Квинканкс. Том 1 - Паллисер Чарльз

Джек и Салли, кружившие в танце по комнате, опустились рядом с нами на софу.

— Дело было так. С тех пор, как мы с Сэмом и Джеком бросили мешковозное ремесло, Кошачий Корм и Джерри Избистер остались разбираться между собой. Примерно год назад Кошачий Корм его перехитрил, вроде как меня. Похоже, он Пегу втолковал, будто больше не думает, что тот настучал на его брата.

Раздался смех, Джек крикнул:

— Надо же быть таким лопухом, чтобы ему поверить!

— И еще он Пегу заплатил, — продолжал Барни, — чтобы заманить старину Джерри в ловушку в Боро. Та еще была потасовка, старину Джерри разделали под орех. Одного из его парней замочили. На том компания и распалась. Джерри, я слышал, вернулся к извозу. Пег начал работать с Кошачьим Кормом, но теперь тот на него настучал, чтобы отомстить за брата, — пари держу, все это его проделки.

— Вы сказали, кто-то был ранен? — спросил я.

— Верно, — небрежно бросил Барни. — А кто, не знаешь, Боб?

— Малый по имени Джем, так я слышал. Убит. Сердце у меня заколотилось. Я не забыл лежавшего в канаве Джема, хотя больше об этом не думал.

Не давая себе времени поразмыслить, я повернулся к Джеку и выпалил:

— Вы видели, кто его замочил?

Все замолчали, глядя с любопытством то на Джека, то на меня. Их поразили не столько мои слова, сколько реакция Джека: он побледнел и принялся что-то бормотать. Барни, смерив нас обоих пристальным взглядом, сказал мне:

— Похоже, ты ничегошеньки не понял. Джек тогда не работал с Избистером. То было на несколько лет раньше.

— Верно, — подтвердил Джек с несколько беспокойной улыбкой.

Салли смотрела на Джека с испугом, я старался не поднимать глаз, но позднее все же перехватил его изучающий взгляд, направленный на меня. От моей обмолвки настроение собравшихся упало. Мы замолчали, я наблюдал, как Сэм вовсю наяривал на скрипке, как из глубин его черной бороды сверкали золотые зубы, когда он, расхаживая между танцорами, улыбался и кивал. Несколько раз я замечал, как Барни взглядывал на меня и тут же на Джека.

— Пора собираться, — вскоре сказал Барни.

Боб поспешил на ближайшую стоянку за каретами, и я пошел за своим новым рединготом, потому что на улице подмораживало.

Джем мертв. И убит фактически Пегом, который, вступив в заговор с Палвертафтом, заманил своих сотоварищей в ловушку в Саутуорке. Мысль о том, чтобы наблюдать, как его будут вешать, вдруг вызвала у меня отвращение — странно, если учесть, что я о нем узнал.

Когда я спускался в темноте по ненадежной лестнице, на верхней площадке послышался шум, кто-то схватил меня сзади и стукнул головой о стену. В слабом лунном свете, проникавшем через окно, я разглядел лицо, вплотную приблизившееся к моему, — в нем было мало сходства с обычно добродушными и красивыми чертами Джека.

— Почему ты это сказал? — процедил он.

— Я ошибся! Я вас не видел. — И добавил сдуру: — На них были маски.

— Выходит, тебе известно, о чем я говорю. — Джек скрипнул зубами и ради пущей выразительности приложил меня головой о стену.

Своим ответом я поставил себя в очень опасное положение.

Джек тихо прошептал:

— Повторишь это еще раз, и ты покойник.

Через мгновение он исчез.

Я остался на лестнице размышлять о том, в какой попал переплет. Чего теперь стоит моя жизнь? Разве он остановится перед тем, чтобы заставить меня замолчать? Мне нужно бежать. Откажусь сегодня идти с ними и, когда все отправятся на казнь, воспользуюсь этой возможностью.

Когда мои сотоварищи, со смехом и шуточками, разряженные в пух и прах, собрались в холле, словно еще на один кутеж, я сказал Барни:

— Я не пойду.

Он смерил меня приблизительно таким же взглядом, как в день моего первого появления, потом сгреб за руку и вывел на улицу, туда, где ждали кареты. Втолкнул меня в одну из них и захлопнул дверцу.

