Елена Арсеньева - Твой враг во тьме
– Ладно, – выдавил Самурай. – Хватит время тратить. Послушай, что скажу. Никакой я не Ядров и не Македонский. Фамилия моя Семибратов, Николай Егорович. Все, что у меня есть, принадлежит Олесе. Ее фамилия как раз Ядрова. Ее отец был моим… ну, словом, работали мы вместе, в одной фирме. В Москве, на улице Маршала Бирюзова, 38-а, квартира 40, живет один мужик по фамилии Габуния, нотариус, он знает, не все, конечно, но в каком банке, где завещание и все такое… Скажешь: «Тенгиз, привет от Самурая». Это я – Самурай…
– Погоди, – перебил Дмитрий нерешительно. – Погоди, успеешь. Спасать тебя надо, а ты о какой-то ерунде. Послушай-ка… – Он замялся, потом снова заговорил, доставая что-то из сумки. Вроде бы это была аптечка. – Я говорил, что работаю в аварийно-спасательном отряде, в МЧС? У меня есть товарищ – собственно, учитель мой, Юрка Разумихин, так он рассказывал одну жуткую историю. Он тогда работал в Казахстане, горноспасателем. В одной шахте произошел обвал, спасатели спустились вниз, кого живого вытащили, кого мертвого… Работали несколько суток и добрались до одного мужика, казаха. Он был жив, его всего отрыли, бери да вытаскивай, вот только руку ему глыбой придавило, да так, что ну никак! Думали ребята, думали. Единственное средство его спасти – ампутировать руку. Казах без сознания. А наверху собрался весь его аул, откуда-то из степи на конях шли два дня. Словом, хурал! Как в таких случаях бывает. Известили парни эту родню: так, мол, и так, единственное средство спасти вашего брата-свата – ампутация… а те на дыбы встали, что люди, что кони: не дадим, мол, человека калечить! Да он же погибнет, им говорят! А и пускай погибнет. Небесные тенгри его в рай для батыров отведут – и порют всякую такую мистику. Ну, ребята перемигнулись: мол, тенгри тенгрями, а мужика мы все же спасем, хоть и против вашего согласия. На беду, какой-то аксакал оказался весьма глазастым. Увидел это дело, смекнул, что к чему, пошептал своим, и казахи в один голос говорят: если, мол, самовольно батыру руку отрежете, никто из завала живым не выйдет. Идите, ройте, копайте, что хотите делайте, но знайте: мужик без руки – вы без голов. Спустились парни в завал. Стали думать, что делать. Помирать вообще-то неохота, но как человека погибать бросишь? И решили: спасем его, а там поглядим. Подобрались к нему – а он уже на небесах…
Самурай лежал, глядя на фонарь, и свет его почему-то не обжигал глаза, как если бы они стали уже мертвыми, незрячими.
– Ну и к чему ты мне это рассказываешь? – спросил тихо – и в следующую минуту Дмитрий навалился на него, прикрывая от крошева камней, вдруг хлынувших сверху. Завал стронулся!
– Дима! Дима-а! – донесся сверху истошный женский крик, а затем громкий плач.
Дмитрий медленно разогнулся.
– Жив? – И крикнул, подняв голову: – Ничего! Сейчас вылезем, успокойтесь! – И снова навалился на Самурая, закрывая руками голову – сверху опять посыпалась каменная пыль, хотя нет, пылью ее назвать было трудно…
Самурай покосился на камень, упавший рядом с его головой, оттолкнул от себя парня, попытался вздохнуть. Показалось, или темная щель ночного неба, видимая между двух косо ставших плит, стала уже?
– Уходи отсюда, – шепнул непослушными, как бы зацементировавшимися губами. – Еще один такой обвал – и никто не выберется. Там же Олеся…
– Ничего, она с Лёлей, – беззаботно сказал Дмитрий. – Ты понял, к чему я тебе ту историю рассказал? Времени у нас в самом деле нет, а это единственное средство тебя отсюда вытащить.
– Пилить будешь? – усмехнулся Самурай. – Или как? Брось чушь городить, пошел вон!
– Не такая уж чушь, – упрямо сказал парень. – Я тебе спирту дам, чтобы снять первый шок, перетяну плечо вот здесь, чтобы кровь остановить. Этот резак шпалу перекусить может, не то что кость.
– Ну, ты садист, оказывается, – шепнул Самурай. – Или это юмор такой черный? Пошел отсюда на хрен, понял? Расчленитель несчастный!
– И как ты это себе представляешь? – холодно спросил Дмитрий. – Вылезу и буду там стоять, ждать, пока ты сдохнешь? Нет, извини, меня такому не учили!
Самурай зажмурился. Ох, как жгло глаза – от пыли, наверное. А сердце-то как жгло… Главное, правая рука – уж лучше бы левая, не так жалко. Нет – главное, что этот парень… Может быть, окажись здесь кто-то другой, он и согласился бы… даже такой ценой. А позволить этому Майорову спасти себя… его братишка на небесах небось криком от злости кричит, а этот придурок молодой ничего не слышит, ничего не понимает. Спасатель хренов!
