Стивен Кинг - Детки в клетке (сборник)
минутку
Так, стало немного легче. Дигиталин. Я нашел его у Бобби. Сердце колотится как бешеное, но голова прояснела.
Тот вулкан – гора Благодати, как мы его назвали – взорвался, как и предсказал Роджерс. Огонь дым столбом никому нет дела все только в небо смотрят! О-ля-ля сказала Старлетт!
Все было очень быстро как брекс кекс секс и все снова здоровы. То естьминутку
Боже, дай мне закончить это. То есть все остались живы. Все стали привыкать к статуации. Весьмир стал какосы что показывал Бобби которыенекусались. Три года в мире стыла золотая осынь. Люди стали как хиппи чтопели будемвсевместе цветы любов и
мину
Большая доза. Черт. Сердце готово из ушей выпрыгнуть. Если соберу остатки последних сил
средоточусь —
Да. Стояла просто золотая осень, я хотел сказать. Бобби занялся наукой. Ла-Палата. Социологические данные и проч. Помните местного шерифа? Старый жирный республиканец которочень подражал Чашке Боулинга? Бобби еще сказал, что у того первичные симптомы болезни Роджерса?
Соберись, козел!
Был не только он. Оказалось в этом районе Техаса их пруд пруди. Больных выпадением, я скажу. Три года мысбобибылитам написали новую программу новый график я увидел чтополучилось и уехал сюда бобби спомощенками стались один застрелился сказал бобби когда приехал
стоп еще дозу
Хорошо. Последний раз. Серце сучит такчто трудно дышать. Новый график последний график показал все кактолько его наложили на график покоя график покоя пкзл пдние ровня нсилия по нпрвленю к Ла-Плате. График альцгеймера пкзл рост случаев прждврменного слабоумия по нпрвленю Ла-Плате. Люди тут очень рано становились очень глупыми.
Три года мы с бобо берегли себя как могли пили только кипяченую воду носили шляпы бурашки с друными ликавами зато никакой войны и когда все стали очень глупыми мы нетя приехал сюда потомучтоонмойбраткакегозовут
БОББИ
Бобби пришел комне вечером плакал я сказ боби я тебялюблю он казал прости бо во я превратил мирвбаранов простибо ясказал лучшевбаранов чем в пепел онплакаляплакалсказалбобилблю он просилпулювлоб я казал да он просил писатьэто я казл да написал илинет непомню буквывижунепонимаю
у меня боби его зовут брат кажется янаписал естькуда положит полежит боби сказ милон лет покоя буд покапока всем конча проща боби тыневиноват ятебялюб
ятебяпроща
люблюте
грешен (прд миром)Детки в клетке
[12]
Звали ее мисс Сидли, работала она учительницей. Ей приходилось вытягиваться во весь свой маленький рост, чтобы писать в верхней части доски, что она сейчас и делала. За ее спиной никто из детей не хихикал, не перешептывался, не пытался съесть что-нибудь сладенькое. Они слишком хорошо знали мисс Сидли. Она всегда могла сказать, кто жует жвачку на задних партах, у кого в кармане рогатка, кто хочет пойти в туалет не по нужде, а чтобы поменяться открытками с фотографиями бейсболистов. Как Господь Бог, она знала все и обо всех.
Волосы у нее поседели, а сквозь тонкое платье проступал поддерживающий позвоночник корсет: в последние годы ее замучили боли в спине. Хрупкая, вечно страдающая, косоглазенькая женщина. Но дети ее боялись. Ее острый язычок сек, как розги. А от взгляда, если он падал на хохотунью или шептуна, даже самые крепкие колени превращались в мягкую глину.
Она писала на доске длинный список слов, которые в этот день предстояло разобрать по буквам, и думала о том, что об ее успехах в долгой и многотрудной учительской карьере можно судить по поведению класса: она могла повернуться к ученикам спиной, не опасаясь, что те тут же займутся своими делами.
– Каникулы, – озвучила она слово, которое выводила на доске. – Эдуард, пожалуйста, используй слово «каникулы» в каком-нибудь предложении.
– На каникулы я ездил в Нью-Йорк, – без запинки ответил Эдуард. Как и учила миссис Сидли, главное слово он произнес четко и размеренно: ка-ни-ку-лы.
– Очень хорошо, Эдуард. – И она перешла к следующему слову.
Разумеется, у нее были свои маленькие хитрости. Успех – это она знала четко – зависел и от мелочей. В классе она никогда не отступала от этого принципа.
– Джейн.
Джейн, которая яростно пролистывала учебник, виновато подняла голову.
– Пожалуйста, закрой книгу. – Книга закрылась. Взгляд светлых глаз Джейн, полных ненависти, уперся в спину мисс Сидли. – После занятий останешься в классе на пятнадцать минут.
Губы Джейн затряслись.
