Луиза Пенни - Разные оттенки смерти
Искусство пугало его. Но если на стену повесить мертвое тело, тут он был в своей стихии. Или если, как в данном случае, спрятать тело в саду. Это он понимал. С этим все было просто. Всегда просто.
Кто-то так ненавидел жертву, что убил ее.
Его работа состояла в том, чтобы найти убийцу и упрятать его в тюрьму.
Тут не было места для субъективного. Не стояло вопроса, плохо или хорошо. Никто не говорил о перспективе и оттенках. О тенях. И нечего тут было понимать. Нужно было принимать мир таким, какой он есть.
Собирать факты. Выстраивать их в определенном порядке. Искать убийцу.
Да, это было просто, хотя голову нередко приходилось поломать.
Но Бовуар готов был променять любой вернисаж на убийство.
Хотя, как и все остальные, он подозревал, что убийство и вернисаж здесь взаимосвязаны.
Эта мысль тревожила его.
– Вот фотография, которую вы просили. – Бовуар протянул старшему инспектору снимок.
Гамаш посмотрел на него:
– Merci. C’est parfait[15]. – Он оглядел четверку своих собеседников. – Я бы хотел, чтобы вы посмотрели эти фотографии убитой.
– Но мы ее уже видели, – возразил Габри.
– Так ли? Когда я спросил, видели ли вы ее на вечеринке, вы все сказали, что ее трудно было бы не заметить в этом красном платье. Я думал так же. Когда я попытался вспомнить, видел ли я ее вчера на вернисаже, то на самом деле вспоминал, не попадалась ли мне на глаза женщина в ярко-красном. Я вспоминал платье, а не женщину.
– И что? – спросил Габри.
– Предположим, она поменяла платье, – сказал Гамаш. – Возможно, она была на вернисаже в чем-то другом, более консервативном. Она могла приехать сюда…
– И в разгар вечеринки переодеться в красное платье? – недоуменно спросил Питер. – Зачем бы ей это понадобилось?
– А зачем кому-то понадобилось ее убивать? – парировал Гамаш. – Как мог совершенно незнакомый человек оказаться на вечеринке? Вопросов всяких много, и я не говорю, что нашел ответ, но есть вероятность, что платье произвело на вас сильное впечатление и вы не обратили внимания на лицо.
Он поднял фотографию:
– Вот как она выглядит.
Он протянул снимок сначала Кларе. Глаза женщины теперь были закрыты. Лицо спокойное, чтобы не сказать расслабленное. Даже во сне на лице остаются признаки жизни. На фотографии лицо было пустое. Без всякого выражения. Никаких мыслей, никаких эмоций.
Клара отрицательно покачала головой и передала фотографию Питеру. Снимок обошел всех, и у всех реакция была одинаковая.
Ничего.
– Коронер готова переместить тело, – сказал Бовуар.
Гамаш кивнул и сунул фотографию в карман. Он знал, что у Бовуара, Лакост и других будут свои копии. Извинившись, они с Бовуаром направились к телу.
Два санитара стояли у носилок, ожидая команды переложить на них убитую женщину и отнести в машину. Тут же стоял фотограф. Все смотрели на старшего инспектора Гамаша, ждали его приказа.
– Вы можете сказать, когда она умерла? – спросил Бовуар у коронера, которая только что встала и начала разминать затекшие ноги.
– От двенадцати до пятнадцати часов назад, – ответила доктор Харрис.
Гамаш посмотрел на часы, произвел несложные расчеты. Сейчас было воскресенье, половина двенадцатого. Это означало, что вчера в половине девятого неизвестная была жива, а к полуночи уже мертва. Воскресенья она так и не увидела.
– Никаких явных следов сексуального или какого-либо иного насилия, если не считать сломанной шеи, – сказала доктор Харрис. – Смерть наступила мгновенно. Никакой борьбы. Я думаю, убийца встал у нее за спиной и свернул ей шею.
– Так просто, доктор Харрис? – спросил старший инспектор.
– Боюсь, что так. В особенности если жертва не ожидала ничего подобного. Если она была расслаблена и ее застали врасплох, то никакого сопротивления с ее стороны быть не могло. Одно быстрое движение – и шея свернута.
– Но многие ли знают, как ломать шею? – спросила агент Лакост, разглаживая на себе брюки.
Как и большинство квебекцев, она была небольшого роста и умела выглядеть изящной, даже если одевалась непритязательно для выезда за город.
– Для этого ничего особенного не требуется, – ответила доктор Харрис. – Одно движение. Но не исключено, что у убийцы был запасной план. Задушить ее, если не удастся сломать шею.
– Вы говорите об этом как о бизнес-плане, – заметила Лакост.
