Роберт Пайк - Жертва. Путь к пыльной смерти. Дверь между…
— Да.
— И окна в спальне…
— …загорожены железными решетками. — Ева говорила таким тоном, будто речь шла о примерке новой шляпки.
— И единственный выход из спальни — через гостиную, где ты сидела.
Он оживился.
— Ева, кто-то прошел мимо тебя, и ты… но ты не сказала об этом полиции.
— Нет, милый, — возразила она. — Никто не проходил. Даже мышка не прошмыгнула.
— Но, боже мой!
— В этой части показаний я не лгала, — сказала она.
Он снова беззвучно пошевелил губами, потом посадил ее прямо на пол и стал буквально бегать по комнате, как человек, опаздывающий на поезд.
— Но, Ева, ты сама не понимаешь, что говоришь. Это значит, что никто… никто, кроме тебя, не мог…
— Это значит, — спокойно закончила Ева, — что никто, кроме меня, не мог убить Карен. Скажи это. Не бойся сказать это, милый. Я хочу, чтобы ты это сказал, Я хочу послушать, как ты это скажешь.
Тогда он остановился и посмотрел на нее. Она тоже глядела на него. В комнате наступила тишина, лишь из гостиной доносилось ворчание доктора Макклура.
Наконец доктор Скотт не выдержал, взгляд его дрогнул. Он сунул руки в карманы и с силой наподдал ногой коврик.
— Будь все проклято! — взорвался он. — Это невозможно!
— Что невозможно?
— Вся ситуация.
— Какая ситуация — убийства… или наша?
Он в отчаянии взъерошил волосы.
— Слушай, Ева, мне нужно подумать. Ты должна дать мне время подумать. Ты меня буквально огорошила этими словами.
Ева плотнее запахнула купальный халат.
— Посмотри на меня, Дик. Ты веришь, что я убила Карен?
— Боже правый, нет! — воскликнул он. — Но откуда мне знать? Комната… только один выход… никто не проходил мимо… что здесь можно подумать? Посуди сама, Ева. Дай мне время.
Его слова были до того противоречивы, в них было столько сомнения и боли, что Ева почувствовала, будто ей вонзили нож в грудь. Внутри что-то оборвалось. У нее даже появились позывы к рвоте. Но она еще не закончила. Нужно сказать еще одну вещь. Задать еще один вопрос. Тогда — думала она — все будет ясно.
Ева овладела собой.
— В понедельник ты просил меня немедленно выйти за тебя замуж. Я тогда просила тебя подождать, Дик. И все это из-за задвижки на двери. Мне нужно было время, потому что… я не могла тогда сказать тебе об этом. А не сказав, не могла выйти за тебя замуж. Ты понимаешь? А теперь я сказала.
Ева замолчала, так как почувствовала, что теперь уже не было необходимости в словах. Они уже не дети и понимают все без лишних слов.
Он облизнул пересохшие губы.
— Жениться? Ты хочешь сказать, сейчас?
— Завтра, — спокойно произнесла Ева. — Как только ты получишь лицензию. В ратуше… Где угодно.
Она не узнавала своего голоса. Может быть, он изменился, потому что ее сердце окаменело и охлаждало всю кровь, проходящую через него? Она уже знала ответ на свой вопрос. Он может ничего не говорить. В понедельник он хотел жениться немедленно, сегодня, в среду, он будет просить отсрочки.
Но Ева не ожидала того, что последовало. Он схватил ее за руки.
— Ева! — В его голосе слышались новые нотки. — Я сейчас думал об этом. Кто отпер эту дверь в понедельник до прихода полиции, ты или этот парень, Ринг?
— Это не имеет никакого значения, — ответила Ева. — А сделал это мистер Ринг. Он это придумал и спас меня.
— Кто еще знает об этом?
— Папа. Мистер Квин… младший.
— Все, кроме меня, — горько усмехнулся он. — И ты хочешь, чтобы я… — Он сердито посмотрел на нее. — А что будет, если инспектор Квин узнает об этом?
— О, Дик, — прошептала Ева. — Я не знаю.
— И какую цель преследует Ринг? Почему он сделал подобную вещь для девушки, которую увидел первый раз в жизни?
В глазах доктора вспыхнул огонек.
— Или, может быть, ты знала его раньше? Знала?
Глупо. Это было так несерьезно и глупо.
— Нет, Дик. Он просто был очень добр ко мне, по-своему.
— Ах, по-своему? — фыркнул доктор Скотт. — Я знаю, почему он был так добр к тебе. Этот истсайдский подонок. Я справлялся о нем. Закадычный друг всех гангстеров в этом городе. Я знаю, чего он хочет. Знаю этих типов.
— Дик, таких грязных и несправедливых слов я от тебя еще не слышала ни по какому поводу.
