Владислав Морозов - Закон стаи (Цезарь - 2)
- Очень.
Саша усмехнулся.
- Женька, между прочим, тогда снимал пикник на видеокамеру. И говорит, что ты очень киногеничная. Я ему еще кое-что о твоих проделках рассказал то, что в рамки закона вписывается. Ему понравилось. Хочет, когда ты окончательно выздоровеешь, поближе с тобой познакомиться на предмет дальнейшего сотрудничества. Говорит, иногда актеру не нужно долгое обучение, достаточно нескольких уроков и природного чутья. Мне тоже кажется, что тебе лучше на кинематограф энергию тратить, чем на криминальные интриги. Поэтому, если решишься, я возражать не стану. И заживем мы как в сказке. Ты будешь царить на экране, я - править своей римско-криминальной империей. Точнее, нашей. Все будет нашим - и экран, и империя.
Светка с сожалением посмотрела на него, коснулась правой рукой бока, потом погладила его по щеке. Мол, спасибо, и я тебя не виню, но с таким увечьем - в кино?
- Ничего страшного. Раздеваться я тебе все равно не позволю. В трюках каскадеры сниматься будут. А процесс съемок Женька выстроит так, чтобы ты не переутомлялась. Нет, если не захочешь...
- Хочу. Но страшно.
- Чего?
- А вдруг смешно получится? Все смеяться станут...
- Отлично. Станешь лучшей в мире комедийной актрисой. Вупи Голдберг затмишь.
Она неуверенно улыбнулась.
- Так что я в Америку лечу еще и ради тебя. Как киноконцерн назовем?
Светка посмотрела в потолок. Потом на него. Заговорщицки улыбнулась.
- "Caesar Company".
- Ты что, с моим-то прозвищем?
- Ага.
Саша задумался.
- А знаешь, ребятам понравится. Этакий черный русский юмор. В Америке-то мое прозвище никому не известно. Начнем завоевание с Голливуда?
Светка как-то прерывисто вздохнула, Саша даже не сразу понял, что это тщательно задавленный зевок.
- Устала?
Она кивнула.
- Мне уйти?
Вместо ответа она сжала его пальцы. Потерлась затылком о подушку, устраиваясь, закрыла глаза. Руку не выпустила. Саша принялся осторожно поглаживать ее ладошку, убаюкивая.
- Я скучать буду, - шепнула она. - Приедешь, забери меня отсюда.
- Это как врачи скажут.
- Все равно забери. Надоело. Дома лучше. Там красиво.
- Я на "Дачу" уже переехал. В Ясенево квартира как штаб осталась. Отец тебе приготовил комнаты на третьем этаже, прямо надо мной. Я ему говорю зачем? Все равно жить-то вместе будем. Он сказал, чтобы ты смогла почувствовать свою самостоятельность и независимость от меня.
- А Миша?
- Тоже перебрался. И сына своего забрал. Так что нас там много. Тебя не хватает.
- Расскажи про Америку.
Пожалуйста. Саша задумался, мигом вспомнил забавные эпизоды из своей жизни в Калифорнии, принялся тихо говорить - по прошлому разу знал, что Светке нравится засыпать под размеренный шепот. Вскоре ее дыхание стало глубоким и ровным, ресницы плотно легли на щеки. Саша посидел еще несколько минут, глядя на спокойное и умиротворенное лицо.
- Я еще завтра приду, перед отлетом, - пообещал он, хотя Светка явно не могла его слышать.
Наклонился, осторожно поцеловал, на цыпочках вышел из палаты. Серегина жена болтала с дежурной медсестрой; увидев Сашу, поднялась со стула, пошла на свой пост.
- Галь, только честно: она не умрет?
