Пол Бенджамин - Пропущенный мяч
— Тогда почему он этого не делает? Я не говорю про любовь. Только про удовлетворение элементарных мужских потребностей.
— У Джорджа потребности не такие, как у других мужчин, — прошептала она. — Даже до аварии секс был для него больше обязанностью, чем удовольствием. По-моему, он боялся сильных эмоций, которые порождает эта физическая деятельность, — закончила она с горькой иронией.
Я раздумывал над ее словами, пытаясь совместить полученную информацию с образом Чепмэна. Мне предстояло принять эти черты как есть и не забывать о них в дальнейшем. Я сказал:
— Ваш муж пришел ко мне сегодня, потому что получил письмо угрожающего содержания.
Джудит смотрел на меня так, как будто я говорил по-китайски.
— Не понимаю, о чем вы?
— Кто-то послал Джорджу письмо. Автор письма заявляет, что если Джордж не сделает чего-то, то ему придется переселиться в мир иной. Но проблема в том, что Джордж не имеет ни малейшего представления, о чем идет речь. В том смысле, что если даже он захочет следовать требованиям автора послания, то все равно не сможет. И это создает довольно опасное положение.
— О боже! — воскликнула Джудит еле слышно. — Боже мой!
— Пока я не могу сообщить ничего определенного, но сейчас я работаю над одной версией, которая может вывести нас на правильный путь. — Я замолчал, дав ей время оправиться от потрясения. — Вам что-нибудь говорит имя Виктор Контини?
— Это отец адвоката Джорджа Брайана Контини.
— Вы с ним когда-нибудь встречались?
— Нет, никогда.
— А Джордж?
— Насколько я помню, он никогда мне о нем не говорил. — Она в замешательстве посмотрела на меня: — Виктор Контини имеет отношение к преступному миру?
Я кивнул.
— Он один из худших гангстеров нашего города.
Джудит всматривалась в мое лицо, надеясь увидеть на нем улыбку, как знак того, что это была только шутка. Но выражение моего лица не изменилось. Она прошептала:
— Я не могу поверить. Все это нереально.
Я не стал ее убеждать или утешать. Сказать ей, что все скоро уладится, было бы враньем, а я не люблю ложных обещаний. К сожалению, это было реальностью, и могло произойти все что угодно.
— Расскажите мне о финансовом положении Джорджа, — попросил я. — Тратит ли он больше, чем зарабатывает?
— Нет, совсем наоборот. У него больше денег, чем он может потратить. Книга принесла очень большую прибыль, и мы ожидаем новых поступлений с этой стороны. Еще он проводит конференции в специализированных кругах и продолжает получать зарплату от «Американз». Он подписал долгосрочный контракт еще до катастрофы.
— Я знаю. На восемь лет.
— Этих денег более чем достаточно. Большинство людей и за всю жизнь не зарабатывают столько.
— Двести пятьдесят тысяч в год, так?
— Не совсем, но вы близки к истине.
— А Чарльз Лайт? Его, должно быть, не слишком радует перспектива терять такие деньги каждый год, ничего не получая взамен?
— Да, ему это не нравится, но он связан контрактом. В первое время он пытался заключить полюбовное соглашение на раздел этих денег, но Джордж не хотел отказываться от своей доли, и Лайту пришлось уступить.
— За исключением Лайта кто может иметь зуб на Джорджа?
— Я уверена, что очень многие ненавидят его. Он очень сильная личность, а это не нравится людям. Но это не значит, что они хотят его смерти.
— А Уильям Брилль?
На мгновение она застыла.
— Невозможно, Брилль не тот человек. Во-первых, он ненавидит саму идею насилия. И слишком боится Джорджа, чтобы замыслить нечто подобное.
Она говорила резким, язвительным тоном, как бы желая прогнать эту мысль из моей головы и вычеркнуть Брилля из этой истории. Я спросил себя, зачем ей это нужно.
— Последний штрих, — сказал я. — Объяснял ли вам Джордж, почему в ночь катастрофы он ехал по маленькой проселочной дороге, а не по шоссе?
Мой вопрос привел ее в полную растерянность. Она совершенно не представляла, что я имею в виду.
— Господи, какая разница, по какой дороге он ехал?
— Это довольно странно, а я должен разобраться с любой деталью, выпадающей из общей схемы.
— Но какая связь между несчастным случаем, произошедшим пять лет назад, и тем, что случилось сегодня?
— Не знаю, — ответил я, — это я и пытаюсь узнать.
Джудит Чепмэн, погрузившись в свои мысли, покачивала головой, видимо, начиная вникать в сложности этого дела.
— Бедный Джордж, — пробормотала она почти про себя, — бедный Джордж.
Я спросил:
— Могу ли я как-то связаться с вами? Я позвоню вам, если узнаю что-либо интересное.
— Да, я буду у себя. А если меня вдруг не окажется дома, вы всегда можете записать сообщение на автоответчик.
