Виктория Платова - Инспектор и бабочка
Кукол было около десятка: они отличались друг от друга лишь выражением лица: кто-то улыбался (задранная вверх скобка), кто-то, наоборот, печалился (опущенная вниз скобка). Кто-то хмурил не слишком аккуратно нарисованные брови, кто-то закрывал не слишком удачно нарисованные глаза. Повертев одно из никчемных существ в руках, Икер обнаружил криво написанную и слегка расплывшуюся букву «А» – прямо посередине прикрытой кусочком органзы грудной клетки. Интересно, что означает эта «А»? Первую букву имени? Девочки всегда сентиментальны и, поскольку куклы – их лучшие друзья, они не могут позволить куклам остаться безымянными.
Вот и эти – совсем не безымянные, кроме «А» имеются еще «К», «S», еще одно «А» и еще одно.
Чем больше Икер вглядывался в кукол, тем более мрачным он становился. Не-ет, это не куклы в классическом самодельном варианте, – не просто куклы. Что-то совсем другое, совсем. О чем и подумать неприятно, учитывая несколько булавок, торчащих из кукольных голов. Булавки были всажены на максимально возможную глубину, и Субисаррета никогда бы не обнаружил их, если бы не стал всматриваться так пристально.
Ассоциация возникла не сразу, но, когда возникла, не очень понравилась Субисаррете. Его прежняя возлюбленная Лусия свято верила в такие штучки, – их часто эксплуатируют киношники, навешивая доверчивым зрителям лапшу на уши; Лусия – верила, а Субисаррета мягко подтрунивал над ней: если это где-то и практикуется, дорогая, то только не в нашей цивилизованной стране.
Вуду, – вот как назывались эти штучки.
Вуду.
Как ни старался инспектор, но смонтировать ясноглазого ангела и тряпичную мерзость так и не сумел. Он даже попытался найти объяснение куклам: какую-то часть времени Лали проводит в Африке, а жить в Африке и не посещать большие рынки нельзя. Молодой детектив Жано сообщил Икеру, что на местном рынке можно найти все, что угодно. Куклы – не исключение, они легко подпадают под термин «что угодно». Наверняка, именно на рынке Лали и разжилась тряпичным убожеством.
Легче от таких умозаключений Субисаррете не стало, напротив, снова навалилась сосущая тоска и ощущение беды.
Нужно убираться отсюда, и чем скорее – тем лучше.
…Коридор встретил инспектора тишиной, а путь к холлу показался намного легче, чем путь к комнате Лали. Стены и пол вели себя почти по-дружески: не сужались произвольно, не удлинялись и не раскачивались. Под ногами Икера чуть поскрипывал дубовый паркет – паркет, а вовсе не зыбучие пески. В невинных литографиях на стенах не было ничего тревожного, и все же Икер пошел быстрее, а потом и вовсе побежал. Он остановился только в холле, середина которого была залита холодным, мертвенным светом. Свет шел от широкого, во всю стену окна, и, при желании, можно было бы разглядеть всю панораму прилегающих к вилле «La Souriciиre» окрестностей. Лишь одно мешало полноценному созерцанию – кожаное кресло.
Такие массивные кабинетные кресла стоят в дорогих домах «с историей», обычно им сопутствуют мягкие пледы, пухлые приключенческие романы и… кошки.
Подойдя чуть ближе, Субисаррета не нашел ни пледа, ни романа, ни кошек, зато увидел Дарлинг. Она сидела, вжавшись в спинку кресла и подтянув колени к подбородку; невидящий взгляд женщины-папоротника был устремлен куда-то вперед, а от всей фигуры веяло такой печалью, что сердце Икера невольно сжалось.
Субисаррета негромко кашлянул, чтобы привлечь внимание, но Дарлинг даже не обернулась. Выглядит она усталой и какой обессиленной, что могло произойти?.. Чувствуя себя назойливым идиотом, инспектор кашлянул снова, а потом тихо произнес:
– Здравствуйте, Дарлинг.
Легкий поворот головы и легкий кивок – вот и все, чего он удостоился. Странно, что она не удивилась присутствию в доме малознакомого мужчины с другого континента, и не просто мужчины – полицейского инспектора. Беседы с ним были всего лишь неприятной, но необходимой данью ситуации, в которую попала вся ее семья. И вот теперь этот чертов полицейский втерся в ее личное пространство, без всякого приглашения наследил грязными ботинками в ее доме…
Впрочем, ботинки у Субисарреты вовсе не грязные, но дела это не меняет.
– Прошу простить меня… Я вовсе не собирался вторгаться в ваш дом, все вышло совершенно случайно. Лали пригласила меня…
– Вы должны уйти, – голос Дарлинг прозвучал глухо и неуверенно, как будто каждое слово давалось ей с трудом.
– Понимаю вас. Я не должен был принимать приглашение Лали. Но…
– Нет, вы не понимаете. Вы должны уйти, как можно быстрее. Уйти, пока не поздно. Ради вашего же блага, Икер.
