Валерий Еремеев - Черный ангел
Из почитанных вчера книжек, я почерпнул, что дама сердца была необходима рыцарю также как конь или копье. Не имея ее, но мог даже не высовывать носа из своего замка. Правда, вовсе не обязательно, чтобы дамой сердца была именно особа, с которой рыцарь делил постель или, по крайней мере, мечтал об этом. Ею вполне могла быть замужняя женщина, например, жена сюзерена, что часто и делалось, чтобы польстить последнему или даже такая, которая по возрасту вполне годилась рыцарю в прабабки. Это был только символ, атрибут, фикция и ничего более.
— Алла Борисовна подойдет? — спрашиваю я, едва сдерживая улыбку.
— Нет, — он вполне серьезно, не удивляясь, качает головой, — Пугачева у нас уже есть, супруга Владимира Владимировича кстати тоже.
— А Орнелла Мути?
— Эту можно. И еще я не сказал про одно условие: кандидат, перед вступлением, должен совершить подвиг.
— Победить дракона?
— Это должно быть какое-то общественно полезное деяние. Как получится. Можно помочь какому-то человеку решить его проблему или задержать карманника в метро. Или посадить несколько деревьев во дворе. Последний, кого мы приняли, например, вымыл стиральным порошком половину одной из центральных улиц города. Утром в четыре часа утра. Словом, сделать что-то хорошее для общества или же для ордена.
«Вымыть улицу в четыре часа утра, — думаю я, — можно только летом, когда рассветает рано, и нет снега. Сейчас конец марта, значит последней «брат» был принят уже давно. Впрочем — это не удивительно, ведь тех, кто страдает подобной «манечкой» не так уж и много и все они, видимо, уже перекочевали сюда. Я же пришел совсем по другим причинам».
Я совсем не зря подумал о том, когда был принят последний кандидат. Вдруг зверское убийство прокурора — это тоже своеобразный «подвиг». Прокуроров у нас ведь много: региональный, городской, районные. Почему кому-то коротнутому по фазе не решить, что раз их как собак нерезаных, то зарезать одного и приготовить из его чайника символический кубок и есть общественно полезное дело. Хотя бы для того, чтобы сэкономить средства налогоплательщиков. Но, если верить Синяку, последний рыцарь был «посвящен» несколько месяцев назад.
Честно сказать у меня пока нет никаких оснований в чем-то подозревать этого увлеченного преподавателя истории. Внешне он производит приятное впечатление, впечатление человека, чья совесть не отягощена непристойными поступками. Спокойный мягкий голос, доброжелательная искренняя улыбка, прямой открытый взгляд. Слушая его, мне в самом деле захотелось совершить что-нибудь этакое, какой-нибудь пусть самый маленький пустяковый подвиг. Ну, хотя бы отрихтовать хлеборезку вчерашнему гибэдэдэшнику, выписавшему мне штраф, за что я парканул свою телегу чуть-чуть не там где положено. Мелочь, а приятно.
— Кстати, практика совершать благие дела продолжается и после посвящения. Каждый брат должен периодически совершать нечто этакое, — рассказывает Илья Сергеевич.
— Совсем как у барона Мюнхгаузена.
— Да, — серьезно соглашается он, — что-то вроде того.
— Вы сказали, что теперь ваш клуб носит название ордена, но ведь орден — это своего рода религиозная организация, сродни монашеской и…
— Нет, мы не секта, если вы это имеете в виду, — понимающе подхватывает Синяк, — на этот счет можете быть совершенно спокойны. Для нас безразлично, какую религию или атеизм исповедуют наши члены. Мы просто люди, которые любят историю. Ее определенные проявления. Название клуб нам подходило больше, а орден — это так для солидности. Борису Григорьевичу так больше понравилось. Это он настоял.
Понятно, кто платит, тот и заказывает музыку. Человек всегда падок на звания и титулы. Иногда даже до степени болезненности. То, что он Великий магистр в материальном плане ничего Краснову не дает, но его самолюбие тешится, что хотя бы пару десятков человек называют его так. Прикиньте, приходите вы домой и орете домашним: «Всем смирно! Великий магистр вернулся!»
А почему, собственно, я думаю, что в материальном плане это ничего не дает Краснову? Ведь этот живописный домишко, в который я ломанулся вначале, кажется, выстроен совсем не для того, чтобы в нем собирались братья и отделен от места, где мы разговариваем, заборчиком, за которым, если верить охраннику из «Цитадели-Б», бегают собаки. Для братьев отведено место на заднем дворе. Но если этот дом не для нужд ордена, тогда для чего? Разве плохо отхватить на халяву пару гектарчиков муниципальной землицы для того, чтобы отгрохать себе особняк.