Она поднялась, собираясь уходить. Я вдруг осознал, что мне нравится в ней абсолютно все — лицо, одежда, манеры, движения. Ее одежда не выглядела на ней доспехами, как на большинстве женщин. Напротив, она напоминала, что внутри находится живое теплое тело. Ей не нужно было выставлять свое тело напоказ, чтобы стать более соблазнительной и желанной. Я никогда не встречал подобных женщин. Мы уже собирались направиться к лифту, как вдруг она обернулась и посмотрела на девять «Вавилонских башен», украшавших стены моей конторы.
— У вас оригинальный дизайн.
— Я не из тех людей, которые любят разнообразие. Когда я нахожу вещь, которая мне очень нравится, я сразу к ней привязываюсь.
Мы словно говорили как бы на зашифрованном языке — самая банальная реплика обладала двойным значением, была скрытым признанием. Джудит удивленно улыбнулась. Она не ошиблась — я только что сделал ей комплимент. Я убедился, что мы передаем мысли на одной волне, и почувствовал себя счастливым. В молчании мы дождались лифта. Когда лифт приехал, она накрыла мою руку своей и сказала:
— Будьте осторожны, Макс.
Я ответил — непременно.
6Луис Рамирес работал сторожем на автомобильной стоянке Биг Эппл, расположенной на противоположной стороне улицы. Я парковал там свой «сааб» 1971 года в течение пяти лет и со временем близко познакомился с Луисом. Это был худой мужчина лет тридцати, неизменно одетый в голубой джемпер с капюшоном. Свободные минуты он проводил в деревянной пристройке размером с телефонную кабину за чтением всевозможных публикаций на тему бейсбола в журналах «Sporting News», «Baseball Digest», «Baseball Monthly» и «Baseball Annual». За пять лет нашего знакомства у него родилось три сына, и каждый из них получил имя латиноамериканского игрока в бейсбол — Луис Апаричио Рамирес, Минни Минозо Рамирес и Роберто Клемент Рамирес. При встрече мы всегда болтали о нашем любимом виде спорта. Его знание игры было потрясающе, Рамирес был настоящим фанатом бейсбола.
— Здорово, старина, — приветствовал он меня, оторвав взгляд от таблицы со счетом игр лиги «Пацифик Кост», напечатанной на последней странице «Sporting News». — Пришли за своей колымагой?
— Да, — ответил я, — но, судя по тому, что ты ее запихнул в самый дальний угол, тебе придется попотеть, чтобы вывести ее оттуда.
— Смеетесь? — Он был рад принять мой вызов. — Три минуты, вот увидите. Не больше трех минут.
Он снял со стены ключи и продемонстрировал мне свое профессиональное мастерство. Рамирес в своем деле был настоящим волшебником — он мог развернуть машину на клочке в пять сантиметров и проскользнуть ужом в любой пробке. Когда пыль улеглась, я взглянул на часы и увидел, что прошло четыре с половиной минуты. Рамирес открыл дверь «сааба» и засмеялся:
— Ну что я вам говорил? Четыре минуты. Когда я назначаю время, я всегда укладываюсь тютелька в тютельку. Четыре с половиной минуты!
Я сел в машину и опустил стекла.
— Кто сегодня выиграет матч, Луис?
Он враз посерьезнел:
— Это зависит от многого. Если они выпустят на поле Миддльтона, у «Американз» есть шанс. А если выберут Лопеса, то пиши пропало. Этот парень принесет нам неудачу. Я бы сказал, что победит Детройт, но с небольшим перевесом — шесть — четыре, семь — пять, что-то вроде этого.
Если бы Луис Рамирес спорил на деньги, то наверняка провел бы остаток своей жизни на собственной шикарной вилле где-нибудь на юге Калифорнии. Но это был болельщик, которого возмущала идея делать деньги на любимом увлечении. Превращение чистого искусства в прибыльное дело убивает удовольствие.
Я вырулил со стоянки и поехал в направлении к тоннелю Линкольна. Было четыре тридцать, не самое лучшее время разъезжать по Нью-Йорку, не говоря уж о том, чтобы попытаться выехать из города. Но я хотел немедленно найти Пиньято.
В обычных условиях до Ирвингвилля можно доехать на машине за тридцать — сорок минут. Я вырос в Нью-Джерси и хорошо знал эти места. После тоннеля надо ехать по автостраде. По пути приходится терпеть жуткую индустриальную вонь. Трубы гигантских заводов харкают в небо грязно-белым дымом, который отравляет окружающий пейзаж — болота и заброшенные кирпичные склады. Сотни чаек кружат над горами мусора и ржавыми каркасами разбитых автомобилей. В период депрессии такой картины достаточно, чтобы появилось желание уйти в лес и жить отшельником, питаясь корешками и дикими ягодами. Но люди ошибаются, говоря, что это предпосылки конца цивилизации. Это сущность цивилизации, цена, которую мы платим, чтобы быть тем, кем мы являемся, и хотеть того, чего мы хотим.