- Все мы смертны, - философски ответила она. - Состояние крайне тяжелое, как было, так и осталось. В общем-то, опасность имеется. У нее пневмония начинается, - взглянула в его обеспокоенное лицо, утешила: - Не пугайся, такое часто случается. Тем более после травм грудной клетки. Вылечим. И не вздумай отменять поездку! За три дня с ней ничего не случится, даже если ухудшение, тебя дождется живой. Хотя бы ради нее, ради ее будущего - не изменяй планы.
Впервые за последние шесть лет Цезарь оказался в положении беспомощной жертвы обстоятельств. Он слушал Галькины советы, кивал в ответ на все сентенции, высказанные материнским тоном. И чувствовал себя препогано. Тем самым паршивым щенком, каким две недели назад обозвал его отец. Ничего, ну решительно ничего он не мог изменить в этой ситуации. Только ждать.
Домой ехать не хотелось совершенно. Ни в Ясенево, ни на "Дачу". И видеть, в общем, тоже никого не тянуло. Такая история длилась со злосчастного первого сентября. Даже в Питере избегал общества. К своей команде присоединялся лишь в том случае, если его присутствие было необходимым. Бродил по дождливому городу без зонта, плюнув на риск засветиться. Кто-то, наверное, все-таки его сопровождал, но глаза не мозолили.
Утром позвонил Щербаков, с которым они договорились встретиться в семь, уточнить перед отлетом последние детали. Женька летел с ним, оставляя в Москве Наталью, нервничал, постоянно что-то забывал. А тут - накладка. Маршалков, основной актер в театральной постановке "Стаи", съел накануне что-то неправильное, и в результате на сцену выйти не мог. Женька решил не отменять спектакль и выйти на сцену вместо него.
Зачем Саша взял билет? Трудно сказать. Ведь знал, что смотреть будет тяжело. Не удержался. Причем выбрал место подальше от сцены - сейчас, когда ажиотаж схлынул, была возможность покопаться. Не хотелось, чтобы Женька увидел его в зале. Чтобы вообще знал о его присутствии. Поэтому пробрался на место, лишь когда погасили свет, до последнего торчал в фойе.
Конечно, иначе, чем мазохизмом, это назвать было нельзя. Каждая сцена выворачивала душу наизнанку. Все до единой реплики Саша ухитрялся примерять на себя, слова приобретали совершенно иной смысл. Леонов, который приходит на работу в притон - Саша видел себя, "завязавшего" с криминалом и понимающего, что пути выхода из этого мира действительно не существует. Один шаг, единожды сделанный выбор - и не важно, как ты поступишь потом. Результат одинаков: кровь, боль, слезы - твои, близких, друзей. Деньги уже не нужны, но ты не можешь остановиться. От криминала можно сбежать только в могилу, как нельзя вылечиться от рака. Независимо от того, что ты делаешь ты обречен. Финал всегда один. Одиночество. Дни насыщены событиями, но оглядываешься - и вспомнить нечего. Только кровь и деньги, которые не нужны самому, а те, для кого ты их добывал - мертвы. И приходит сознание бесполезности прожитой жизни, собственной ненужности. Сколько их было, таких дураков, которые мечтали поставить мир на колени? И к чему они приходили? Равновесие судьбы - тот, кто карал по собственной воле, наказан хуже остальных. Той болью, от которой можно избавиться, лишь вынеся смертный приговор самому себе.
Он смотрел на сцену, где бандиты измывались над несчастной женой Леонова - и вновь видел Светку. В клубе, на залитом кровью полу. В больнице - с запрокинутой головой, со шлангом, уходящим в горло - она не могла дышать самостоятельно. Бледную, измученную. Не за свои грехи она платила - за его. За то, что он должен получить свою кару.
Да, в отличие от героини "Стаи", Светка чудом выжила. И даже больше не отвергает его. Щербаков уверен, что она - актриса от Бога. Возможно, на экране ей еще не раз придется побывать в шкуре жертвы. Критики наверняка отметят редкую естественность и достоверность игры.
Но кто поручится, что эта трагедия никогда не повторится в жизни?!
Никто.
Кроме него самого.