– Да, мисс Сидли, – покорно ответила она.
Мисс Сидли очень ловко использовала свои очки с толстыми стеклами, и ее всегда забавляли виноватые, испуганные лица учеников, когда она ловила их за неположенным занятием. Вот и теперь она увидела, как искаженный, перекошенный Роберт, сидевший в первом ряду, скорчил неодобрительную гримаску. Но ничего не сказала. Пусть Роберт еще немного подергается.
– Завтра, – громко и отчетливо произнесла мисс Сидли. – Роберт, тебя не затруднит предложить нам какое-нибудь предложение со словом «завтра»?
Роберт глубоко задумался. Класс затих, разморенный теплым сентябрьским солнцем. Электрические часы над дверью показывали, что до желанных трех часов осталось всего лишь тридцать минут, и лишь молчаливая, угрожающая спина мисс Сидли удерживала юные головы от сладкой дремы.
– Я жду, Роберт.
– Завтра случится что-то плохое, – ответил Роберт. Предложение он составил совершенно правильно, но седьмое чувство мисс Сидли, свойственное всем строгим учителям, подсказало: что-то не так. – Завт-ра, – как и полагалось, добавил Роберт. Руки его лежали на парте. Он вновь скорчил гримаску. Да еще улыбнулся одними губами. И тут до мисс Сидли дошло: он знает, как она наловчилась использовать очки.
И ладно. Очень даже хорошо.
Она начала писать следующее слово, не похвалив Роберта, предоставив тому увидеть ответ в реакции ее тела. Одним глазом она приглядывала за Робертом. Скоро он высунет язык или поднимет один палец (даже девочки, и те знали, что означает этот неприличный жест) только для того, чтобы посмотреть, действительно ли она знает, что он делает. И вот тогда будет наказан.
Отражение, конечно же, искажало действительность. И смотрела она на него лишь краем глаза искоса, занятая словом, которое писала на доске.
Роберт изменился.
Она едва успела поймать это изменение, заметить, как лицо Роберта стало… другим.
Она резко обернулась, бледная как полотно, не обращая внимания на боль, пронзившую спину.
Роберт вопросительно смотрел на нее. Его руки лежали на парте. Испуга он не выказывал.
Мне это привиделось , подумала мисс Сидли. Я чего-то ждала, а когда ничего не произошло, мое подсознание что-то выдумало. Пошло мне навстречу. Однако …
– Роберт? – Она хотела, чтобы голос звучал властно, хотела, чтобы в нем слышалось невысказанное требование чистосердечного признания. Не получилось.
– Что, мисс Сидли? – Глаза у него были темно-карие, как ил на дне медленно текущего ручья.
– Ничего.
Он вновь повернулась к доске. По классу пробежал легкий шепоток.
– ТИХО! – рявкнула она, окинув учеников грозным взглядом. – Еще один звук, и вы все останетесь в школе вместе с Джейн. – Она обращалась ко всему классу, но смотрела на Роберта. В его ответном, чистом, детском взгляде читалось: Почему я, мисс Сидли? Я тут совершенно ни при чем .
Она вновь принялась писать на доске, на этот раз перестав поглядывать на отражение в очках. Последние полчаса закончились, но ей показалось, что Роберт, выходя из класса, очень странно посмотрел на нее, словно говоря: У нас есть тайна, верно ?
Взгляд этот не давал ей покоя. Преследовал ее, застрял в голове, словно кусочек мяса между двумя зубами: вроде бы ничего особенного, но противно.
В пять вечера, в одиночестве принявшись за обед (вареные яйца на гренке), мисс Сидли по-прежнему думала об этом. Она знала, что стареет, и воспринимала сие с олимпийским спокойствием. Она не собиралась превращаться в одну из школьных мымр, которых пинками выгоняли на пенсию. Они напоминали мисс Сидли азартных игроков, которые, проигрывая, не могли заставить себя оторваться от стола. Но она-то не проигрывала. Она всегда была в выигрыше.
Мисс Сидли уставилась на вареные яйца.
Разве не так?
Подумала о чистеньких лицах третьеклассников, обнаружила, что наиболее отчетливо видит Роберта.
Встала, включила еще две лампочки.
Позже, когда она легла спать, лицо Роберта опять всплыло перед ней, неприятно улыбаясь из темноты под веками. Лицо начало меняться…
Но мисс Сидли заснула до того, как увидела, в кого или во что превратился Роберт.
* * *Сон не принес отдыха, а потому на следующий день она пришла в класс не в самом радужном настроении. С нетерпением ждала, когда же кто-нибудь зашепчется, захихикает, может, передаст записку. Но класс сидел тихо… очень тихо. Все неотрывно смотрели на нее, и мисс Сидли чувствовала, что взгляды учеников ползают по ней, словно слепые муравьи.
