Елизавета Михайличенко - «Ахматовская культура» или «Не ложи мне на уши пасту!»
Ему обильно сыпанули в чехол. Умница, в знак благодарности, покачал им ручкой, как Брежнев с мавзолея и перешел на иврит, заметив компанию израильтян. С богатыми восточными вибрациями, обертонами и стонами, он сообщил им, как ему тяжело из-за безнадежной любви — далее следовало описание утянутой у меня из-под носа смуглянки. Тяжело, что нет денег пригласить красавицу даже на один единственный «кос кафе». И он просит всех мужчин с яйцами помочь ему в любви — подать на один «кос кафе». А лучше на два. А еще лучше — на много-много! Потому что он готов всю жизнь приглашать свою любимую выпить с ним чашку кофе — далее рефреном снова описание красавицы. По-моему, ему дали достаточно, чтобы пригласить на чашку кофе весь израильский филиал клуба самодеятельной песни.
На горизонте появилась респектабельная арабская семья со скорбно-уязвленными лицами посетителей КПЗ. К моему удивлению, Умница оборвал восточную мелодию, взял знакомые блатные аккорды «Отца-прокурора» и сопроводил их трагическим гортанным пением. Я готов был поставить свою «Шкоду» против новых тещиных зубов, что он пел об отце-коллаборационисте, рыдающем на тюремной могиле сына — героя интифады. Вознаградили Умницу достойно.
Затем он спел американцам в кипах, что хоть и тоскует по просторам, прериям, мустангам и макдональдсам, но Стена Плача ему милее Уолл-стрита. В чехле зазеленело.
Мне это надоело, и я, как кремлевский курсант, вышел из-за ели. Под аккомпанимент «Наша служба и опасна и трудна», я подошел к барду и прекратил чес.
Я решил не нарушать субординацию и обратиться к непосредственному своему начальнику. Хотя фактически не успел еще с ним поработать, он при знакомстве показался нормальным мужиком. Шеф был занят, и я успел отправить термос со стаканами на дактилоскопию, а также выяснить, что Капланчики задержаны за мошенничество — несколько мелких банальных махинаций, общая сумма ущерба около ста пятидесяти тысяч долларов. Вирус здесь и близко не валялся.
К моему возвращению в приемную шефа, Умница приготовил вчерашний долг — причем возвратил его частично бумажками, а в основном пятишекельными монетами. Мелочь и валюту он оставил себе. Не знаю, чем это показалось секретарше — взяткой или дележкой.
— Боря, — признался он мне, — я ужасно нервничаю. Мне кажется, для нашего дела будет лучше, если ты пойдешь один.
— Черта с два! — с удовольствием ответил я.
Шеф был благодушен:
— Знаю, знаю. Мне уже звонили из аэропорта. Я тебе очень благодарен, что ты разрушил мои стереотипы о русских полицейских.
— ?
— Эта пара, они ведь твои друзья, да? Но ты доказал, что долг для тебя важнее… У тебя ведь не было с ними своих личных счетов, правда?.. Шучу.
Умница смотрел на меня с презрительным любопытством.
— У меня тут по-мелочи еще один друг, — сказал я почему-то подсевшим голосом.
— Оставь, — добродушно сказал шеф. — Зачем ты его привел? Так ты совсем без друзей останешься. Ты в отпуске — отдыхай. Я его уже видел, дал шекель. Пусть поет… — жестом разомлевшего теннисиста, вяло отбивающего шарик слева, он отослал Умницу за дверь.
Умница попятился к выходу.
— Ку-у-да?! — рявкнул я и, так как Умница застыл молча, вынужден был продолжить. — Йоав, это доктор Ефим Зельцер, выдающийся ученый из России, то есть уже из Израиля.
— Оле хадаш? — сообразил шеф, ласково глядя на это существо, и не подумавшее сменить свою «пионерскую» униформу: шорты, белая рубашка с закатанными рукавами, носки с сандалиями. Вместо лопатки, правда, была гитара, причем с пышным бело-голубым бантом.
Я тоже не без стыда вспоминаю теперь неадекватность своих первых патриотических проявлений, но это уже все-таки черт знает что… Хоть бы зачехлил ее гад, что ли.
— Кен,[29] кен! — обрадовался Умница и потыкал себя в грудь пальцем. Ани оле хадаш, ани. Ани саентист меод гадоль. Ата андестенд?.[30]
Видимо, Умница действительно страшно нервничал. Наверное, такое может случиться только с полиглотом — огромный запас слов, а большие строения всегда хрупкие, всегда рушатся первыми, вот все и перемешивается. Очень интересно.
— Йоав, — серьезно сказал я. — Ситуация очень плохая. Понимаешь, угроза для всей страны, и даже больше. Он сделал очень опасный вирус.
— Он? — улыбнулся шеф. — А сколько времени он в стране?