– Последний раз говорю – уходи, – проскрипел он.
– Собственно, я могу обойтись и без твоего согласия, – пробормотал Дмитрий.
Не слышит он его, что ли? Ничего, сейчас услышит!
Самурай вздохнул как мог глубже, закашлялся…
– Ты брат Генриха Майорова?
Дмитрий насторожился, замер:
– Ты его знал?
– Помнишь 12 июня 92-го года?
– Что?..
Ага, проняло тебя, да? Ну а дальше еще пуще проймет!
– Помнишь, вижу. А подземный переход на Новом Арбате – помнишь?
– Откуда ты?.. – выдохнул Дмитрий и осекся.
– Оттуда. В том переходе был я. В брата твоего – я стрелял. И тебе в спину – тоже я. Адресок не забудь. И про Олесю… А теперь – пошел вон!
Он закрыл глаза, чтобы не видеть, как Дмитрий плюнет ему в лицо, разразится проклятиями, ударит… Тот зашевелился, выходя наконец из ступора. Сейчас уйдет. «Ну, все-таки я его достал!» – подумал с мрачным удовлетворением Самурай.
И задохнулся от режущего удара по горлу.
Дмитрий. Июль, 1999
Когда Дмитрий выбрался наконец из завала, он удивился, как светло стало вокруг. Сначала показалось: солнце осыпает все вокруг красными, кровавыми лучами, но через несколько мгновений понял: это в глазах у него пляшут кровавые пятна, а на небе занялся серый, дождливый, неприглядный рассвет. Лёля и Олеся, увидев его, сначала ринулись вперед, но Дмитрий успел махнуть им рукой, и они послушно замерли у подножия завала. Он смертельно боялся, что под их неосторожными прыжками вся эта гора каменного мусора стронется, осядет. Странно – когда лез в завал, это нагромождение казалось довольно прочным… И тут же понял, почему начались подвижки: по развалинам лазили люди! В основном это были мужчины, но кое-где мелькали и женские фигуры. Как же они попали сюда? Ах да, разлетевшимися обломками крыши повредило сигнализацию, даже проломило пролет ограды. Вот они и ринулись. Да, сцена ожила. Люди истово карабкались по разрушенным этажам, выгребали из того, что раньше было комнатами, вещи, швыряли вниз, ловили, подбирали, вязали узлы…
Что за чертовщина? Откуда? И вдруг Дмитрий догадался: да ведь это из деревни набежали посмотреть, что случилось в усадьбе! И мгновенно приспособились к изменившейся реальности: гребут все, что плохо лежит. Кто смел – тот и съел. Несут в обеих руках. Телег, правда, еще не видно, но можно не сомневаться: скоро пригонят и телеги!
Дмитрия затрясло в припадке брезгливости: сколько он видел развалин, но не встречал такого беспардонного мародерства. Третья мировая, апокалипсис сегодня!
Вяло усмехнулся. Надо же, еще способен на чувства, а ведь только что казалось, будто ни на что не осталось сил. Думал, пережил самое сильное эмоциональное потрясение в своей жизни! Там, в подвале. Ладно, не стоит сейчас вспоминать о том, что было в подвале. Было и осталось… И осуждать этих людей тоже не стоит. Вон, собаки не лают на них, не охраняют до последнего дыхания хозяйское добро: применились к изменившимся обстоятельствам. Глупо их судить за это. Так же и люди… Да и он сам, если на то пошло, разве он не применился к обстоятельствам? Раньше казалось: встреться ему этот человек, узнает сразу, хоть и не видел его ни разу. Но не узнал… Раньше был уверен: попадись убийца Генриха ему в руки, окажись на расстоянии удара, выстрела, броска ножа – не уйдет живым. И вот вам результат… Не зря говорил Андрей: кровью кровь не смоешь. Истина, увы. Хотя, если честно, крови было пролито немало! Дмитрий вздрогнул, снова переживая это мгновение, когда увидел, что слишком слабо затянул жгут… Ничего, обошлось. Конечно, повязка при дневном свете выглядит жутко. По-хорошему, надо бы перевязать плечо снова, но как бы в крестьянушках не пробудились классовые инстинкты…
Он побрел на подгибающихся ногах вниз, сгибаясь под тяжестью ноши.
Олеся и Лёля стояли обнявшись – обе бледные, обе не верили своим глазам. Вдруг Олеся рванулась вперед – но, не пробежав и двух шагов, ничком рухнула на землю. Лёля испуганно вскрикнула, застыла, беспомощно прижав руки к горлу…
– Ничего, – проскрипел Дмитрий. – Это она его увидела.
– У нее шок, – дрожащими губами выдавила Лёля.
– Хорошо, – кивнул Дмитрий. – Шок – это хорошо.
Вряд ли он сейчас соображал, что говорит. Хотя, впрочем, почему? Шок милосерден, набрасывает плотное покрывало беспамятства и закрывает от человека жуть, в которой ему предстоит жить.
