Подвал. В плену - Нойбауэр Николь

– Времена, когда госпожа Бирнбаум пропускала все, что вы ей подсовывали, уже прошли, Брандль. Женщин привлекает гармония. Но прокуратура должна быть независимой.

– Правда? – Ханнес склонялся вперед, пока Хенке не оказался так близко, что можно было уловить запах его лосьона после бритья. Такой аромат он уже встречал сегодня. Как все же тесен мир. – Вы на самом деле независимы, господин Хенке?

– Мы примем ваш запрос во внимание и проверим его. – Хенке бросил папку в лоток для бумаг и взялся за диктофон. – Еще что-нибудь?

– Нет-нет, совсем ничего.

Только одна женщина, которой перерезали горло. Мальчик с окровавленными руками, которого, наверное, просто отпустят домой. Убийца, который, вероятно, бегает на свободе, потому что некто влиятельный его прикрывает. Он остался один на один с этим делом. Ну, значит, придется распутывать его самому. По крайней мере, в этом Ханнес знал толк.

– Ничего, господин Хенке. Премного сожалею только, что вас до сих пор не рекомендовали на должность судьи.

Ханнес вышел за дверь еще до того, как Хенке успел что-либо ответить.

Вехтер снова и снова перечитывал протокол допроса, который Ханнес отправил ему по электронной почте, – не на бумаге, несмотря на то что знал: Вехтер терпеть не может читать с экрана. Им стоит получше разобраться в отношениях Баптиста с убитой. Странная парочка – и прицепиться не к чему. Со стороны все выглядит складно и гладко. Не это ли и привлекало их друг в друге? Наверное, можно немного расслабиться, когда не обязательно быть всегда искренним. Или тут имело место нечто вроде войны Алой и Белой розы? [10]

Вехтер начал читать все сначала, но буквы плясали на экране и напрочь отказывались складываться в осмысленные слова. Он потер брови, но даже это не помогло. В конце концов он закрыл документы и выключил компьютер. Экран погас, шум охлаждающего вентилятора смолк. Комиссар откинулся на спинку кресла и удивился тому, как оно громко скрипнуло в наступившей тишине. «Мне нужно чаще выключать системник за полчаса до окончания работы, – подумал он. – Никогда об этом не задумывался». На улице было уже темно, лишь его настольная лампа освещала горы бумаг. Они завалили даже рождественский венок. Ханнес перед Рождеством пригрозил Вехтеру, что лично вызовет пожарную команду, если хоть одна свечка будет гореть возле всех этих документов. Вехтер с удовольствием наблюдал, как засыхают веточки венка. Нужно было просто выбросить его. Просто вышвырнуть – и все.

Завалиться бы сейчас спать прямо в кабинете, вот было бы здорово! Все равно дома его ничто не ждет. И почему бы не поступить так? Ответ пришел быстрее, чем он успел обдумать этот вопрос: он тогда совсем опустится.

Им нужно было еще вчера проработать это дело до конца. Обычно в подобных случаях они брали преступника той же ночью, а сейчас не нашли орудия убийства, и с каждым часом уменьшалась вероятность того, что оно где-то появится. Возможно, оно уже лежит где-нибудь на дне Изара. Так много следов! Свидетель или потенциальный убийца. Бывший партнер.

Но из-за холодов работа комиссариата шла словно в замедленной съемке. Его люди устали выходить из душных протопленных кабинетов на промозглую улицу. Вечером они едва передвигали ноги и боялись обратной дороги домой, которая снова заставляла их бороться с ледяным ветром. Вехтеру повсюду встречались люди с красными лицами, растрескавшимися губами, волосами, примятыми шапками-ушанками. В их глазах читалась усталость и страстное желание, чтобы зима поскорей закончилась. Но пока впереди еще целый месяц холодов, и волна эпидемии гриппа не за горами. Хорошее время, чтобы кого-нибудь загнать в угол. Может, стоит отпустить сотрудников?

– Конец рабочего дня?

Спинка кресла Вехтера резко выпрямилась. Только один человек в его отделе всегда входил без стука. Элли не спросила разрешения войти, она просто стояла здесь – темный силуэт в дверном проеме.

– Есть причина, по которой мне стоит снова включить компьютер? Иначе я смоюсь отсюда, пока ты какую-нибудь не придумала, – сказал он.

