи. – Она действительно ухватила в нём самую суть

Щелчок камеры Одда Банзена был почти не слышен.

ВОСЕМЬ

Когда Квиллер и Одд Банзен уезжали из дома Ламбрета, они молчали до тех пор, пока обогреватель установленный в машине Одда, не выдал первое тёплое дуновение. Только тогда Одд обрел дар речи.

– Кажется, подвизаясь на поприще рэкетира от искусства, Ламбрет всё делал правильно, – сказал он. – Хотел бы я пожить так же. Готов побиться об заклад, что тот диван стоит не меньше тысячи баксов. А кто была эта большая задира?

– Батчи Болтон. Она преподает скульптуру в Пенниманской школе изящных искусств.

– И она действительно полагает, что она главный режиссер представления? Она просто упивается всем происходящим.

Квиллер согласно кивнул:

– Мне тоже не показалось, что Батчи потрясена смертью Эрла Ламбрета. Интересно, как она вписалась в картинку? Друг семьи, я полагаю.

– Если тебя интересует моё мнение, – сказал Одд, – то я не думаю, что эта кукла Зоя близко к сердцу приняла случившееся.

– Она уравновешенная, умная женщина, – ответил Квиллер, – даже если и кукла. Она не принадлежит к тому типу женщин, которые бьются в истерике.

– Если моя жена когда-нибудь увидит меня лежащим в луже крови на полу, я хочу, чтобы она билась в истерике, и как следует! Я не хочу, чтобы она мчалась домой, подкрашивала губки и вообще приводила себя в порядок для того, чтобы принимать посетителей. Представь себе даму, которая не помнит, звонила ли она своему мужу и была ли заперта дверь галереи!

– Она была в шоке. В голове у неё всё смешалось. Она всё вспомнит завтра или послезавтра. Что ты думаешь о портрете её мужа, который она написала?

– Превосходно! Эрл – холодная рыба. Я сам никогда не смог бы сделать фотографии лучше, чем этот портрет.

– Раньше я пребывал в уверенности, что все эти современные художники пишут только точки и кляксы, потому что просто не умеют рисовать, – заметил Квиллер. – Но сейчас я уже не так в этом уверен. Зоя действительно талантлива.

– Если она действительно так талантлива, почему же она попусту тратит время на этот модернистский хлам?

– Возможно, потому, что это продается. Кстати, я хотел бы познакомиться с нашим репортёром, ведущим уголовную хронику.

– Лодж Кендал? Ты с ним ещё не знаком? Он всегда бывает в пресс-клубе наверху во время ленча.

– Я бы хотел поговорить с ним.

– Желаешь, я организую вашу встречу завтра? – предложил Одд.

– О'кей. Куда ты теперь направляешься?

– Обратно в лабораторию.

– Если это по дороге, может, подбросишь меня к дому?

– Без проблем.

Квиллер взглянул на свои часы:

– Половина десятого! А я забыл покормить кота!

– Ха—ха, – рассмеялся Одд, – я же говорил тебе, что Маунти берет тебя в качестве сиделки для своего кота.

Несколько минут спустя, когда машина свернула на Бленхейм-плейс, он спросил:

– Разве это соседство не беспокоит тебя? Эти подозрительные типы на улицах!

– Они мне не мешают, – ответил Квиллер.

– Меня бы не заставили жить здесь. Я трус по натуре.

Сложенная газета лежала на крыльце дома № 26. Квиллер поднял газету, открыл входную дверь, вошёл и быстро затворил её за собой, радуясь, что наконец оказался в тепле. Он несколько раз подёргал дверную ручку, как просил его делать Маунтклеменс, чтобы удостовериться, что дверь заперта.

Вторым ключом он открыл внутреннюю дверь в вестибюль и тут же в испуге отпрянул назад. Откуда—то из темноты доносился дикий вой. Сознание Квиллера затуманилось. Усы встали дыбом. Сердце в груди отчаянно прыгало. Инстинктивно он свернул газету наподобие дубинки.

Затем он вдруг догадался, что это был за шум. Это Коко дожидался его. Коко давал ему нагоняй. Коко был в ярости.

Квиллер прислонился плечом к дверному косяку и широко зевнул. Затем не спеша ослабил узел галстука.

«Никогда больше не делай этого», – всем своим видом говорил он коту.

Коко сидел на столе и яростно изрыгал поток оскорблений.

– Всё в порядке, всё в порядке, – прикрикнул на него Квиллер. – У меня были очень важные дела в городе.

Коко продолжал свою тираду.

– Подожди, пока я сниму пальто, ладно?

Когда Квиллер начал подниматься по лестнице, вой прекратился. Кот скакал впереди и вёл его в квартиру Маунтклеменса, которая была погружена в кромешную тьму. Квиллер ощупью нашёл выключатель. Эта задержка вызвала раздражение Коко, который отреагировал на неё очередным выступлением – на этот раз душераздирающие крики имели низкий горловой характер и несли в себе неприкрытую угрозу.