Эд Макбейн - Румпельштильцхен
— Да.
— Вы имеете право не отвечать на вопросы. Это вам понятно? Если же вы все-таки станете отвечать, то любое ваше слово может быть использовано против вас.
— Мне это известно.
— Далее, вы имеете право прибегнуть к услугам адвоката, как перед, так и во время допроса.
— Я сам адвокат. Дальше, я думаю, можно не продолжать, не так ли?
— Может быть и так, — подозрительно проговорил Блум. — Вам полностью ясны ваши права?
— Да.
— О'кей. Тогда я начну с того, что имеет принципиальное значение: вы были вчера с Викторией Миллер в промежутке от полуночи и часов до трех ночи?
— Если вы имеет в виду ее дом, то мы были там уже около половины двенадцатого. Мистер Блум, вы можете сказать мне, что же все-таки произошло?
— Знаете ли, мистер Хоуп, да не в обиду вам это будет сказано, но я пригласил вас сюда, потому что мне хотелось бы услышать то же самое от вас. Ведь, мистер Хоуп, я уверен, что будучи юристом, вы наверняка понимаете, что из-за того, что вы провели вместе с ней три-четыре часа, у меня теперь есть все основания для того, чтобы подозревать вас, как ее возможного убийцу.
— Но когда я уходил от нее, она была жива, — возразил я.
— А в котором часу это было? — немедленно последовал вопрос.
— Где-то между тремя часами и половиной четвертого утра.
— А более точное время не можете указать?
— Три пятнадцать-три двадцать, вот так приблизительно.
— Кто-нибудь еще видел, как вы выходили из дома?
— Вот этого не могу вам сказать. Не знаю.
— Одна леди из дома напротив смотрела по телевизору фильм, так вот она утверждает, что когда она в три часа ночи выключала свет, то ваша машина все еще была припаркована у дома убитой.
— Да, в три я все еще был там.
— Почему вы в этом так уверены?
— Я запомнил, как часы отбивали время.
— Какие часы?
— В гостиной. Такие маленькие фарфоровые часики.
— Вы находились в гостиной в это время?
— Нет. В это время мы были в спальне.
— Мм-м. В постели?
— Да.
— Мистер Хоуп, я прошу прощения, но я вынужден спросить вас об этом. Скажите, вступали ли вы в интимные отношения с Викторией Миллер минувшей ночью?
— Да.
— Мистер Хоуп, а вы до этого давно были знакомы с ней?
— Немногим больше трех недель.
— А вообще за все время вашего знакомства между вами часто происходили подобные встречи?
— Нет. До вчерашнего дня нет.
— Мистер Хоуп, вы женаты?
— Уже нет. Я развелся.
— Насколько я понимаю, мисс Миллер была певицей…
— Да, это так.
— … и она выступала неподалеку отсюда в «Зимнем саду», том ресторане, что на Стоун-Крэб.
— Да, и вчера вечером мы были там вместе.
— Пока она там пела?
— Да.
— А когда это было по времени?
— Я приехал туда, когда еще не было девяти. Шоу закончилось в десять. Потом мы еще немного задержались там, встретив кого-то из ее знакомых до… кажется ушли мы оттуда без четверти одиннадцать. Я отвез ее домой, где мы и были уже в половине двенадцатого.
— В доме был еще кто-нибудь, когда вы приехали?
— Да. Девушка, что присматривала за дочерью Викки. Викки расплатилась с ней, и после того как она ушла…
Не решаясь рассказывать, чем мы занимались дальше, я замолчал.
— Мне вы можете рассказать об этом, — заметил Блум, — я не собираюсь выяснять, кто где достает наркотики. Мы нашли в пепельнице пару окурков, а также два невымытых бокала. Итак, ваши дальнейшие действия заключались в том, что вы устроились так, чтобы покурить марихуаны и немного выпить. Так? А потом что?
— Потом мы отправились в спальню.
— И занялись там любовью?
— Да.
— До трех — трех тридцати утра?
— Да.
— А вам не приходилось в тот вечер видеть там маленькую девочку?