– Может, так оно и было, – сказала коронер. – Холодный, расчетливый человек. Чтобы сломать кому-то шею, не нужно много сил, но поверьте, эмоционально это очень трудно. Вот почему большинство убийств совершается огнестрельным оружием или ударом дубинкой по голове. Или даже ударом ножа. Пусть убийство будет совершено не собственными руками, а чем-то другим. Не в борьбе, а в рассчитанном, хладнокровном деянии. Нет, – сказала доктор Харрис, отворачиваясь от тела. – Для этого нужен человек особого склада.
– Что вы имеете в виду под «особым складом»? – спросил Гамаш.
– Вы прекрасно знаете, что я имею в виду, старший инспектор.
– Но я хочу, чтобы вы прояснили свою мысль.
– Это человек, которому было абсолютно все равно, психопат. Или человек, которому было очень, очень не все равно. Который хотел сделать это собственными руками. В буквальном смысле забрать эту жизнь.
Доктор Харрис посмотрела на Гамаша, и тот кивнул:
– Merci.
Он подал знак санитарам, и они подняли тело и положили на носилки. Мертвую женщину накрыли простыней и унесли. Больше ей уже никогда не лежать на солнце.
Фотограф принялся щелкать аппаратом; вокруг места, где лежала убитая, сомкнулась команда криминалистов. Начался сбор улик с того места, где лежало тело. Включая и сумочку. Все найденное было аккуратно каталогизировано, проверено, сфотографировано, данные распечатаны и принесены Бовуару.
Губная помада, тональный крем, пачка влажных салфеток, ключи от машины, ключи от дома и бумажник.
Бовуар раскрыл бумажник, прочитал фамилию на водительских правах и протянул права старшему инспектору:
– У нас есть имя, шеф. И адрес.
Гамаш посмотрел на права, потом на четырех местных жителей, поедавших его глазами. Он пересек газон и подошел к ним.
– Мы знаем, кто убитая. – Гамаш заглянул в права. – Лилиан Дайсон.
– Что? – воскликнула Клара. – Лилиан Дайсон?
Гамаш впился в нее взглядом:
– Вы ее знаете?
Клара недоуменно посмотрела на Гамаша, потом устремила взгляд куда-то за рокочущую Белла-Беллу, в дальний лес.
– Конечно нет, – прошептала она.
– Кто она? – спросил Габри, но Клара словно погрузилась в ступор – она смотрела на лес.
– Позвольте мне еще раз взглянуть на фотографию, – сказала она наконец.
Гамаш протянул ей водительские права. Фотография там была так себе, но явно лучше, чем сделанная сегодня утром. Клара вгляделась в нее, потом глубоко, протяжно вздохнула и, прежде чем выпустить из себя воздух, задержала дыхание.
– Может, это она. Волосы другие. Блондинка. И она гораздо старше. Полнее. Но возможно, это она.
– Кто? – еще раз спросил Габри.
– Лилиан Дайсон, конечно, – ответил Оливье.
– Да это я уже слышал, – огрызнулся Габри. – Но кто она такая?
– Лилиан была…
Питер замолчал, когда Гамаш поднял руку. Не угрожающе, а чтобы остановить Питера. И Питер замолчал.
– Сначала я должен услышать это от Клары, – сказал старший инспектор. – Не хотите поговорить со мной наедине?
Немного подумав, Клара кивнула.
– Что? Без нас? – возмутился Габри.
– Извини, mon beau[16] Габри, – сказала Клара. – Но я хочу поговорить с ними приватно.
Габри посмотрел на нее обиженным взглядом, но принял неизбежное. Они с Оливье пошли прочь и вскоре скрылись за углом дома.
Гамаш перехватил взгляд Лакост и кивнул, потом посмотрел на два садовых кресла, стоящие перед ним.
– Мы можем найти еще два кресла?
С помощью Питера принесли еще два кресла, и они вчетвером сели в круг. Если бы между ними горел костерок, это можно было бы счесть за историю о привидениях.
И в некотором роде так оно и было.
Глава четвертая
Габри и Оливье вернулись в бистро как раз к наплыву посетителей на ланч. В бистро было полно народа, но все разговоры, все движения прекратились, когда эти двое вошли в зал.
– Ну? – раздался в полной тишине голос Рут. – Кто там гикнулся?
Это разрушило дамбу, и полился поток вопросов:
– Это кто-то, кого мы знаем?
– Я слышал, это кто-то из гостиницы на холме.
– Женщина.
– Вероятно, кто-то с вечеринки. Клара ее знала?
– Она местная?
– Это было убийство? – потребовала ответа Рут.
И если вначале она первая нарушила молчание, то теперь она же погрузила в него собравшихся. Все вопросы прекратились, и все взгляды переместились со старой поэтессы на двух владельцев бистро.
Габри обратился к Оливье:
– Что мы им скажем?
Оливье пожал плечами:
– Гамаш не брал с нас обета молчания.