Умница подобострастно улыбнулся и показал ему два пальца:
— Штаим йомаим. Йом, вэ од йом..[31]
— Он сделал вирус еще там, в России. Иракское бактериологическое оружие, это как грипп по сравнению с его вирусом, — пояснил я. — И привез его сюда…
— Как? — кажется, наконец-то заинтересовался шеф.
— Бэбакбук бишвиль тей![32] — брякнул Умница и сам видимо ужаснулся произнесенному, потому что тут же добавил:
— Эфшар гам кафэ….[33]
Шеф действительно был хороший мужик. В ответ на все это он спросил нас, что мы будем пить.
— Еш леха кцат-кцат водка?[34] — ляпнул Умница и, видя мое лицо, поспешно пояснил:
— Мне нужно срочно снять стресс. Ты же видишь — у меня лингвистический срыв на нервной почве!
— Что он сказал? — спросил шеф.
— Что нервничает…
— Савланут,[35] Ефим! — шеф привстал и похлопал Умницу по плечу. — Ийе бесэдер….[36]
— У него украли вирус, — попытался я вернуться к теме. — Поэтому у него теперь стресс.
Шеф посмотрел на часы и развел руками:
— Своди его к психологу в купат-холим.[37] У него есть медицинская страховка?
— Йоав, — очень серьезно сказал я, понимая, что слушать меня будут всего несколько секунд. — Я понимаю, как это для тебя все выглядит. Но поверь, дело очень серьезно.
— Кен-кен! — завопил Умница. — Рецини! Хем афилу аргу эт а-кольба шели! Мифлацот! Мияд ахарей алия шела!.[38]
— Значит, суку убили, — тихо сказал шеф. — Я ознакомился с твоим личным делом, Борис. И ребята из Центрального округа меня предупреждали… Давай с тобой договоримся — со своими родственниками, любовницами, гениальными психами и убитыми суками разбираешься сам. В нерабочее время. А я делаю вид, что этого разговора не было…
Умница вышмыгнул за дверь, а меня придержали финальным вопросиком:
— Борис, секунду. А вот эта пара из аэропорта… они ведь не были твоими БЛИЗКИМИ друзьями?..
Я покидал кабинет с таким лицом, что секретарша поперхнулась кофе.
Умница семенил на отлете и лепетал:
— Нескладно как-то получилось, да, Боря? Как-то я нескладно… Но у меня так не в первый раз… Разволнуюсь, и… Вот и на конгрессе в Германии, когда нас обокрали, двух слов не мог связать… Я поэтому и в шахматы играю только по переписке — от волнения дебюты забываю и глупости делаю… Может, ты меня действительно к психологу свозишь? У тебя есть хороший?..
Я не мог себя заставить даже посмотреть на него, не то что ответить.
— Видел бы ты себя со стороны, — не выдержал он молчания. — Свиреп, как ворвавшийся в осажденный Иерусалим римлянин.
— Ошибся на тысячу лет. Скорее уж, как крестоносец, — наконец обронил я.
Умница явно обрадовался, что я вступил в контакт:
— А почему как крестоносец?
Я пнул пустую банку из-под колы:
— Потому что я несу крест, поставленный на моей карьере.
— Ну-у, Боренька, — просюсюкал Умница, — ну это, конечно, обидно, но ты же понимаешь, что это в жизни не главное. А главное для нас всех сейчас — как можно скорее найти вирус… Слушай, у тебя ведь есть подслушивающее устройство?
— Целых два. Левое и правое, — я коснулся ушей и удивился, какие они горячие.
— Как же так! — огорчился он. — Я думал, что у ментов это в комплект входит. С наручниками и пистолетом… Ну а хоть элементарный паяльник у тебя дома есть?
— Кажется, в багаже… А кому вставлять будешь?
— Судьбе, Боря, судьбе. Поехали быстрее! — Умница плюхнулся на переднее сиденье с видом человека, намеревающегося распоряжаться, куда ехать. Как назло мне совершенно нечего было делать в Иерусалиме, а в Маалухе меня ждали сосед Матан и мелкие хозяйственные дела.
Я был прав — Матан оказался дома. Люди, знакомство с которыми не хотят афишировать, обычно днем бывают дома, а вечером и ночью — наоборот.
Когда я увидел Матана, все стало ясно. На этом изящном юноше средних лет с обесцвеченными кудрями был точно такой же халат, как у Архара. Из-под него торчали ноги в узорчатых черных чулках. Он как раз собирался выйти в свет и заканчивал макияж.
— Твой приятель Артур… — начал было я.
— Он мне больше не приятель! — уязвленно вскинул Матан свой птичий профиль и плавно повел плечами. — Что ты хотел еще?
Вряд ли он смотрел на меня как-то по-особенному, но мне все время казалось, что он смотрит оценивающе.