— Нет. Она спала.
— А вы ее вообще когда-нибудь встречали?
— Да, один раз.
— Когда это было?
— На прошлой неделе. В пятницу.
— Но вчера вы ее не видели, так?
— Нет, не видел.
— Ни когда вы пришли туда, ни тогда, когда уходили?
— Да, это так. Няня дала девочке снотворное, кажется никвил, чтобы та уснула.
— Вам это сказала сама няня?
— Она сказала об этом Викки. А Викки передала ее слова мне.
— А какие между вами были отношения?
— С Викки? Все было замечательно.
— Ни перебранок, ни ссор, что зачастую случаются между любовниками, ни…
— Мы с ней не были любовниками.
— До минувшей ночи. А кем же вы тогда были до этого?
— Друзьями.
— И хорошими друзьями?
— Я бы сказал, случайными друзьями.
— Но ведь ваша вчерашняя ночь не была случайной.
— Нет, случайной та ночь не была.
— Итак, вчерашняя ночь. Вчера между вами не было никаких размолвок?
— Нет, не было. Хотя, подождите… да. Кажется, да. Я думаю, что мы все-таки повздорили немного. Во всяком случае, это наверное можно счесть размолвкой.
— Вот как? И что же это было?
— Она хотела, чтобы я остался с ней, а мне нужно было идти домой. Мы еще некоторое время это обсуждали, а после я ушел.
— И как она отнеслась к этому вашему поступку?
— Мне кажется, что она на меня очень рассердилась.
— Но вы тем не менее ушли.
— Да, я ушел.
— И вы утверждаете, что когда вы уходили, она была жива, так?
— Очень даже жива.
— Я допускаю, что возможно это и было так, — сказал Блум, кивая мне. — Знаете, мистер Хоуп, при такой работе, как у меня, у человека начинает развиваться чувство, которое Эрнст Хемингуэй назвал встроенным детектором лжи. Вы знаете об Эрнсте Хемингуэе, о писателе?
— Я знаком с его творчеством.
— И вот ты начинаешь каким-то образом чувствовать, когда тебе говорят правду, а когда наоборот, лгут. Я думаю, что ваша работа, тоже способствует чему-то подобному. Мне кажется, что вы говорите правду, — он передернул плечами. — Надеюсь, мне не придется напоминать вам о том, чтобы вы пока не уезжали бы никуда из города, ведь мы с вами не в кино. Как раз сейчас производится вскрытие, и может быть мне опять будет нужно увидеться с вами, после того, как получу результаты. Если исходить из того, что вы мне только что рассказали, то у нее во влагалище должны будут обнаружить сперму, но для нас это будет все равно уже практически бесполезно, если мы начнем выяснять, была ли она изнасилована перед смертью или нет. Но может быть им все же удастся найти что-нибудь помимо очевидной причины смерти…
— Мистер Блум, скажите, а что это было?
— Ее до смерти избили.
— Изби…
— М-да, славно, а? Мы предполагаем, что это сделал мужчина, потому как убийца обладал, по-видимому, недюжинной силой. У нее оказалась сломанной челюсть, нос и еще дюжина ребер, а еще к тому же проломлен череп, очевидно, ее били головой о кафельный пол ванной комнаты. Там-то ее и нашла домработница в девять утра, все в той же ванной, и весь этот чертов пол был залит кровью. А там, черт его знает, может быть убийцей была и женщина. Ведь некоторые женщины в гневе могут становиться сильными словно буйволицы. У меня в практике был случай (я тогда служил в полиции округа Нассау), когда малюсенькая, миниатюрная женщина задушила своего мужа, который весил никак не меньше двухсот фунтов. Вот вы сейчас наверняка подумали о том, что он мог бы запросто отшвырнуть ее в сторону, ведь так, я прав? Но у той женщины оказались на редкость сильные руки. Гнев был скрыт у нее в пальцах, представляете?! — он соединил вместе свои большие руки, переплетя пальцы и словно сжимая воображаемое горло. — Против такой ярости парень оказался бессилен. И вот что я скажу вам, мистер Хоуп, никогда не связывайтесь с по-настоящему разгневанными людьми. А то и глазом не успеете моргнуть, как окажетесь на том свете, — он разжал пальцы и потом снова заговорил, горестно качая при этом головой. — Я перевелся сюда, потому что был уверен, что у вас здесь, в таком прекрасном местечке как Калуса, мне не придется столкнуться с подобным дерьмом, что разве я не прав? Я-то думал, что здесь только котов могут воровать, эдакие первоклассные кошачьи воры, крадущиеся в темноте… А тут вместо этого — на тебе, какой-то негодяй насмерть избивает молодую девчонку среди ночи, — Блум снова покачал головой. Грустные карие глаза его глядели теперь еще более печально. Он вздохнул и затем сказал, — а вы, случайно, не знаете никого, кому могла быть так нужна та маленькая девочка?
