Квинканкс. Том 2 - Паллисер Чарльз

— Едва ли. Мне нужен свидетель, который подтвердит мою непричастность к произошедшему.

— Вашу непричастность! А я? Мы с вами оба невиновны, но как будет звучать наша история, коли попадет в газеты? В полицейских судах вечно околачиваются чертовы репортеры в ожидании подобных сенсаций. И вообще, почему судья должен нам поверить? Мне самому все это кажется неправдоподобным: пропавший наследник, таинственный документ… И какой-то юнец в центре всех событий! Похоже, вы забываете о моих обстоятельствах. Это может положить конец всем моим надеждам на повышение.

— Да с какой стати вам волноваться на сей счет? Вы ведь и так не бедствуете, верно? Однако рассвет еще только занимается, а я чертовски голоден. Давайте-ка позавтракаем, прежде чем предпринимать какие-либо шаги.

— Отличная мысль. «Дерево какао» уже наверняка открылся.

— Тогда ступайте вперед, а я спущусь следом, когда умоюсь и переменю платье.

Я услышал приближающиеся шаги и проворно отскочил от двери.

Услышанного оказалось достаточно, чтобы рассеять все мои подозрения.

Дверь отворилась, и мистер Памплин застыл на пороге, изумленно уставившись на меня. Казалось, он на мгновение решил, что я восстал из мертвых, и перед лицом такого чуда поколебался во всех самых глубочайших своих убеждениях. Он молча отступил назад в комнату, с отвисшей челюстью, а я вошел за ним следом.

Генри повернулся и явил моему взору почти такое же ужасное зрелище, какое представлял собой я: лицо у него было в синяках, а на сильно порванной рубашке темнели пятна крови.

Несколько секунд он смотрел на меня с самым странным выражением, а затем вскричал:

— Мой дорогой Джон! Это вы! Слава богу, вы живы!

Он шагнул вперед и крепко обнял меня, невзирая на мою грязную мокрую одежду. В своем ослабленном состоянии я растрогался в буквальном смысле до слез, когда Генри выказал столь искреннюю радость при моем появлении.

— Я ужасно рад видеть вас целым и невредимым, старина, — сказал мистер Памплин, наконец овладев собой. — Это избавляет меня от значительных неудобств, можете мне поверить.

Генри заботливо провел меня к креслу у камина.

— Что с вами стряслось? — спросил он. А потом с предостерегающим видом взглянул на своего друга, который внимательно смотрел на нас, и добавил приглушенным голосом: — Расскажете все, когда он уйдет.

Я сознавал опасность и, хотя хотел многое рассказать и задать много вопросов, промолчал.

— Впрочем, представляется совершенно очевидным, что вам удалось спастись, — продолжал Генри более натуральным тоном. — И не утруждайте себя рассказом о том, каким именно образом.

— А что случилось с вами? — спросил я.

Генри рассмеялся.

— Ваши друзья повалили меня на землю и хорошенько попинали ногами. Когда они ушли, мы с Чарльзом с полчаса самым комичным образом блуждали в тумане, пытаясь найти друг друга.

— Комичным! — с возмущением воскликнул священник.

— Сейчас мне очень смешно вспоминать, хотя тогда было не до смеха. Видите ли, Джон, я все время невольно пугал Чарльза до смерти, и он убегал всякий раз при моем приближении, принимая меня за одного из налетчиков. Но в конце концов мы таки нашли друг друга. Потом мы отправились на поиски патрульных, но, разумеется, нигде не нашли. В такие туманные ночи бравые блюстители порядка предпочитают сидеть в тепле и безопасности в караульном помещении. Мы решили вернуться ко мне и привести себя в порядок, прежде чем отправиться к судье. — Потом, взглянув на меня с предостерегающей улыбкой, Генри повернулся к другу и сказал: — Будьте другом, Памплин, сходите закажите нам завтрак, хорошо?

— Хорошо, — довольно раздраженно ответил священник и вышел.

Едва лишь дверь за ним закрылась, Генри заговорщицки улыбнулся и сказал:

— Быстренько расскажите мне все, пока он не вернулся. И переоденьтесь в сухое.

Он дал мне халат, и за разговором я снял с себя насквозь промокшие одежды и развесил перед камином.

— На нас напали приспешники Сайласа Клоудира, который в согласии с кодициллом является претендентом на наследство. Он попытался убить меня, но я спасся, а вот он погиб.

— Погиб? — повторил Генри.

— Да. Но прежде успел уничтожить документ.

— Вы уверены, что он умер? — спросил Генри.

— Абсолютно уверен, — ответил я, несколько удивившись, что судьба старика интересует моего друга больше, чем судьба завещания. Я вкратце рассказал о случившемся, а под конец спросил: — Как по-вашему, что мне теперь делать? Может, пойти к полицейскому судье?

