Станислав Родионов - Долгое дело
- Вам пятьдесят пять лет?
- Нет, пятьдесят три.
- Но по паспорту пятьдесят пять...
- Моя рожа в милиции не понравилась, вот они два года и добавили.
Рябинин не стал узнавать подробности, сразу поверив, что его "рожа" могла не понравиться, - были вопросы интересней.
- Какое у вас образование?
- В размере десяти классов.
И промелькнуло, исчезая...
...Глупец не может быть образован, он бывает только грамотен...
Лицо коменданта было так благожелательно и так сияло готовностью к ответам, что, отбросив все следственные приемы, Рябинин сказал:
- Александр Иванович, сарай вы подожгли?
- Я.
- Цистерну вы?
- Она дала склянку, а я плюханул.
- Часы вы остановили?
- Я.
- Фальшивый перстень с бриллиантом вы сделали?
- Я.
- Ко мне на квартиру вы приходили?
- Книжек у вас много, как у меня железок.
- Почему у нее спичка ходила?
- Я в спиченку иголочку, а в ее рукав магнитик.
- А ожог?
- Она какой-то дрянью мазала.
- Ну а чему вы радуетесь? - все-таки не выдержал Рябинин: ведь там, в коридорах своего здания, комендант ни разу не улыбнулся.
Александр Иванович помолчал, не подозревая, что радуется. Его мелкое лицо на эту минуту задумчивости сделалось как-то еще меньше, словно ушло вглубь.
- А стало легше.
- Почему?
- Чаша терпения перелилась через край.
- Нельзя ли яснее?
- Видите, я дышу. Мне теперь беззаботно. А до вас-то вздохну и оглянусь. Теперь я свободный.
Рябинин посмотрел на инспектора - понимает ли тот? Инспектор посмотрел на Рябинина - понимает ли тот? Человек, которого ждал арест, говорил о своем освобождении. Да он сумасшедший. Или они чего-то не знают...
- Александр Иванович, вы имеете в виду освобождение от денег и золота? - спросил Рябинин.
- Я не какой-нибудь зеленый отщепенец.
- То есть? - не понял инспектор.
- Золота и бриллиантов не уважаю.
- Почему ж? - недоверчиво усмехнулся инспектор, поглядывая на темное, давно не чищенное серебро.
- А есть жизненный пример. Бывал я завхозом в экспедиции, и кантовался там один буровик курчавый. Спросишь его, сколько время, а он рубаху распахнет, где у него на цепочке золотые часы старинной работы. Одну крышечку откроет, вторую... Ему говорили, дураку: отдай, мол, часы на хранение начальнику в сейф. Ухмылялся. Ну, пошел в кино и не пришел. В кустах нашли с пробитой головой и без часов. С тех пор я к золоту ни-ни.
Говорил он легко, без понуканий, словно сидел не на допросе, а с друзьями, зашедшими на ночь глядя.
- Кому принадлежат эти ценности? - официально спросил Петельников.
- Ей, Адели.
- Почему они у вас?
- Она так порешила.
- Что значит она?.. А вы?
- Мое дело подневольное.
- Как это подневольное? - удивился Рябинин, опередив удивление инспектора.
- Это будет неинтересный разговор, - впервые нахмурился комендант.
- Александр Иванович, мы и пришли для неинтересного разговора.
- Вы ее любите, что ли? - спросил инспектор, подвергнув этим "что ли" сомнению такую любовь.
Комендант пошевелил губами и сморщился, будто разжевал горсть клюквы.
- Она вас любит? - переменил вопрос инспектор.
- Она себя-то любит раз в месяц - тридцать второго числа.
- Где и как вы познакомились? - решил начать по порядку Рябинин.
- Познакомились в силу известной тесноты мира.
- Подробнее.
- На солнечном юге. Она загорала, а я заготовлял фрукты.
- Подробнее.
- Крепко она меня выручила, отчего жизнь и пошла наперекосяк.
- Подробнее, - взял на себя обязанность вставлять это слово инспектор.
- У меня подотчетные суммы плюс внештатные заготовители, а отсюда и тот фокус, на котором я погорел.
- Подробнее.
- Расходный ордер плюс закупочный акт плюс ордер на оприходование...
- Александр Иванович, - перебил Рябинин, - скажите по-русски, в чем суть махинации.
- Якобы покупал свежие яблоки и перерабатывал в сушеные.
- А на самом деле?
- Сушеные сразу и закупал. Деньги на сушку придерживал.
- Ну и сколько придержал? - полюбопытствовал инспектор.
- Шесть тысяч.
- На что ушли деньги? - спросил Рябинин.
- Известно на что.
- На что?
- Известно на что.
- На винно-водочные изделия, - объяснил инспектор Рябинину и бросил коменданту: - Пил-то небось с Аделью?
- Да, совместно.
- Небось в какой-нибудь "Ривьере"?