Когда карета отъехала, Барни наклонил ко мне свою большую голову, сжимая руку так, что боль сделалась невыносимой. Я боялся, что он станет спрашивать о Джеке, но он, к моему удивлению, произнес:

— А ты ведь ерунду мне втюхал о своей мамочке! Как ее зовут и из какого она прихода.

Откуда он мог узнать, что я лгал? И почему его этот заботило?

С улыбкой, пугавшей больше, чем злобная гримаса, он пробурчал:

— Скажи нам правду.

Я помотал головой:

— Я сказал.

Он откинулся назад:

— Поглядим.

В Ньюгейт мы прибыли среди ночи, однако застали перед Дверью Должников большую толпу; люди переминались на холоде и терли руку об руку. Когда мы приблизились, я услышал удары молотка. Мы с трудом протиснулись вперед, Сэм великодушно поднял меня себе на плечи, и я увидел Новый Люк — старинную виселицу, которая стояла обычно в Пресс-Ярде, а теперь была собрана на Ньюгейт-стрит, перед тюрьмой. Пока мы ждали, мои сотоварищи зубоскалили насчет того, по какой цене пойдут различные части тела осужденного, когда его рассекут на куски. Почему они взяли этот тон — чтобы скрыть свои чувства? Их действительно нисколько не волновало, что в эти самые минуты в нескольких шагах от нас два человека (был и еще один приговоренный) ожидали в своих камерах шагов шерифа и его помощника? Что один из осужденных был некоторым из них приятелем (пусть даже он их предал), а также возлюбленным одной из женщин?

В толпе уже сновали торговцы, которые выкрикивали «жалобные стенания» и «песнь смертника» — то и другое якобы сочинения одного из приговоренных, хотя, как заверила меня Салли, Пег не умел даже подписываться. Вдобавок они сбывали весьма причудливую биографию, о лживости которой лишний раз свидетельствовало описание казни, там содержавшееся.

— Он продал свое жизнеописание, чтобы оплатить похороны, — пояснил Сэм.

— Того, что останется для похорон, — жизнерадостно дополнил Уилл.

Ровно в семь поблизости зазвонил колокол, толпа ответила приглушенными возгласами радости.

Я узнал колокол и обернулся. Позади возвышалась церковь Сент-Сепалке, где мы с матушкой останавливались после своего бегства от мистера Барбеллиона, когда мисс Квиллиам привела его на Орчард-стрит. Я понял теперь, почему ее испугал монотонный безжалостный перезвон, знакомый каждому лондонцу: поминальный звон по тем несчастным, кому пришлось при жизни внимать собственным похоронным колоколам. Чуть в стороне находилась вывеска «Головы сарацина», которая тоже почему-то встревожила матушку.

— Теперь их ведут в пресс-камеру. [16] — Лицо Барни выражало напряженное внимание. — Кандалы снимают, связывают руки.

За минуту до восьми у Двери Должников послышался шум. В толпе перед нами раздались приветственные выкрики.

— Что там, Джон? — взмолилась Салли, поскольку с плеч Сэма я видел происходящее лучше всех.

— Это они! — объявил я. — Несколько человек, некоторые в темно-зеленых ливреях и с пиками.

— Это шериф с помощниками, — сказал Джек.

Я описал остальных, в которых мои компаньоны опознали начальника тюрьмы и судейского чиновника.

— Вышел еще один, в маске! Это второй осужденный?

— Нет, это Калкрафт! — усмехнулся Барни.

Конечно. Скрывать лицо под маской пристало скорее палачу, чем осужденному.

— Пега ты узнаешь, стоит лишь увидеть! — добавил Барни, и остальные засмеялись.

Он сам не подозревал, насколько окажется прав: из дверей уже появился человек в обычном платье, со связанными впереди руками, ступавший немного неловко. Я не сразу понял почему.

Боб крикнул:

— А ногу-то за что! Она ни в чем не виновата!

У него была деревянная нога — «пег»! Вот откуда взялась его злобно-насмешливая кличка!

— Блускин! — вскрикнул я, поскольку это был он.

Раскаты хохота вслед за шуткой Боба заглушили мое восклицание; услышал его только Джек, смеривший меня таким взглядом, который я не забуду до конца жизни.

Смех перешел во всеобщие крики: «Шапки долой!» Барни и Сэм, последовав этому призыву, сняли шапки и взяли в руки. Джентльмен, стоявший перед нами, остался в своем цилиндре.