— Что? — переспросил я.
— Ее малышка.
— Я не понимаю, о чем вы.
— Причем до такой степени, чтобы из-за этого пришлось бы даже убить мать.
— Мне все еще…
— Малышка пропала, мистер Хоуп. Кем бы там ни был убийца Виктории Миллер, но ее дочку он забрал с собой.
Глава 3
Я никак не мог отделаться от ощущения, что я тоже был отчасти виновен в том, что Викки умерла, а дочка ее была похищена. Я ведь даже не знал полного имени Элисон, и теперь эта допущенная мною оплошность заставляла меня испытывать сильнейшие угрызения совести, сравнимые разве только с мучившим меня тогда чувством вины. Мой компаньон Фрэнк утверждает, что тремя этническими меньшинствами, которые постоянно и в большей мере, чем все остальные из когда-либо живших или живущих на земле, оказываются виноваты во всем, являются евреи, итальянцы и разведенные мужчины. О первых двух этнических группах я ничего сказать не могу, но все же я со всей ответственностью могу подтвердить, что комплекс вины сыграл далеко не последнюю роль при подписании мной бракоразводного соглашения, когда вначале инициатива исходила от адвоката Сьюзен, а впоследствии это же самое соглашение было предложено мне и моим собственным адвокатом, Элиотом Маклауфлином. Сьюзен при каждом удобном случае поминала мне, что я, по ее выражению, «шлялся по бабам и докатился до того, что занялся развратом» с женщиной, выжившей из ума настолько, чтобы даже пойти на самоубийство из-за любви к такому негодяю, каковым являюсь я, и что если бы не это мое «мальчишеское поведение», то моей дочери теперь не пришлось бы разрываться между двумя домами, и вместо этого она бы просто жила в нормальной семье, «как все другие дети в Калусе». Однако при этом Сьюзен забывает, что уровень разводов в Калусе примерно такой же как и в целом в Соединенных Штатах: каждый год разводятся примерно сорок процентов от общего количества всех семейных пар. И фактически большинство друзей моей дочери тоже жертвы… — ну вот, до чего я договорился. Жертвы. Очень нелегко противостоять этой пропаганде Сьюзен против меня, тем более, что каждый раз, когда я приезжаю за Джоанной, она непременно говорит нашей дочери: «А вот и твой папочка», — при этом интонация, с которой все это произносится, фактически подразумевает вот что: «А вот и он, этот сукин сын, да к тому же еще бабник и просто никчемный отец». Фрэнк говорит, что это чувство вины уже никогда не пройдет. Она рассказывал мне о том, что некоторые из его знакомых развелись уже десять или даже более лет назад, но тем не менее их бывшие жены до сих пор снятся им каждую ночь. С тех пор, как в июне прошлого года я развелся со Сьюзен, она приснилась мне лишь однажды. Но в то утро, в утро того понедельника, в то время как я вышел из полицейского участка, и мне еще предстояло пройти пешком десять кварталов до Херона и Воэма, туда, где были расположены наши офисы, меня не покидало чувство, что Викки и все то, что с ней произошло еще очень долгое время будет сниться мне по ночам.
