Эд Макбейн - Румпельштильцхен
Синтия поинтересовалась у меня, что такое произошло в полицейском участке. Я рассказал ей все, и она пообещала мне, что дождется, пока не вернется Фрэнк. Моя машина жарилась на солнце все утро, до черных сидений было горячо дотронуться. Я поехал в южном направлении и выехал на Олеандр-Авеню, идущей параллельно 41-му шоссе, но мало известной туристам. Затем, повернув на Тарпон, я продолжил свою поездку самыми немыслимыми путями, стараясь избегать светофоров и перекрестков; в Калусе проще иметь дело с запрещающими дорожными знаками, и уж любой ценой следует избегать левых поворотов на перегруженные магистрали.
Когда я наконец припарковался на стоянке у «Бедлоу» на Тантамаунт, стрелки часов уже перешагнули рубеж половину первого. Я спросил у попавшейся мне навстречу девушки лет семнадцати, где находится главный офис их школы, и она указала мне на белое здание с оштукатуренными стенами, находящееся по соседству с другими подобными ему постройками, вольготно раскинувшимися по территории всего студенческого городка. На игровой площадке дюжина или чуть больше мальчишек и девчонок оглушительно кричали, увлеченно играя в мяч. Суетливая секретарша с карандашом, почему-то воткнутым в волосы, сообщила мне, что в настоящее время Шарлен Витлоу находится на перерыве на обед — точно так же, как и все остальные учащиеся «Бедлоу», — но после у нее по расписанию идет урок английского языка в корпусе номер четыре, это вон в том здании с бордовой дверью, и начнется он в час дня. И только после этого, с большим опозданием, она поинтересовалась у меня, а кто же я, собственно говоря, такой. Я ответил, что я дядя Шарлен.
Без десяти час учащиеся стали расходиться по классам. На Шарлен была надета все та же рубашка и голубые джинсы, что я видел на ней вчера вечером; у меня промелькнула дурацкая мысль, что должно быть, она и спать ложится в этом наряде. Она узнала меня сразу же, как только вышла из-за угла здания, и в глазах ее застыл испуг. Ведь сегодня утром ее уже допрашивали в полиции, и ведь это она рассказала им, что вчера в половине двенадцатого ночи в дом к Викки пришел человек по имени мистер Хоуп. И теперь она, должно быть, подумала, что я пришел сюда именно за тем, чтобы сделать с ней то, что сотворил и с Викки, то, что по ее предположению я сотворил с Викки.
— Шарлен, — быстро проговорил я, — все в порядке, я просто хочу задать тебе несколько вопросов.
— Я им ничего не сказала, — начала оправдываться Шарлен, одновременно медленно пятясь от меня.
— Я уже разговаривал с полицией…
— Я только имя ваше…
— Да, все в порядке, я сам юрист, — сказал ей я, — все ведь нормально.
Когда говоришь людям, что ты юрист, то это, кажется, их несколько успокаивает, хотя, если посмотреть правде в глаза, то следует все же признаться, что в тюрьмах по всей Америке содержатся сотни юристов, совершивших просто непередаваемые словами самые гнусные преступления. Мои слова, кажется, возымели какое-то действие на Шарлен. Она сделала осторожный шаг в мою сторону.
— Я не думала на вас, — прошептала она.
— Ты права. Я этого не делал.
— Вы говорили с мистером Блумом?
— Да.
— Я испугалась его, — призналась мне Шарлен.
— Напрасно. Он замечательный человек.
— Ужасно, что все так получилось, правда?
— Жутко.
— А как вы думаете, кто это сделал?
— Понятия не имею.
— Тот человек, что звонил?
— Кто-кто? — тут же переспросил я.
— Тот, который позвонил вчера вечером.
— Шарлен, а он не назвался?
— Нет. Он просто сказал мне передать Викки, что он заскочит к ней, чтобы забрать.
— Забрать что?
— Он не сказал.
— А он не упоминал о деньгах, или…
— Нет.
— Или… ну, вообще о чем-нибудь? За чем таким он собирался зайти к ней?
— Нет, он просто сказал: «Я заскочу, чтобы забрать», это все.
— А в котором часу это было?
— Он звонил трижды.
— И все это прошлым вечером?
— Да. Первый раз он позвонил сразу же после того, как Викки села в такси и поехала в «Зимний сад». Это было примерно…
— Да, когда?..
— Примерно без десяти восемь, я тогда только-только пришла к ним.
— И ее тогда уже не было дома, да?
— Конечно, ведь у нее же в девять часов должно было начаться выступление.
— Да, я об этом знаю. А что он сказал, когда позвонил в первый раз?
