Плач - Сэнсом Кристофер Дж.

Затем врач отошел в сторону.

— Спасибо, что пришел, Мэтью, — повторил он. — Я поместил того человека, о котором писал, в отдельную комнату.

Мы с ним вместе прошли через главную палату.

— А что с той девочкой? — поинтересовался я.

— Она за гроши помогает на скотном рынке. Напуганная корова прижала ее к ограде и сломала ей ногу.

— Это заживет?

— Может быть, если она будет соблюдать осторожность. Кость не прорвала кожу, так что ничего страшного не будет. Я был бы благодарен, если ты забудешь ее слова про четки. Некоторые думают, что в этой больнице и сейчас пахнет прежней религией. Кстати, Фрэнсис когда-то был здесь монахом и по-прежнему помогает здесь из христианского милосердия.

Я удивленно посмотрел на Гая. Но почему бы его ассистенту и не быть бывшим монахом? Теперь их в Англии тысячи. Нахмурившись, я ответил:

— Ты же знаешь, что я никогда никому не сказал бы о такой вещи, как четки у ребенка.

— Не вредно напомнить тебе, что нынче не только радикалы должны соблюдать осторожность в своих поступках и словах.

— Я никогда об этом не забываю.

Малтон бросил на меня стальной взгляд.

— А что касается меня, то я не обращаю внимания на слова пациентов, которые звучат нечестиво радикально. Как ты сейчас увидишь.

Я глубоко вздохнул. Нынче мой друг стоял на своем.

Он отвел меня в боковую палату. Как и главная, она была обставлена очень бедно — маленькая комнатушка с маленьким окошком и единственной выдвижной кроватью под старым тонким одеялом да табуретом рядом с ней. Окно было открыто, чтобы пропускать воздух, и в палате были слегка слышны доносящиеся со Смитфилдской площади голоса.

Я сразу узнал лежащего на кровати человека — это был Джеймс Маккендрик, которого я последний раз видел, когда он убегал из порта. Этот физически крепкий человек показал себя грозным бойцом, но теперь он выглядел совершенно иначе. Его квадратное, белое как бумага лицо заливал пот, а щеки ввалились. Он метался на скрипучей койке, и его губы шевелились в бреду. Гай закрыл дверь и тихо сказал:

— Его привели два дня назад. Это странная история. У одной таверны близ Крипплгейта слонялась компания подмастерьев. Близился вечерний звон, и вдруг из промежутка между домов выскочил прямо к ним какой-то человек. Он был весь в крови, и они заметили, что за ним гнались двое. Кто такие — неизвестно, но, увидев толпу подмастерьев, они поджали хвост и скрылись. А те привели его сюда. Чудо, что он вообще был еще жив после трех ножевых ран. По-видимому, он дрался со своими преследователями и сумел убежать. Но раны были тяжелые. Он не протянет долго. Думаю, к ночи умрет. — Медик осторожно приподнял одеяло, и я увидел под рубашкой больного три широкие раны на груди и на животе. Они были зашиты, но вокруг двух ран кожа вздулась и покраснела, а у третьей пожелтела.

— Боже милосердный! — воскликнул я.

Гай осторожно опустил одеяло, но это потревожило Маккендрика, и он стал бормотать громче:

— Бертано… Антихрист… Папский инкуб… [40]

Малтон сурово посмотрел на меня:

— Услышав, о чем он говорит, я перенес его сюда. Для его безопасности, а возможно, и для защиты других.

— И он упоминал мое имя?

— Да. И не только. В том числе, как ты только что слышал, имя Бертано, о котором ты меня спрашивал. Вообще говоря, его слова — бред и бессмыслица, но я слышал, как он упомянул саму королеву Екатерину. Бессвязная речь о шпионах и предателях при английском дворе. По большей части бессмыслица, и его шотландский акцент мне непривычен. Но я разобрал достаточно, чтобы понять, что ему известно нечто опасное и что он религиозный радикал. Однажды он обругал мессу, сказав, что это не более чем коровье мычание. В другой раз сказал, что все монархи должны быть свергнуты. — Поколебавшись, врач добавил: — Я вижу, ты его знаешь.

— Я видел его лишь однажды, хотя и разыскивал несколько недель.

— Кто он?

