Леонид Словин - Время дождей
— След, Гримм!
Пес, как слепой, заводил мордой.
— След!
Внезапно, будто уступив настойчивым просьбам, Гримм нагнул морду, на секунду замер. Люди у изб напряженно застыли. Вдруг, словно выдернув из снега что-то невидимое для всех, Гримм бросился к озеру. Кинолог еле поспевал, скользя на коротких местных лыжах как на водных, несколько человек бросились вдогонку.
Бежать пришлось недалеко. У избы ветеринара пес сбавил бег и беспомощно закрутился на месте, будто то, что он до этого видел, стало для него таким же невидимым, как для остальных.
— След, Гримм! — неуверенно попросил кинолог.
Пес вернулся к крыльцу, несколько раз когтисто провел лапой.
— Во времянку никого не пускать, — приказал следователь.
Осмотрев место преступления, он вместе с Гонтой направился к избе Смердова, чтобы оттуда снова вернуться к церкви. Их сопровождал участковый инспектор, организовавший охрану следов до прибытия оперативной группы.
В избе Смердова оказалось немало улик — окурки, забытая кем-то шариковая ручка, чистая тетрадь.
Трое сидели за столом в злополучный день перед бураном. Следователь и участковый инспектор без труда определили место, которое занимал хозяин, — рядом с чашкой Смердова лежали щипцы, кусковой сахар. Гости пили чай сладкий. Курил один, сидевший по левую руку старика, — сигареты «Визант» с фильтром. Другой разливал спирт, а когда бутылка опустела, поставил под стол, у ноги.
— Пальцы! — обрадовался следователь, осветив бутылку косым лучом фонаря. — В верхней трети — указательный, средний и безымянный…
Осмотр избы продолжался до позднего вечера, однако «Святого Власия» обнаружить не удалось.
Во времянке пенсионера Игната Васильевича тоже ничего не нашли, кроме лыж, засунутых за печь, да зеркальца, принадлежащего убитому.
Труп Смердова накрыли брезентом, к нему разрешили подходить, затем перенесли в избу. На вытоптанной площадке перед церковью теперь всюду валялись ватные тампоны, пористые куски гипса. Вместе со следователем Гонта осмотрел церковный двор и показал на нитку с узелками. В присутствии понятых следователь обмерил и спрятал нитку в конверт, потом поднялся на крыльцо церкви, включил диктофон и, глядя в записи, стал наговаривать протокол осмотра. Молоденький инспектор светил ему фонарем, Гонта стоял у крыльца. Иногда следователь выключал диктофон и перебрасывался с инспектором короткими, понятными им одним замечаниями.
— Пенсионер не отрицает, что спрятал лыжи.
— Бесполезно.
— Со Смердовым жили как кошка с собакой. Будем разбираться.
«Заодно разберитесь и со Степаном, — мог посоветовать им Гонта, — чтобы пьяный не лазил по сараям».
«Вы считаете, разгром у Смердова учинил молоковоз?» Следователь обязательно бы остановил вращающиеся кассеты диктофона. «Конечно, Степана нельзя сбрасывать со счетов…» — «На ларе его окурок, и ссадины он получил здесь». — «Он вспыльчив, горяч! — вспомнил бы молоденький инспектор. — Но что понадобилось молоковозу у Смердова? Зачем ему рыться в чуланах?» Тогда кто-то из них — следователь или инспектор — вспомнил бы о спирте…
Короткий несвязный диалог промелькнул в мыслях, пока следователь диктовал протокол.
Молоковоз, знавший о трех бутылках спирта, мог в среду погнать из Ухзанги сюда, в Торженгу, чтобы опохмелиться. При такой простой версии прояснялось поведение Рябинина. Пенсионер не мог не слышать поднятого Степаном шума. Потом он обнаружил труп…
— Пенсионер ходил в Ухзангу, попросил завмага вызвать милицию, — с середины не очень внятно начал Гонта, редактируя и без того короткие фразы. — А чтобы убийца не скрылся, убийцей он считал молоковоза, спрятал лыжи. На самом же деле недопитый спирт унесли гости Смердова. Вместе с иконой… «Святой Власий» — ключ к раскрытию преступления.
Следователь выключил диктофон и долго не включал — думал.
Другие вопросы Гонта считал сложнее: кого и откуда ждал Смердов, для кого приготовил спирт, переоделся в чистое, даже побрился. Что успел написать перед смертью шариковой ручкой? Наконец, что искали у него после убийства, и, видимо, сразу нашли и не полезли в другие карманы.
Между покосившимися воротами храма и церковью простирался узкий снежный коридор. Дальше были кусты — буйно поднявшиеся, они давно поглотили площадку, вытоптанную лет двести назад, когда строили, а затем освящали поднявшийся над озером шатер.
