Стивен Кинг - Детки в клетке (сборник)
– На самом деле тебе, вероятно, уже приходилось такое видеть, – продолжал Бобби. – Время от времени и в журналах печатают подобные фотографии, и по телевизору показывают, в передачах о природе. Тут нет ничего особенного, но выглядит очень эффектно, потому что у людей совершенно иррациональная предубежденность по отношению к пчелам.
И что самое странное, он был прав – я действительно видел такое раньше.
Он опустил руку в ящик между ульем и стеклянной стенкой. Не прошло и пятнадцати секунд, как его рука оказалась в шевелящейся желто-черной перчатке. И мгновенно в памяти всплыло давнее воспоминание. Я сижу перед телевизором в пижаме, прижимаю к груди моего паддингтонского медвежонка, до времени ложиться в постель как минимум полчаса (а до рождения Бобби – несколько лет), и со смесью ужаса, отвращения и изумления наблюдаю, как некий пчеловод позволяет пчелам полностью покрыть его лицо. Сначала они образуют нечто напоминающее колпак палача, а потом он сдвигает их, создавая нелепую живую бороду.
Бобби вдруг резко сморщился, потом усмехнулся.
– Одна меня все-таки ужалила, – пояснил он. – Они все еще не пришли в себя после путешествия. От Ла-Платы до Вако меня подвозила одна дамочка из страховой компании. У нее старый «пайпер кэб», а оттуда на самолетике местной авиалинии, «Эйр Козел» называется, если не ошибаюсь, до Нового Орлеана. В итоге сделал около сорока пересадок, но, клянусь Богом, именно дорога от этой Ла-Помойки вывела их из себя. На Второй авеню до сих пор больше выбоин, чем на Бергенштрассе после капитуляции Германии.
– Знаешь, Боб, лучше бы ты вынул оттуда руку, – настаивал я на своем, мысленно представляя, как буду гоняться за пчелами со свернутым в трубку журналом, сшибая их одну за другой, словно сбежавших из тюрьмы преступников из какого-то старого фильма. Но ни одна из них не покинула ящик… по крайней мере пока.
– Расслабься, Хови. Ты видел когда-нибудь, чтобы пчела ужалила цветок? Или хотя бы слышал об этом?
– Ты не очень похож на цветок.
– Ты что, полагаешь, пчелы знают, как выглядит цветок? – рассмеялся он. – У них о виде цветка не больше представления, чем у нас с тобой – о чем поет ветер. Они знают, что я сладкий, потому что я выделяю с потом диоксин сахарозы… наряду с тридцатью семью другими диоксинами, и это лишь те, которые нам известны. – Он в задумчивости помолчал. – Хотя, должен признаться, вчера вечером я позаботился, чтобы себя подсластить. В самолете съел коробку вишни в шоколаде…
– О Бобби, господи!..
– …а в такси по дороге сюда еще парочку сливочного зефира.
Он запустил внутрь вторую руку и принялся осторожно счищать пчел с кисти. Я увидел, как он поморщился еще раз, прежде чем полностью освободился от них, после чего мне стало гораздо легче, потому что он вернул на место крышку ящика. На каждой руке у него набухли красные волдыри. Один – в центре левой ладони, другой – на правой, повыше, рядом с тем, что хироманты называют линией жизни. Его все-таки ужалили, но демонстрация показалась мне более чем убедительной: около четырех сотен, на глаз, пчел тщательно исследовали его. И лишь две ужалили.
Из кармашка для часов в своих джинсах он извлек маленькие щипчики и присел к моему письменному столу, предварительно сдвинув в сторону стопку рукописи, расположенную рядом с «Ванг-микро», которой я пользовался в то время, и настроил мою тензорную лампу так, чтобы она давала сильный и узкий пучок света на поверхность стола вишневого дерева.
– Пишешь что-нибудь хорошее, Бо-Во? – между делом полюбопытствовал брат, и я почувствовал, как зашевелились волосы на загривке. Когда последний раз он обращался ко мне «Бо-Во»? В четыре года? Или в шесть? Черт, я и этого не помню. Он внимательно колдовал щипчиками над своей левой рукой. Я смог разглядеть, как он извлек нечто тоненькое, напоминающее волосок из ноздри, и положил в мою пепельницу.
– Статью о подделке картин для «Вэнити Фэйр», – ответил я. – Бобби, что ты все-таки задумал на этот раз?
– Ты не мог бы помочь мне вытащить второе? – с извиняющейся улыбкой попросил он, протягивая мне щипчики и правую руку. – Не могу отделаться от мысли, если я такой чертовски умный, так должен бы одинаково хорошо владеть обеими, но Ай-Кью моей левой руки, похоже, выше шести так и не поднялся.
Тот же знакомый Бобби.