– Я просто увидела, что у тебя все еще горит свет.

– Раз ты уже здесь, не могла бы ты завтра в адвокатской конторе посмотреть информацию по Беннингхофф? Мне хотелось бы узнать, в какие дела совала свой нос эта дама.

– Раз уж я здесь? Эх, ну хорошо. – Она возвела глаза к потолку. Господи, как же здорово у нее это получается!

Черт побери, неужели он опять что-то сделал не так?

– Слушай, насчет сегодняшнего утра…

– Да все в порядке.

– Ну, просто…

– Да уже все равно.

Вот незадача! В темном окне отражался его силуэт. Двадцать пять килограммов и один чертов развод – все, что он успел нажить за тринадцать лет, на протяжении которых они были знакомы.

Ничто из этого не пошло ему на пользу.

Вехтер встал, снял куртку со спинки стула и протянул Элли руку:

– Пойдем. Как ты? Может, тебя подвезти немного?

– Нет, спасибо, сегодня моим личным шофером будет машинист. Мне нужно пройти всего несколько шагов до Восточного вокзала.

Она проигнорировала его руку.

Стоя перед дверью, Вехтер смотрел вслед Элли, пока она шла вниз по Орлеансштрассе на своих невероятных каблуках, а ее силуэт все сильнее размывался за пеленой снега.

Наверное, и ему самому не повредит прогулка. Ведь всего минус семнадцать. Вехтер поднял воротник и начал преследование.

Глава 3

Вязкий снег

Оливер спал. По крайней мере, его глаза были закрыты. Лицо все еще оставалось бледным, болезненно бледным. Сегодня на нем был уже не больничный халат, а обычная пижама.

Кто-то принес ему шоколад, и тот, нетронутый, лежал на приставном столике и подтаивал в прогретом батареями воздухе. Рядом с Вехтером стоял Бек, молодой судмедэксперт, под глазами которого за стеклами никелированных очков виднелись темные круги. Именно он осматривал Оливера еще в ночь задержания.

За их спинами зашелестела «Вечерняя газета». За Оливером присматривал полицейский, ожидая у стола своего сменщика.

Новость о кровавом убийстве не поместили на передовицу. Вместо этого, как всегда в январе, заголовки кричали о «самой суровой зиме столетия». Жители Мюнхена охотнее читали о погоде, чем об убийствах. От термокружки коллеги исходил аромат черного чая.

– Значит, с вами он тоже не разговаривает, – сказал Вехтер Беку. – Но, по крайней мере, стоило попытаться. Спасибо, что вы зашли сюда еще раз.

Полицейский опустил газету.

– Он ни с кем не разговаривает с тех пор, как я заступил на смену, – заявил он. – Его отец приходил, но только отца и было слышно.

– Вы же не оставляли их наедине? – с тревогой спросил Вехтер.

– Нет, но, если честно, французского я все равно не знаю. – Полицейский снова принялся читать о зиме столетия.

Доктор защелкнул карман на кнопку.

– Давайте дадим мальчику поспать. Мы ведь можем поговорить и снаружи, мне тоже нужно к выходу.

На ходу Вехтер обернулся и бросил в сторону кровати:

– До свидания, Оливер. Я приду еще.

Светлые ресницы дрогнули или ему всего лишь показалось?

В коридоре Бек бессовестным образом сладко зевнул.

– Сколько вы уже на ногах, господин доктор? – спросил Вехтер.

– Тридцать шесть часов. – Бек снял очки и помассировал переносицу. – Стариков много. Зимой умирают старики. Если сейчас в институте никто не умрет, у меня наступит конец рабочей недели.

Врач толкнул тяжелую двойную дверь, а Вехтер придержал ее локтем. Только ни к чему не прикасаться, чтобы не подхватить устойчивых к лекарствам больничных микробов. Этот запах супового концентрата и моющего средства будет преследовать Вехтера, наверное, еще несколько дней. Если, конечно, это был действительно суповой концентрат. К счастью, сейчас он уйдет из этой больницы.

Здесь умирают люди.

Какой-то частью мозга Вехтер понимал, что тут и дети рождаются, и ноги сломанные гипсуют, но эти мысли он настойчиво вытеснял.