— А вас не так-то просто было найти, — говорю я Синяку. — Я думал, что вы располагаетесь в том доме, и приходил туда три раза в течение этого месяца. Но двери всегда были закрыты. Только сегодня там оказался охранник, который показал мне, где вас найти.
— Да, мы собираемся здесь. А в здании планируем устроить библиотеку по нашей тематике, а также в будущем будем принимать наших единомышленников из других городов, — уклончиво отвечает профессор истории.
— Мне подходят ваши условия. Когда я могу приступать?
— Когда угодно. Мы собираемся по вторникам и средам с шести до десяти вечера и по субботам — с утра до обеда. Разумеется, это когда мы не проводим мероприятий, но о них мы оповещаемся заранее, к ним готовимся. Другие братья приходят по-разному. Каждый имеет свой ключ от помещений. Когда вы станете одним из нас, у вас тоже будет свой ключ. Я через десять минут должен идти: у меня пары в институте, но если у вас есть время и желание, можете остаться и помочь Василию. — Синяк кивает на паренька. — Он делает железную рубашку, какую носили в бою войны в конце первого тысячелетия. Так были одеты солдаты времен Карла Великого. Вы слышали о таком? Одежда рыцарей, способ ведения боя, вооружение с течением веков менялись. У нас каждый выбирает ту эпоху, какая ему больше по душе. Вам, например, что больше импонирует?
— Да примерно тоже время, — уклончиво отвечаю я. — А по нашим предкам вы не выступаете?
— То есть? — не понимает Синяк.
— Ну эпоха Киевской Руси. Походы руссичей на Царьград, на кочевников там. Помните? «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…»
— Ну, я не знаю, — неопределенно пожимает плечами Илья Сергеевич, — если это касается оружия и воинских доспехов, то в девятом — десятом веках, они были примерно одинаковы по всей Европе, в том числе и на Руси. Но все-таки нравы были разные. Рыцари Карла Великого были уже христианами и вся подоплека их походов на соседей в том, что они несли знамя веры Христовой. Походы же Олега и его приемников велись исключительно в целях захвата добычи.
По-моему, Синяк слишком идеализирует прошлое, а подоплека всех войн, что тогда, что сейчас, вовсе не в кресте и песте, а в экономике. Киевский Святослав, тот по крайне мере своим «Иду на вы», честно предупреждал соседей, мол, готовьтесь, буду грабить, не прикрываясь верой как фиговым листом.
Имя Святослава заставляет меня вспомнить о настоящей цели моего визита.
— Да, нравы и в самом деле были разные, — соглашаюсь я, — ни у Карла, ни у Ричарда никто после смерти не рубил голову, чтобы сделать из черепа чашу для пиров.
Вы спросите, зачем я все это говорю Илье Сергеевичу? Затем, что мне интересно проверить его реакцию на «чашу из черепа». Дело в том, что руководителям расследования убийства прокурора удалось сохранить в тайне от общественности подробные обстоятельства его смерти. В прессу попало, только то, что было уже сообщено «Тремя С», а именно, что областной прокурор Александр Петрович Перминов был найден мертвым в выделенной ему государственной квартире, с признаками насильственной смерти (неплохие признаки, однако!). Еще сообщали, что для расследования убийства создана следственная комиссия с участием высших чинов прокуратуры и ГУМВД, а также лучших следователей, командированных из столицы. Сообщалась короткая биографическая справка о покойном.
Таким образом, о том в каком виде был найден Перминов известно лишь тем, кто имеет отношение к расследованию, Альваресу, мне, ну и, конечно, самому убийце. Поэтому я и хочу видеть, как отреагирует Илья Сергеевич Синяк на мое внешне безобидное замечание о нравах тех времен.
Сначала вроде ничего особенного не происходит. Выслушав реплику, Илья Сергеевич тем же самым дружелюбным тоном рассказывает историю о неком предводители древних бриттов Вортигерне. И только тогда, когда он доходит до места, когда этому самому Вортигерну враги подсунули вместо вина, колдовской напиток, лицо его как-то странно дергается, он замолкает на полуслове и секунду смотрит на меня.
— И чем же все это закончилось? — спрашиваю я.
Растеряв весь свой прежний непринужденный тон, Синяк комкает рассказ, стараясь побыстрее добраться до финала. Его словно кто-то подменил. От былого радушия остаются лишь воспоминания. Его голос становится холодным, взгляд строгим и подозрительным. Я чувствую себя студентом, который успешно сдавал Синяку зачет до тех пор, пока не уронил на пол шпаргалку. Неужели, упомянув о чаше из черепа, я его все-таки зацепил? А ведь я уже склонен был записать его в реестр, куда вписываю всех честных людей. Теперь с этим надо будет повременить.