- Тогда была в моде "Пальмира".
И промелькнуло, исчезая...
...Мещанство всегда было модно...
У Рябинина был вопрос, но промелькнувшая мысль отстранила его, чтобы уступить дорогу другой, промелькнувшей...
...Мода - показатель морали...
- Как я понимаю, Калязина дала вам деньги для покрытия недостачи? спросил Рябинин.
- Копейка в копейку. А то б посадили.
- Александр Иванович, наверное, миновал срок давности?
- Шесть тысчонок-то я до сих пор не вернул.
- Этими деньгами она вас и держит?
- Которые прогуляли вместе, - добавил инспектор.
Александр Иванович задумался, словно ему предложили построить самолет.
Неужели он до сих пор об этом не думал? Или не мог ничего решить? Нет, думал, потому что комендант осмысленно и даже с далекой хитрецой поочередно глянул на них, как бы показывая, что сейчас он скажет что-то очень важное.
- Я работал на степях. Там орлов делают ручными, вроде котят. А как? Поймают, наденут на глаза черный колпак и посадят на протянутую веревку, которую качают и дергают. Попробуй усиди. Орел же привык к скалам. Измучается птица, охотник колпачок снимет, подставит ей руку и даст мяса. Так все время. Орел и думает, что охотник есть самый правильный мужик. Потом выпускают его в небо, а он все ж садится охотнику на руку. Поняли мой намек?
- Но это безмозглая птица, - неприязненно сказал инспектор.
- А я как тот орел. Слаще морковки ничего в жизни не ел.
- И у вас никогда не возникало чувство протеста? - мягко удивился Рябинин.
- Я покрякиваю, да и то редко.
- Что ж, совсем нет характера?
- Характер есть, только я его не употребляю.
Петельников наподдал носком блестящего ботинка какую-то гайку на полу.
- Знаешь что, комендант? Ты хуже Калязиной.
Рябинин отстранился от них желанием подумать о чем-то важном, что может уйти в сутолоку дня... Или хотя бы запомнить то, о чем надо подумать... Причины преступности. О них.
Плохое семейное воспитание, пьянство, чуждое влияние, накопительская страсть... Этих причин называют много. А вот он установил, что главной причиной калязинских преступлений был эгоизм. Сейчас вот понял, что причиной комендантского падения стала бесхарактерность. Нет ли причин и биологических? Вернее, не есть ли преступление результат социального и биологического? Надо подумать.
- Я получу с Адкой поровну? - спросил комендант, настороженный словами инспектора.
- А как вы считаете? - полюбопытствовал Рябинин.
- Как же... Она накрашена, выхохлена, а я живу, как хорь в норе.
- Вы получите меньше, - успокоил Рябинин, решив сфотографировать кухню и приложить снимок к материалам дела в качестве смягчающего обстоятельства.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Хорошо, я узнал смысл своего существования - он в жизни для людей. Но тогда встает, все застилая, другой неразрешимый вопрос: как надо жить? Как жить, чтобы жить для людей?
Рябинин проснулся от сильного желания понять, что же ему снится. Сон был долгим и радостным, сознание почти физически ощущало какое-то обволакивающее счастье. Такое состояние в его снах возникало от женской ласки, от несмелых рук и бессильных губ. Или от природы - солнца, прикосновенного ветерка и теплой воды. Но в этом сне не было ни лиц, ни предметов, ни слов - одно ощущение. И оно виделось, - ведь сны видят, а не ощущают, - сильнее, чем слова и лица.
Он повернулся на бок, чтобы глянуть на часы, и услышал тихое звяканье на кухне. Опять Лида встала раньше...
Зарядка, которая редко делалась с удовольствием, сегодня прямо-таки вливала силы. Даже резиновый пояс, обычно хлеставший по спине, деликатно пощелкивал в миллиметре от лопаток. И вода, жгучая, как из-подо льда, торопливо скатилась с плеч, словно поскорее хотела миновать нервные точки тела. Рябинин растерся и начал бриться электробритвой, которую не любил давно и обоснованно за манеру автоматически отключаться и при этом зло пощипываться. Но она отключилась только один раз, ущипнув ласково.
Он вышел из ванной. Стремительные узкие ладони порхнули из-за его плеч и вцепились в уши, принявшись их трепать. До красноты, до крапивного зуда. Рябинин повернулся и сжал Лиду так, чтобы ее руки заклинило.
- Сейчас вытру, - улыбнулся он, потому что трепка могла быть только за мокрый пол в ванной.
Но Лида вроде бы извинения не приняла. Она отстранилась и скороговоркой попросила:
- Убери, пожалуйста, постель.
У него не было постоянных домашних обязанностей. Он помогал, где требовалась физическая сила. И помогал, когда видел, что Лида устала. Эта постель, видимо, была намеком: утром он никогда не помогал.