— Не орешник? — Гонта показал на кусты.
— Орешника здесь нет, — сказал участковый инспектор. Гонта правильно угадал в нем любителя природы, может, охотника.
— Логично, ничего не скажешь, — следователь присел на крыльцо, его лицо оказалось на одном уровне с лицом стоявшего у крыльца Гонты, — начальник райотдела рассказал о вашей версии…
«Те же недоуменные вопросы…» — догадался Гонта.
— Непонятно, зачем преступнику намекать на существование Торженги? Тем более, если здесь предполагалось преступление, почему не отослать нас на Ямал, что ли? Или в Горно-Бадахшанскую автономную область? Главное, подальше отсюда… Вам не приходило в голову…
— Мусоросборник?
— Преступнику подвернулось письмо из Торженги. Чье-то письмо! Он подбросил…
Несмотря на мороз, у костра против церкви стояло много людей, проживших в Торженге не один десяток лет. Гонта вынул репродукцию старика на завалинке и передал следователю.
— Старики! — Следователь выпрямился. — Посмотрите на фотографию… Кто узнает? Внимательно посмотрите!
Следователь передал фотоснимок и снова вернулся к тревожившей его теме.
— Обнаружили вы на месте происшествия хоть одно доказательство в пользу своей версии? Хоть одну улику?
«Нитка с узелками, — подумал Гонта, — преступники обмеряли икону…»
Толпа у крыльца вдруг зашевелилась. Пожилая, едва ли не старше всех, женщина отставила от глаз фотографию, попросила огня. Молоденький инспектор ближе поднес фонарь, женщина вгляделась:
— От Марьи Сенниковой родство, — сказала она, возвращая снимок. — Вся еённая природа… — Женщина зевнула, зябко перекрестила рот.
Кто-то еще потянулся к фотографии:
— Верно! Иван это Сенников.
— Сына, сказывают, его видели — Костентина!
Молоденький инспектор, наблюдавший за опознанием, вынул блокнот, пошел от костра на голос.
— Предположим, вы правы, — выждав, снова заговорил следователь, — предположим, Фадея Митрофановича убили из-за редкой древней иконы… Но зачем убийцам обыскивать его карманы? Что взять у торжака? И эта паста на губах!
Отмалчиваться дальше было едва ли удобно.
— Может, преступники искали документ, который перед тем составили? — предположил Гонта. — Что они сделали, чтобы заставить Смердова показать икону? Может, привезли сфабрикованную заявку от музея? Может, в заявке были проставлены данные их паспортов? Карабчевский еще говорил: убивая, хотят не убийства, а чего-то другого… Потом необходимо было вернуть компрометировавший их документ, и они его взяли. У убитого. Кстати, в избе, видимо, тоже что-то писали, поэтому, подписываясь, Смердов поднес к губам авторучку…
Следователь искоса оглядел Гонту.
У костра делились воспоминаниями:
— …Худо-бедно, семьсот куниц заготовляли, норок под сто…
— Оскудевает лес.
Откуда-то из темноты вынырнул молоденький инспектор:
— Пишите: Сенников Иван Александрович, здешний житель, умер четыре года назад. Жены его тоже нет в живых. Сын, Сенников Константин, судим за кражи, характеризовался отрицательно… — участковый инспектор с трудом перевел дух. — Недавно появился на Кен-озере с неизвестным… — Он глотнул воздуха. — Про икону Фадея Митрофановича знали многие. Нельзя было ему здесь оставаться с таким богатством… И сегодня, между прочим, тоже был один. Из Москвы. — Он кивнул убежденно. — За иконой охотились.
Глава третья
ВИЗИТ В КАРПАТЫ
1
На третий день после кражи в Клайчевском замке обитателей гостиницы за завтраком ждал сюрприз.
У замка остановился новенький автобус, из него вышел приятный молодой человек. Молодой человек прошел в ресторан, поднялся на невысокую эстраду.
— Минутку внимания! Областное туристическое бюро приглашает всех в короткое путешествие по Карпатам…
За столиками прошел шумок.
— Продолжительность экскурсии три с половиной часа, выезд после обеда. К восемнадцати мы доставим всех к гостинице. Визит в Карпаты!… Вы увидите удивительную природу нашего края, убедитесь в чудесных превращениях карпатской зимы!…
— Когда выезд?
— В четырнадцать. Автобус будет ждать в парке.
— На лекцию не опоздаем? — спросил кто-то.
— Ни в коем случае.
На девятнадцать была назначена лекция Поздновой, посвященная Антипу Тордоксе и его иконам.