Я подсел к нему, взял щипчики и начал приноравливаться вытащить пчелиное жало из покрасневшего волдыря рядом с тем местом, которое в его случае лучше было бы назвать линией смерти. Пока я этим занимался, он поведал мне, в чем разница между пчелами и осами, между водой в Ла-Плате и водой в Нью-Йорке, а также о том, как – черт подери! – все станет просто замечательно с помощью его воды и при небольшом содействии с моей стороны.
И все кончилось тем, что я опять стал собачкой, пытающейся в очередной последний раз отнять мяч, который держал в руках мой смеющийся, зверски образованный брат.* * *– Пчелы не жалят без необходимости, потому что от этого гибнут, – деловито говорил Бобби. – Помнишь, тот раз в Норт-Конвэе ты сказал, что мы продолжаем убивать друг друга в силу первородного греха?
– Да. Сиди смирно.
– Если это действительно так, если есть Бог, который может любить нас настолько, чтобы послать ради нас Своего собственного Сына на крест, и одновременно отправить нас на легком катере в преисподнюю лишь за то, что какая-то глупая сучка откусила не от того яблока, то в таком случае катастрофа вот в чем: Он создал нас как ос, а не как пчел. Черт , Хови, что ты делаешь?
– Сиди спокойно, – повторил я, – сейчас вытащу. Если тебе очень хочется жестикулировать – я подожду.
– Хорошо, – сказал он и действительно некоторое время сидел тихо, давая мне возможность извлечь жало. – Пчелы – это природные летчики-камикадзе. Если ты посмотришь в тот стеклянный ящик, Бо-Во, то увидишь, что обе, которые меня ужалили, валяются на дне мертвыми. Жала у них зазубренные, как рыболовные крючки. Они легко входят в тело. Но когда пчелы выпускают жало, они потрошат сами себя.
– Замечательно, – сказал я, выкладывая второе жало на край пепельницы. Естественно, никаких колючек я не видел, а микроскопа у меня не было.
– Этим они и выделяются, – продолжал Бобби.
– Не сомневаюсь.
– У ос же, напротив, гладкое жало. Они могут жалить тебя столько, сколько пожелают. На третий-четвертый раз они могут выпустить яд, но могут и просто протыкать дырки, если угодно… что обычно и делают. Особенно те, что живут в камне. Именно таких я и привез. Их можно успокоить. Вещество называется «ноксон». У них от него, должно быть, жуткое похмелье, потому что просыпаются они еще более злыми, чем обычно.
Он хмуро поглядел на меня, я впервые обратил внимание на темные круги у него под глазами и понял, что никогда в жизни не видел брата таким усталым.
– Вот поэтому люди и продолжают драться друг с другом, Бо-Во. У нас гладкие жала. А теперь смотри.
Он встал, подошел к дорожной сумке, порылся в ней и вернулся с пипеткой. Открыв майонезную банку, он сунул в нее пипетку и набрал небольшое количество дистиллированной техасской воды.
И направился к ящику с осами. Теперь я заметил, что у этого ящика крышка несколько отличается: в нее вделан тонкий пластиковый диск, сдвигающийся в сторону. Мне не пришлось просить его пересказать словами дальнейшие намерения. В случае с пчелами он запросто снял крышку; в случае с осами сам понимал, что тут не до шуток.
Слегка сдвинув этот диск, он сжал черный резиновый наконечник и выпустил пару капель; на гнезде образовалось темное пятнышко, которое почти моментально исчезло.
– Подождем минуты три, – сказал он.
– Что ты?..
– Не спрашивай. Все увидишь. Три минуты.
За это время он успел проглотить мою статью о подделках произведений искусства, хотя в ней было не менее двадцати страниц.
– Ну что ж, – произнес он, – откладывая листочки в сторону. – Очень неплохо. Не помешало бы тебе почитать еще про Джея Голда, который увешал весь салон-вагон своего личного поезда фальшивым Мане, хотя это и ерунда. – Во время этой фразы он спокойно снял крышку осиного ящика.
– Господи, Бобби, не валяй дурака! – воскликнул я.
– Все тот же старый зануда, – рассмеялся Бобби, вытаскивая из ящика большое тускло-серое гнездо размером с шар для боулинга. Он держал его в руках, осы вылетали из гнезда, садились ему на руки, на щеки, на лоб. Одна отлетела подальше и устроилась у меня на предплечье. Я шмякнул по ней. Оса замертво свалилась на ковер. Я испугался – мне действительно стало страшно. Все тело напряглось от выброса адреналина. Я не мог отвести глаз от отверстий в гнезде, из которых продолжали выбираться осы.
– Не убивай их, – сказал Бобби. – Это все равно что убивать младенцев, которые не могут причинить тебе никакого вреда. В этом весь смысл . – Он перекатывал гнездо с ладони на ладонь, действительно как тяжелый мяч. Потом подкинул его в воздух. Я в ужасе наблюдал, как осы с гудением носились по моей комнате, напоминая боевые истребители, вылетевшие на патрулирование воздушного пространства.
