Тьма чернее ночи - Коннелли Майкл

Босх кивнул. Его взгляд был устремлен на пустую бумажную тарелку.

– Я вроде как облажался. Н-да, облажался.

Маккалеб помолчал. Порыв ветра сдул тарелку Босха со стола, и детектив смотрел, как она несется по улице.

– Ты все еще работаешь с тем лейтенантом?

– Не-а. Вскоре он как-то вечером вышел из дома и не вернулся. Его нашли в машине в тоннеле в Гриффит-парке, возле обсерватории.

– Он что, покончил с собой?

– Нет. Кто-то помог ему. Дело еще открыто. Формально. Босх посмотрел на Маккалеба. Маккалеб опустил взгляд и заметил, что серебряная булавка для галстука у Босха сделана в форме крохотных наручников.

– Что еще тебе сказать? – произнес Босх. – Все это не имеет никакого отношения к Ганну. Он был просто ложкой дегтя в бочке меда... если под бочкой меда понимать вздор, который называется судебной системой.

– Не похоже, чтобы у тебя было время покопаться в его прошлом.

– Совсем не было. Все, что я тебе рассказал, произошло за восемь или девять часов. Впоследствии – учитывая, что произошло, – я этим делом не занимался, а его отпустили.

– Но ты не сдался. Джей говорила, что ты посетил его в вытрезвителе накануне убийства.

– Верно. Он попался на пьянстве за рулем, когда пытался снять шлюху на Сансете. Его забрали и позвонили мне. Я пошел взглянуть, немножко потрясти его, проверить, готов ли он заговорить. Но этот тип был мертвецки пьян, просто валялся на полу в луже блевотины. Вот так. Мы, можно сказать, и не общались.

Босх посмотрел на недоеденную сосиску Маккалеба, потом на часы.

– Прости, но это все. Ты будешь доедать, или пойдем?

– Еще пару кусков, еще пару вопросов. Хочешь покурить?

– Бросил пару лет назад. Курю только в особых случаях.

– Неужели на Сансете повесили плакат "Ковбой Мальборо стал импотентом"?

– Нет, жена предложила бросить вместе. И мы бросили.

– Жена? Гарри, ты полон сюрпризов.

– Не волнуйся так. Она пришла и ушла. Зато я больше не курю. Не знаю, как она.

Маккалеб только кивнул, чувствуя, что вторгся в чужую личную жизнь. Он вернулся к делу:

– Есть какие-то предположения, кто его убил?

Маккалеб откусывал от сосиски, когда Босх ответил:

– Могу предположить, что он повстречал человека вроде себя. Человека, который где-то переступил черту. Не пойми меня неправильно, я надеюсь, что вы с Джей найдете его. Но пока что этот человек – будь то он или она – не совершил ничего, из-за чего я бы сильно расстроился. Понимаешь, что я имею в виду?

– Забавно, ты сказал "она". Думаешь, убийцей могла быть женщина?

– Я слишком мало знаю. Но, как я сказал, он охотился на женщин. Может быть, одна из них положила этому конец.

Маккалеб просто кивнул, не в силах придумать, о чем бы еще спросить. В любом случае на Босха он особо и не рассчитывал. Связь с ним хотелось восстановить по другой причине.

– Ты вспоминаешь девочку с холма, Гарри?

Он не хотел произносить вслух имя, которое дал ей Босх.

Босх кивнул:

– Она всегда со мной. Как и все остальные.

– Так ничего... никто так и не искал ее?

– Нет. Я еще раз пытался поговорить с Сегеном. Приехал к нему в прошлом году, примерно за неделю до того, как его посадили на электрический стул. Он лишь посмеялся надо мной. Словно знал, что это последнее, в чем он сильнее меня. Так что я встал и, уходя, пожелал ему греться в аду. Представляешь, что он мне ответил? "Я слыхал, это теплое местечко". – Босх покачал головой. – Ублюдок. Я ведь приехал в выходной. Двенадцать часов в машине, и кондиционер не работал.

Он посмотрел прямо на Маккалеба, и тот почувствовал тесную связь с этим человеком.

В кармане лежащей на соседней скамейке ветровки зачирикал телефон. Маккалеб поспешил развернуть куртку, отыскал карман и взял трубку. Это оказалась Брасс Доран.