Я посмотрел Малтону в глаза:

— Не могу сказать, Гай, ради твоей же безопасности. Прошу тебя, держи его подальше от остальных пациентов: он знает опасные вещи. У него было что-либо с собой, когда его привели? — нетерпеливо спросил я. — Может быть, какая-нибудь книга?

— У него был экземпляр запрещенного Нового Завета в переводе Тиндейла с его подписью внутри и кошелек с несколькими монетами.

— И больше ничего?

— Ничего.

Я посмотрел на Маккендрика — тот часто дышал — и сказал своему другу:

— Я бы предотвратил это, Гай. Надеюсь, ты мне веришь.

— Да, — ответил он. — Верю. Но ты по-прежнему вовлечен во что-то очень опасное, верно?

— Да. — Я снова посмотрел на Джеймса. — Могу я допросить его?

— Он почти все время в бреду.

— Ты бы не вышел, чтобы я попробовал? Я прошу тебя выйти, только чтобы ты не услышал чего-то такого, что может поставить под угрозу твою безопасность. Мне не хочется и тебя затягивать в эту трясину.

Помолчав в нерешительности, медик кивнул:

— Я ненадолго оставлю вас. Но не утомляй его.

Он вышел и тихо закрыл дверь за собой. В комнате был табурет, и я пододвинул его к кровати пациента. Уже темнело, Смитфилдская площадь опустела, и голоса на ней затихли. Я тихонько дотронулся до больного. Его глаза открылись, но из-за лихорадки они ничего не видели.

— Мастер Маккендрик? — спросил я.

— Учитель Маккендрик, — прошептал он. — Я учитель, проповедник.

— Учитель, кто сделал это с вами?

Я не был уверен, что он услышал, но он вдруг проговорил, устало, снова закрыв глаза:

— Их было двое, двое. Застали меня врасплох, хотя я осторожен. Выскочили из дверей и пырнули ножом. Двое. Я ранил одного в плечо и сумел убежать. — Он грустно улыбнулся. — Скрылся между домами… Пришлось узнать лондонские переулки за эти годы. Такие же, как в Стирлинге, всегда убегал, убегал от папских и королевских лакеев. Но я ослаб, потерял много крови. — Он вздохнул. — Убегал, всегда убегал…

Я наклонил голову ниже.

— Вы знали тех, кто на вас напал, учитель?

Джеймс устало покачал головой.

— Это были двое молодых людей, один светловолосый, с бородавкой на лице, а другой почти лысый? — продолжил я расспросы.

— Да, они. — Умирающий посмотрел на меня, и его взгляд впервые сфокусировался. — Ты кто?

— Тот, кто накажет напавших на вас.

Я подумал, что, набросившись на Маккендрика, Дэниелс и Кардмейкер недооценили силу и проворство бывшего солдата, и он сумел убежать к толпе подмастерьев. Но, похоже, убежал все-таки слишком поздно, чтобы спасти свою жизнь.

Маккендрик протянул руку из-под одеяла и схватил мою. Его рука была твердой и мозолистой — рука человека, который трудился и воевал, — но горячей и липкой от пота.

— Это они убили мастера Грининга? — спросил он.

— Да, и его подмастерье Элиаса.

Рука Джеймса сжала мою крепче, а его глаза открылись, голубые и ясные. Он уставился на меня.

— Элиаса? Мы думали, он предатель.

— Нет, это был не он, — ответил я, а про себя подумал: «И не ты».

Маккендрик отпустил мою руку и со стоном откинулся на подушку.

— Значит, это мог быть только Кёрди, Уильям Кёрди, которого мы считали такой искренней душой…

Да, подумал я, а Кёрди мертв и не может сказать, кто был его хозяин. Его убили люди Рича.

Умирающий вновь посмотрел на меня и спросил:

— Ты один из нас?

— Один из кого?

— Из братьев. Верующих в новые небеса и новую землю. Тех, кого наши враги называют анабаптистами.

— Нет, я не из ваших.

Плечи Джеймса поникли, а потом он сурово посмотрел на меня:

— Я вижу это среди видений, которые меня посещают. Великое предвидение, будущее Содружество, где всё делят поровну в природной щедрости и мирно поклоняются Христу. Никаких властителей, никаких воюющих стран, все люди живут в гармонии… Это мне приснилось или я в самом деле видел небеса, как ты думаешь?

— Думаю, приснилось, учитель, — печально ответил я. — Но не знаю.