— Он просто спросил, не может ли он поговорить с Викки, а я ему сказала, что ее нет дома. Я никогда не говорю никому по телефону, кто куда ушел и когда собирается вернуться. Это, конечно, дурная привычка. Но одни раз я видела в кино, как один мужик, собиравшийся совершить ограбление, сначала звонил по телефону, и няня отвечала ему, кто где, и когда вернется, и так он узнавал, что в доме кроме няни никого нет, и он может спокойно приходить и грабить.
— Мм-м. А потом, когда он позвонил?
— Около половины одиннадцатого.
— И что ты ему ответила?
— Я сказала, что Викки пошла выгуливать собаку, а потому никак не может подойти к телефону. У Викки не было собаки, но мне не хотелось, чтобы он понял, что она вернется поздно, потому что тогда бы он понял, что я была там одна. Понимаете? Только я и Элисон. А ей всего-то шесть лет.
— А в последний раз?
— Вы имеете в виду, когда он позвонил?
— Именно.
— Примерно около четверти двенадцатого, как раз незадолго до того, как вы вернулись вдвоем. Вот тогда он и сказал, что заскочит, чтобы забрать.
— А он совсем ничего не сказал о том, что это могло быть? Ну, там, деньги, или безделушка какая-нибудь, или что еще из одежды, или…
— Нет.
— И он не оставил ни своего имени, ни номера телефона, по которому с ним можно было бы связаться?
— Нет. Я его попросила назвать имя, чтобы я могла передать ей то сообщение.
— Шарлен, а какой у него был голос?
— Ну-у… я не знаю…
— Ладно, тогда скажи, как звучал его голос. Какой это тип голоса? Старый или молодой, или…
— Ну-у… я правда не смогу этого сказать. Я имею в виду, что на слух он мне не показался по-настоящему взрослым. Вот. Я хочу сказать, не таким взрослым, как вы или мой отец.
— Вот оно что…
— Но на мальчика он тоже был не похож. Если это именно то, о чем вы меня спрашиваете.
Где-то в глубине студенческого городка зазвенел громкий звонок. Ученики вбегали в учебный корпус через бордовую дверь. Двери на разных корпусах, на что я сразу же обратил внимание, были выкрашены в разные цвета. Школа эта была для одаренных, но по-видимому, было все-таки немаловажно использовать этот цветовой дверной код, чтобы ученики могли бы с легкостью находить свои аудитории. Мой компаньон Фрэнк по своему неподражаемому обыкновению как-то раз заявил, что здесь, в штате Флорида, школа для одаренных сравнима если только со школой номер 600 в Нью-Йорк Сити. Я не знаю, что это за школа, но подозреваю, что школа 600 предназначена для умственно отсталых детей.
— Мне пора на урок, — сказала Шарлен.
— Постой, еще всего несколько вопросов, — удержал ее я.
— Ну ладно, но только мне правда надо…
— Элисон сильно кашляла вчера вечером?
— Элисон? Нет. И кто только вам сказал такое?
— Ты давала ей никвил, чтобы она уснула?
— Нет. В десять часов я налила ей молока и дала к нему несколько крекеров. Викки сказала, что Элисон может задержаться подольше у телевизора и посмотреть ее любимое шоу, но она попросила меня уложить Элли спать, как только программа закончится. Вот я ей и дала сначала молока с крекерами, а потом уложила в постель.
— Но без никвила?
— Без.
— И кашля никакого тоже не было.
— Совсем никакого.
— А ты не говорила Викки ничего о том, что у Элисон может подняться температура?
— Нет, а почему я должна была ей об этом говорить?
— А ты рассказала ей о всех тех звонках?
— Ну разумеется, конечно.
— Шарлен, — сказал я, — большое тебе спасибо. Тебе лучше поспешить теперь, ведь ты не хочешь, чтобы тебе записали опоздание?
— А что, когда вы учились в школе, вам тоже записывали опоздания? — спросила она, будучи пораженной до такой степени, как будто только что ей довелось узнать, что эта система применялась когда-нибудь во времена Священной Римской Империи.
— Да, — ответил я. — Большое тебе спасибо, Шарлен.
Мне показалось, что она еще не знает о том, что маленькую Элисон похитили. Я посмотрел ей вслед, когда она открыла выкрашенную бордовой краской дверь и вошла в корпус, внутри которого работали кондиционеры. После этого я направился к своей машине, припаркованной неподалеку, размышляя над тем, нужно ли рассказать Моррису Блуму о том, что мне только что удалось узнать об этих загадочных телефонных звонках. Хотя, Блум уже объяснил мне, что это не кино. Поэтому я решил рассказать ему все, что теперь мне было известно.
Он же оказался не слишком-то благодарным.