«Икер», ну надо же! Девушка, которая так нравится ему, назвала его по имени. Впервые. До сих пор Икер довольствовался безликим «инспектор», что же изменилось? Чем вызвано такое неожиданное потепление в отношениях? Явно не симпатией, как бы Субисаррете ни хотелось думать обратное. Но это не симпатия, нет. Голос Дарлинг бесцветен, он звучит устало. Он устал не меньше, чем ее руки, обвивающие колени, чем опущенные плечи. Яркий и живой папоротник, вместо того чтобы выпустить из своего чрева прекрасный цветок, вянет и съеживается на глазах.
Иллюзия человеческой близости, появившаяся лишь на секунду, тут же погасла, уступив место недоумению. И Икер сказал, может быть, чуть резче, чем хотел сам:
– Я хотел бы кое-что выяснить, прежде чем уйти.
– Я выпущу вас через запасную калитку, и… уезжайте из страны. Немедленно, если хотите сохранить себя.
– Я приехал сюда вовсе не для того, чтобы бежать под покровом ночи.
– Вы еще не знаете, для чего вы приехали. И меньше всего я бы хотела, чтобы вы узнали. Все не случайно, Икер. Все – не случайно. Идемте.
Она предлагает ему немедленно уйти, предлагает проводить его до калитки, которая кажется ей спасительной, но при этом даже не изменила позы. Продолжает безвольно сидеть в кресле, хотя от ее слов веет каким-то отчаянием.
Странно.
– Нет. Я с места не сдвинусь, пока вы не объясните мне…
Конечно же, Субисаррета вовсе не собирался стоять на месте: он вплотную подошел к креслу, в котором сидела Дарлинг и встал рядом, заложив руки за спину. И посмотрел в окно. Поле для крикета было ярко освещено – в противовес темному массиву пальмовой рощи. По нему скользило сразу несколько мужских фигур и одна детская. Лали, отчаянная девчонка! Лали в окружении бестолочей-охранников Зикомо, Зубери, Рунако, Секани и Темба. Все пятеро дюжих бенинцев не в состоянии сдерживать натиск маленького ангела, хотя и очень стараются. Еще двое сидят у кромки поля, спиной к Субисаррете, но по дредам и надменной спине инспектор узнает Исмаэля. Кто второй сидящий – неизвестно, наверняка, кто-нибудь из обслуги, которой так и кишит дом.
В какой-то момент, забив мяч в калитку, Лали победно вскинула руки и посмотрела вверх – туда, где за окном находились Икер и Дарлинг. Вряд ли она могла видеть их, но Икер помахал ей рукой и приветливо улыбнулся, – на всякий случай.
– Наверное, уже поздно, – голос женщины-папоротника дрогнул.
– О чем вы?
– Вы можете остаться.
– Уже не прогоняете меня? Отлично. У меня к вам будет несколько вопросов. Почему вы не сказали мне правду? Вы ведь знали Альваро Репольеса.
Икер вовсе не был уверен, что дела обстоят именно так: смутных и путаных реплик кучки земли, облепленной паззлами, недостаточно, чтобы что-то утверждать. И тем не менее ответ Дарлинг обескуражил его:
– А почему солгали вы, Икер?
– Я?
– Да. Вы тоже знали, что человек, убитый в гостинице, и есть Альваро Репольес. Никакой не Кристиан.
– У меня были основания скрывать этот факт.
– У меня тоже. Впрочем, теперь уже все равно. Если хотите, я расскажу вам…
– Буду очень вам благодарен.
Дарлинг откликнулась не сразу: она издала горлом звук, похожий на всхлип или подавленный стон, и только потом произнесла:
– Овьедо. Мы познакомились с ним в Овьедо, несколько лет назад. И Альваро очень понравился мне. Он был забавный, неглупый и очень обаятельный. Талантливый художник, а живопись – моя слабость. Так что устоять было невозможно. Пара встреч в городе, одна в джазовом клубе, где выступал Иса, и между нами возникло что-то похожее на роман.
– Альваро не любил джаз, – мягко возразил Дарлинг инспектор.
– Значит, он пришел тогда в клуб из-за меня, – спокойно парировала она. – Ничего особенного не случилось, но все было очень мило. Он старался произвести самое лучшее впечатление – на меня, на Лали…
– И на кошек? – не удержался от шпильки Икер.
– Кошкам все равно, – без тени улыбки ответила Дарлинг. – Не все равно только людям, хотя иногда и им лучше оставаться нейтральными. Но никто из нас не захотел быть нейтральным. Про меня вы уже знаете. А Лали Альваро активно не понравился, да что там… Она просто возненавидела его, не понимаю – почему. Лишь однажды она смягчилась и проявила некое подобие лояльности и даже заинтересованности. В тот самый момент, когда он рассказал об одном своем друге, полицейском инспекторе по имени Икер.