— А какой смысл? — довольно рассеянно спросил Генри.

— Пожалуй, никакого, — согласился я. — Ведь мне больше не грозит опасность со стороны семейства Клоудиров — вернее, Портьюсов, — поскольку они не имеют права претендовать на поместье теперь, когда я пережил старика.

— Да, — пробормотал Генри. — Они не имеют права.

После непродолжительной паузы он сказал:

— Если вы сейчас объявитесь, возникнут серьезные осложнения.

Я удивленно уставился на него.

— В судебном процессе! — пояснил он, увидев мое недоумение.

Несколько мгновений мы оба молчали.

— Сейчас вы сохраняете поместье во владении Момпессонов! — воскликнул Генри.

— Да, верно, — сказал я. — Но также подвергаюсь опасности.

— Какой опасности? — живо спросил он.

— С уничтожением завещания кодицилл остается в силе, и если я не объявлюсь до истечения срока действия последнего, поместье перейдет к наследнику Джорджа Малифанта. Таким образом, все равно остаются люди, которым выгодна моя смерть.

— Здесь вы делаете необоснованное предположение, — сказал Генри.

— Прошу прощения? — сказал я.

— Вы уверены, что такой наследник существует? Я лично никогда не слышал о претенденте на имущество со стороны семейства Малифантов.

Я немного растерялся: похоже, он хорошо знал обстоятельства процесса и родословную участвующих в нем сторон.

— Вы правы, — сказал я. — Линия рода могла пресечься, и в таком случае мне ничего не грозит. Но что тогда будет с поместьем? Оно останется во владении Момпессонов?

— Ни в коем случае. Они имеют право на владение поместьем, только пока вы живы. Если вас объявят мертвым и со стороны Джорджа Малифанта не найдется наследника, поместье отойдет к британской короне как выморочное имущество.

Таким образом, от моего решения, скрываться ли мне по-прежнему или все-таки объявиться, зависела судьба Момпессонов. Эта мысль доставила мне глубокое удовлетворение, и я с минуту смаковал ее в молчании. Генри, похоже, тоже погрузился в раздумья, и мы сидели, не произнося ни слова. Мне требовалось время, чтобы все хорошенько обдумать и сообразить, каким образом мое решение отразится на Генриетте. Теперь, когда завещание уничтожено, опекунам нет никакой выгоды принуждать ее к браку. На самом деле они потеряют к ней всякий интерес. И, безусловно, она сможет выйти замуж, за кого пожелает.

Мы по-прежнему сидели в молчании, когда вернулся мистер Памплин, по пятам за которым следовал слуга с подносом, уставленным серебряными судками.

Когда слуга опустил свою ношу на стол и удалился, Генри весело сказал:

— Ты не поверишь, Чарльз, но мы пришли к выводу, что идти в полицейское управление не имеет смысла.

Мистер Памплин заметно просветлел, одобрил наше решение и с аппетитом позавтракал бараньими отбивными, щедро приправленными пряностями и пончиками с кофе. Вскоре после завтрака он покинул нас, сославшись на крайнюю усталость, вызванную ночными переживаниями. Мы с Генри тоже едва держались на ногах и потому решили поспать, хотя за окнами уже стояло туманное морозное утро. Мой друг настоял на том, чтобы я лег на кровать, а сам устроился на диване. Я не особо терзался на сей счет, поскольку заснул мертвым сном, едва моя голова коснулась подушки.

Глава 110

Я проснулся незадолго до полудня и довольно долго лежал в постели, размышляя о событиях последних двух дней. Я видел, как человек рискует жизнью — и возможно, погибает — из-за жажды наживы. И я не попытался отговорить его от рискованного шага, опасность которого понимал лучше него. Однако я не чувствовал ответственности за случившееся с Ассиндером. И я видел гибель еще одного человека, которому позволил пойти навстречу смерти, поскольку спасти его значило бы пожертвовать собой. Я был, по меньшей мере, замешан во всем произошедшем, пусть и едва ли виноват. Я не мог сказать себе, что не имею к этому безумию никакого отношения. Теперь не мог. И какими мотивами руководствовался старый Клоудир, пытаясь убить меня с риском для собственной жизни? Опять-таки любовью к деньгам? Или мотивом менее явного характера — жаждой справедливости? Если в первой, как мне казалось, я не мог себя уличить, то во второй волей-неволей признавал виновным. И список людей, погибших в результате моих поисков справедливости, не ограничивался Ассиндером и старым Клоудиром. На моей совести лежала смерть Джорджа Дигвида, пусть он и действовал добровольно. И даже мисс Лидия была бы до сих пор жива, не появись я в ее жизни. Вероятно, Генриетта имела все основания намекать, что ее двоюродная бабушка путала желание справедливости с жаждой мести; и, возможно, я поступал так же.