— Ах, ты еще его защищаешь? Я просто хотел знать, в какую грязь может попасть моя будущая жена. Вот и все.
— Ты не смеешь так со мной разговаривать.
— Запутана в подозрительном убийстве…
Ева бросилась на кровать и спрятала лицо в вышитом покрывале.
— Уходи, — всхлипывала она. — Я больше не хочу тебя видеть. Ты думаешь, я убила ее? Ты подозреваешь меня во всяких грязных отношениях с этим… с этим Рингом. Уходи.
Она лежала на кровати и плакала, уткнувшись в покрывало. Халат ее распахнулся, а босые ножки свесились с кровати. Но ей было безразлично. Все кончено… Он… он ушел. И все ушло. И теперь, когда он ушел — хотя она не слышала, как за ним хлопнула дверь, — она поняла, насколько безрассудно было с ее стороны ожидать, что он ей сразу поверит. Слепо, без всяких вопросов. Это бесчеловечно. Ни одна женщина не может этого требовать от любимого мужчины. В конце концов, что он о ней знает? Ничего. Совсем ничего. Обычно влюбленные проводят время в поцелуях и болтовне о всяких пустяках. Они хорошо изучают черты лица любимого человека, знают, как он дышит, как целует, как вздыхает. И больше ничего, ничего существенного. Не знают внутреннего мира человека, а это наиболее важно. Так как же она смеет упрекать его? И не надо забывать о его карьере, так много значащей для него. А теперь, когда он неожиданно узнал, что его невеста по уши увязла в деле о таинственном убийстве, как же ему не думать о своем будущем… о том, что теперь станут шептать за его спиной? Даже если все и окончится благополучно. А у него повышенная чувствительность к этому. Он ведь происходит из хорошей семьи. Может быть, за всем этим стоит его семья, его отговаривают, нажимают на него. Его чопорная мамаша или папаша с недовольным, злым лицом…
Рыдания Евы возобновились с новой силой. Теперь она считала себя черствой эгоисткой, не имеющей ни капельки чуткости, зверем, а не человеком. Он ничего не может поделать со своей семьей и бессилен помочь Еве в ее положении. Он просто обыкновенный мужчина… такой дорогой… такой любимый… Она прогнала его, и больше нет надежды на счастье. У нее нет никого и ничего на свете, кроме этого сердитого, ужасного маленького инспектора.
Доктор Скотт разжал кулаки и опустился на кровать рядом с Евой. Полный раскаяния и любви, он тесно прижался к ней.
— Я люблю тебя. Милая. Я люблю тебя. Прости, милая. Я не хотел тебя обидеть. Поцелуй меня, Ева, я люблю тебя.
— О, Дик, — плакала Ева, крепко обняв его за шею.
— Ради бога, ничего не говори. Мы вместе обо всем подумаем. Обними меня крепче. Поцелуй меня, любимая.
— Дик…
— Если ты хочешь, чтобы мы завтра повенчались…
— Нет. До тех пор, пока все… все…
— Хорошо, милая. Как ты хочешь. И пожалуйста, больше не волнуйся.
А немного позже Ева спокойно лежала на кровати, а он сидел рядом. И только прохладные пальцы доктора все время двигались: он гладил ей виски, пульсирующие кровеносные сосуды, успокаивая, усыпляя ее. Но красивое лицо доктора, склонившееся над ее растрепавшимися волосами, было печальным и озабоченным…
15
— Трудность этого дела, — жаловался Эллери в четверг днем Терри Рингу, — в его невероятной неустойчивости. Оно как пчела, перелетающая с цветка на цветок. За ним никак не угонишься.
— Ну, что еще там случилось?
Терри смахнул пепел со своего розово-лилового галстука, повязанного на рубашке винно-красного цвета.
— Ах, черт бы его побрал, кажется, я прожег свой галстук!
— Между прочим, зачем вы носите такие ужасные рубашки, Терри?
Они остановились на маленьком мостике в саду Карен Лейт.
— Ваше оперение в последнее время стало чересчур ярким. Сейчас сентябрь, дружище, а не весна.
— Идите вы к черту, — вспыхнул Терри.
— Вы избрали своим идолом неудавшуюся кинозвезду?
— Я вам сказал, убирайтесь к черту. Ну, что у вас сегодня на уме?
Эллери бросил в воду маленький камешек.
— Я сделал одно открытие, которое очень волнует меня.
— Да?
— Вы знали Карен Лейт, по крайней мере в последние дни ее жизни. Я считаю вас большим знатоком человеческих душ. Как по-вашему, что это была за женщина?
— Я знаю о ней только то, что было напечатано в газетах: знаменитая писательница, около сорока лет от роду, довольно хорошенькая, если вы вообще любите такие постные физиономии, умна, как дьявол, и столь же таинственна.
— Мой милый Терри, я хочу знать ваше личное мнение о ней.