– У меня есть кое-что для тебя. Не много, но хоть что-то для начала.

– Могу я перезвонить через несколько минут?

– Я в центральном конференц-зале. Мы собираемся устроить "мозговой штурм" по одному делу, и я лидер. Так что освобожусь, наверное, через пару часов, не раньше. Перезвони вечером мне домой, если сейчас...

– Нет, не отключайся.

Он опустил телефон и посмотрел на Босха:

– Важный звонок. Поговорим позже, если что-то всплывет, хорошо?

– Конечно.

Босх встал. Кока-колу он собирался забрать с собой.

– Спасибо, – сказал Маккалеб, протягивая руку. – Удачи на процессе.

– Пожалуй, удача нам понадобится.

Маккалеб смотрел, как он уходит по дорожке, ведущей к зданию суда. Потом снова поднес трубку к уху:

– Брасс?

– Здесь. Итак, ты говорил о совах вообще, верно? Это не особенный вид или порода, верно?

– Верно. Думаю, просто сова вообще.

– Какого она цвета?

– Э-э... в основном коричневая. Спина и крылья.

Он достал из карманов пару сложенных листочков из блокнота и ручку. Оставил недоеденную сосиску и приготовился писать.

– Итак, современная иконография. Сова – символ мудрости и истины, символизирует знание, общую картину в противоположность мелким деталям. Сова видит в темноте. Другими словами, видеть в темноте – значит видеть истину. Она изучает истину, следовательно, получает знания. А от знания идет мудрость. Уловил?

Записывать это Маккалебу не требовалось. Доран говорила очевидные вещи. Но просто чтобы не терять мысль, он записал строчку.

Видеть в темноте = Мудрость.

Потом подчеркнул последнее слово.

– Так, превосходно. Что еще?

– Это в основном то, что я наскребла по современному применению. Но если отправиться в прошлое, становится весьма интересно. Наша подружка сова раньше была плохой девчонкой.

– Рассказывай.

– Доставай карандаш. Сова неоднократно встречается в искусстве и религиозной иконографии с раннего Средневековья до позднего Возрождения. Ее часто изображали в религиозно-аллегорических произведениях: росписи, церковные витражи и тому подобное. Сова была...

– Хорошо-хорошо, Брасс, но что она означала?

– Подхожу. Иногда в ее значении возникали нюансы, но, по существу, она была символом зла.

Маккалеб записал.

– Зло. Хорошо.

– Я думала, ты обрадуешься.

– Просто ты меня не видишь. Я стою на руках. Что еще?

– Дай мне пройти по всему списку. Он составлен из фрагментов, критической литературы по искусству того периода. Встречаются ссылки на изображения сов как символа, я цитирую: рока, врага невинности, самого дьявола, ереси, глупости, смерти и несчастья, тьмы и, наконец, страданий человеческой души в ее неотвратимом пути к вечным мукам. Мило, а? Мне нравится последнее. По-моему, в четырнадцатом веке торговля чипсами с изображением совы на пакетах не пошла бы.

Маккалеб старательно записывал.

– Продиктуй еще раз последнее.

Она повторила, и он записал дословно.

– Так, теперь дальше, – продолжала Доран. – Есть еще кое-какие трактовки совы как кары за зло или кары за гнев. Так что в разные времена и для разных людей символ явно трактовался по-разному.

– Кара за зло, – повторил Маккалеб, записывая. – Он посмотрел на листок. – Что-нибудь еще?

– Этого недостаточно?

– У тебя там названы книги, где это как-то представлено, или имена художников и писателей, которые использовали так называемую птицу тьмы в произведениях?

Зашелестели страницы. Несколько минут Доран молчала.

– У меня тут немного. Книг нет, но могу сказать тебе имена некоторых упомянутых художников, и, возможно, ты накопаешь еще что-нибудь в Интернете или в библиотеке университета.

– Хорошо.

– Мне надо торопиться. Мы тут скоро начнем.

– Диктуй.

– Есть художник Брейгель, который нарисовал врата ада в виде огромного лица. В ноздре этого лица угнездилась коричневая сова.

– Прекрасно. – Маккалеб записал описание. – Продолжай.

– Еще двое, известные использованием совы как символа зла, это Ван Оостанен и Дюрер. Названий картин у меня нет.